Ланжерон: граф-воин и граф-анекдот (В.Гребцов)

Январь — особый месяц для Одессы. 24 (или же 13) января 1763 года родился третий в перечне прославленных одесских «отцов-основателей». Хотя его скорее следовало бы именовать «отцом-развивателем».

Звали его просто и незатейливо: Луи Александр Андро граф де Лянжерон, маркиз де ля Кост, барон де ля Ферте, де Сасси и де Куньи, сеньор дю Мон, де Базоль де л'Иль де Мар и д'Аллиньи. Судьба подумала, что этого недостаточно, и подарила ему своего рода «творческий псевдоним» — Александр Фёдорович Ланжерон.

Знаете ли вы, кто это? Это — Ришельевский лицей и Ботанический сад. Это первая одесская газета. Это народное училище для девочек и греческое коммерческое училище. Это даже отчасти Приморский бульвар. И, наконец, это — порто-франко. Золотой век Одессы вступал в свои права.

Впрочем, Ланжерон в основном доводил до логического завершения замыслы своего легендарного предшественника герцога Армана-Эмманюэля (Эммануила Осиповича) де Ришельё, которого русский император к тому моменту отправил на повышение в Париж, работать премьер-министром при короле Франции. Новый хозяин Одессы лишь честно и по мере своих административных способностей — отнюдь не таких блестящих, как у Дюка — воплощал это в жизнь. Но воплотил-таки! За что от каждого приличного одессита ему честь и хвала.

На долю Александра Ланжерона выпала бурная жизнь, проведённая на различных фронтах под флагами разных держав, во дворцах венценосцев и в придорожных трактирах. Бравый аристократ исколесил Старый и Новый свет, помогая революции американской и борясь с революцией французской. В его судьбе гармонично переплелись два красивейших города мира: Париж и Петербург. Но ни один из них не смог вытеснить из страстного южного сердца милой черноморской жемчужины: скончавшись в блестящей имперской столице, Ланжерон своей последней волей желал быть погребённым в полюбившейся Одессе.

Француз, победивший французов

Ланжерон — дважды граф. Первый раз обладателем графского титула он стал во Франции, что для вельможи с родословной лучше, чем у породистой болонки, вполне естественно. Второй раз он «ографел» в Российской империи, поменяв подданство на излёте XVIII столетия. Новая родина тут же уважила его происхождение, а заодно и доблесть: бывший французский полковник быстро получил чин русского генерал-лейтенанта (правда, застряв в этом чине надолго).

Тем не менее у нас Ланжерон-воин известен куда менее Ланжерона-губернатора. А ведь военными дарованиями он был не обижен и в этом являл противоположность дюку Ришельё, гениальному администратору, но посредственному солдату.

А.-Э. де Ришельё

Храбрым и дельным офицером наш герой показал себя с юности. Однако подлинное полководческое чутьё, если оно есть, можно проявить, лишь получив генеральские эполеты. Впрочем, как уже отмечалось, они не замедлили украсить плечи знатного француза, ставшего российским подданным.

В 1805 году, во время войны Третьей коалиции европейских держав против его прежней родины, превратившейся в ненасытную империю в цепких пухлых руках Наполеона Бонапарта, Ланжерон особо отличился. Причём не в битве, а до неё. В русско-австрийскую армию пожаловал император всероссийский Александр I, де-факто отобрав командование у Михаила Илларионовича Кутузова, и вознамерился лично проучить зарвавшегося французского «коллегу» под городком Аустерлиц.

План битвы с корсиканским выскочкой монарх приказал начертать не менее самоуверенному австрийскому генералу Вейротеру. Мудрый Кутузов не одобрял ни царского пыла, ни Вейротеровых прожектов, но в великом полководце проснулся старый царедворец, и он не нашёл в себе гражданского мужества выразить протест категорично. А вот у даровитого эмигранта нашлись и таланты, чтобы понять порочность плана сражения, и жаркие возражения против него. Парадокс: темпераментный француз стал наиболее явным противником Аустерлицкой битвы из всех русских генералов.

Ему не суждено было отговорить царя. Граф, будучи командиром одной из колонн, до дна испил горечь жестокого поражения, в то время как его императорское величество в слезах и с расстройством желудка всемилостивейше изволили бежать с поля боя.

Александр I не простил тёзке собственной ошибки: Ланжерон (как и Кутузов) после битвы впал в немилость — по официальной версии за то, что плохо руководил вверенной ему колонной. В общем-то, это не так уж далеко от истины, только вот причиной неуверенного руководства стал заведомо проигрышный план битвы. Государь воспользовался донесением генерала от инфантерии Фёдора Буксгевдена (Фридрих фон Буксхёвдэн), обвинившего Ланжерона в крупных промахах; француз же, оправдываясь, пытался сделать виноватым остзейского немца.

Александр I

В общем и целом, переложить вину на других у венценосца, увы, не вышло — истинного творца Аустерлицкого позора знала вся страна. Однако в трепетной душе Ланжерона эта история оставила крайне неприятный осадок.

Несмотря на общность взглядов при Аустерлице, Ланжерон и Кутузов очень не любили друг друга. Но им вскоре снова довелось воевать бок о бок, на сей раз против турок. В русско-турецкую войну 1806-12 годов Ланжерон отвоевал все кампании, отличившись в боях на Дунае; в одном из них, при деревне Дерикиой в 1810-м, он честно заработал Георгия 3-й степени, выдержав сражение с много превосходящими силами османов. После смерти главкома Николая Каменского импортный Александр Фёдорович некоторое время исполнял обязанности командующего всей русской армией на Дунае, однако был заменён Кутузовым, с чем, видимо, не смог смириться никогда.

Правда, при Кутузове, отдавшем должное талантам своего подчинённого, тому был пожалован чин генерала от инфантерии, о чём амбициозный француз давно мечтал. Главным же успехом Ланжерона в ту войну стал, пожалуй, захват турецкой крепости Силистрия — крепкого орешка, устоявшего даже перед знаменитым Петром Ивановичем Багратионом. И в том, что нынешняя Одесская область приросла на юго-западе буджакской степью, отчасти есть заслуга графа.

В конце концов, Кутузов изничтожил турецкую армию, заключив с турками выгодный мир буквально накануне вторжения Наполеона в Россию. Ланжерон, так и не понявший, с кем имеет дело, искренне удивился победе старого тучного полководца и за глаза попросил для него у Бога «фельдмаршальский жезл, покой, 40 женщин», умоляя только не давать Кутузову армию. Трудно сказать, как повернулась бы мировая история, внемли Господь этим советам, но оказалось, что на него Ланжерон имел влияние не больше, чем на императора Александра.

М. И. Кутузов

Вскоре настал черёд новой встречи Ланжерона с Бонапартом, когда Кутузов уже гнал из России жалкие остатки вымирающей и разложившейся «великой армии». В 1812 году француз и корсиканец встретились на реке Березина. Ланжерон опять играл вторые роли — при адмирале Павле Васильевиче Чичагове, решившем поупражняться в драке на суше. Интервентов ждал чудовищный разгром, но как раз армия Чичагова оказалась слабейшим звеном с русской стороны, позволив Наполеону с лучшими бойцами прорваться на запад.

Зато шанс проявить себя выпал Ланжерону во время Заграничного похода русской армии 1813-14 годов. Вероятно, именно этот период можно назвать звёздным часом его военной карьеры. При осаде мощной крепости Торн, будучи в составе войск выдающегося русского полководца Михаила Богдановича Барклая-де-Толли, Ланжерон бурным рытьём траншей и артиллерийскими обстрелами запугал осаждённых за неделю. И на восьмой день они шустро капитулировали со смешанным чувством выполненного долга и огромного облегчения.

Царь наградил генерала орденом св. Георгия II степени, выделил ему крупный корпус и отправил в подчинение талантливому пруссаку-храбрецу Гебхарду фон Блюхеру, кипящему энергией и антифранцузским гневом. Под его началом частично обрусевший француз принял деятельное участие в сокрушении русско-прусскими силами армии маршала Макдональда на реке Кацбах. А немногим позже славно воевал под Лейпцигом в легендарной «битве народов». Наполеон был крепко бит и откатился во Францию.

Так, в начале 1814 года Ланжерон, наконец, вернулся на историческую родину — преследуя Бонапарта. Тот сопротивлялся отчаянно, сумев доставить союзникам массу неприятностей. Однако дело шло к развязке: беря реванш за Аустерлиц, Александр I вёл войска на Париж. Сложно представить всю гамму чувств, обуревавших Ланжерона, когда он во главе русских солдат штурмовал французскую столицу. Впрочем, штурмовал он её умело, овладев господствующим над городом холмом Монмартр. Париж пал к ногам великодушных победителей.

Джордж Доу. Портрет А.Ф. Ланжерона в Военной галерее Зимнего дворца

Царь изящно отблагодарил своего генерала. При встрече Александр произнёс: «Граф, вот то, что вы потеряли на высотах Монмартра, а я нашёл» — и протянул Ланжерону высшую награду империи — орден Андрея Первозванного.

Рассеянный остроумец

Забавную историю с орденом можно считать более-менее достоверной. Между тем одесский градоначальник слыл острословом и удивительно рассеянным человеком, то есть продуцировал анекдоты о себе в двойном размере. А насколько они правдивы — решать вам, уважаемые читатели.

Отдельным анекдотом можно считать характеристики, которые горячий, завистливый и едкий, как щёлочь, француз оставил своим соратникам на страницах собственных мемуаров. Нередко его слова метки, порой уважительны, но в целом, читая эти записки, создаётся впечатление, что лучший российский военачальник, гармонично сочетающий в себе честность, принципиальность, бескорыстие, отвагу, прозорливость и изумительные военные дарования — это сам Ланжерон.

Прекрасного генерала Михаила Андреевича Милорадовича называет он «стыдом русской армии». А по поводу Кутузова бедняга просто исходит желчью и, хотя признаёт за ним выдающийся ум, все победы приписывает Кутузовскому «счастью». Зато причуды Александра Васильевича Суворова, под началом которого молодому офицеру-эмигранту довелось побывать при штурме Измаила (и которому множество завистников приписывали то же «слепое счастье»), парижский аристократ расценил толково, осознав, что странные выходки позволили гениальному полководцу приобрести нужную репутацию чудака, дающую больше свободы в действиях.

Как бы там ни было, мемуары язвительного сплетника Ланжерона весьма интересны, в отличие от его более художественных произведений, не снискавших почёта у критиков. Известно, что в бытность Пушкина в Одессе граф проникся к молодому вертопраху живейшей симпатией и оказывал ему всяческое покровительство. За это, правда, Александру Сергеевичу пришлось расплачиваться слушанием произведений Александра Фёдоровича в исполнении автора. Пушкин, обычно не терпевший фальши, сносил данную пытку стоически, ибо высоко ценил Ланжеронову дружбу.

В общем, граф графоманил от души — к ужасу тех, кто принуждён был читать или слушать его произведения. К счастью, Ланжерон мог не только неуклюже сочинять в письменном виде, но и устно пошутить, причём весьма удачно. Например, говорят, что, вдоволь покатавшись по нашим степям в первый раз, «барин из Парижа» обобщил: «Пейзажи здесь прекрасны! Но вот из удобств только водка». Что, конечно, трагедия для человека, выросшего на хорошем коньяке.

Позже, став уже закоренелым одесситом, Ланжерон на одном из балов в Петербурге мило заметил даме, утомившей болтливостью даже его, матёрого говоруна и ко многому привычного ловеласа: «По-моему, вы недавно приехали из Одессы. У вас такой загорелый язык!»

Слухи об инцидентах, спровоцированных рассеянностью графа, будоражили общество не менее его остроумных реплик.

По моде времени Ланжерон наслаждался обществом маленькой собачки — моськи, как тогда называли подобное существо. Слово это, по-русски очаровательное для галльского уха, покорило сердце пылкого француза не меньше самой собачки. Как-то госпожа Траполи имела неосторожность визитировать градоначальника, пока он был погружён в мысли о своей псине. Результат был для женщины незабываем: его сиятельство, слегка перепутав обстоятельства, взял её за подбородок и сказал, обжигая страстью: «Моська, о моська!»

Вероятно, дама ему тоже понравилась. Не настолько, как собачка, но всё-таки. Напомнила любимую животину в общих чертах.

Но дама ещё легко отделалась. Если верить другой истории, государю императору повезло меньше. Когда Александр I посетил Одессу, граф, естественно, предоставил монарху свой «дворец» (так в юной Одессе называли нечто двухэтажное и симпатичное). Поговорили они в кабинете, и Ланжерон вышел, оставив венценосного гостя отдохнуть наедине с мыслями. Выйти-то вышел, да только заодно запер за собой дверь — по привычке.

После того как в первый же день знакомства местное купечество умыкнуло у него золотые часы (к слову, ещё одна интересная байка), граф при всей своей рассеянности сообразил, что запирать двери тут дело не лишнее — часов не напасёшься. В общем, когда бедному царю вдруг захотелось что-то — боюсь представить самое худшее в таких обстоятельствах — выйти на оперативный простор он не сумел. И молотил в дверь, требуя свободы самодержцам. Нескоро разыскали Ланжерона, унёсшего ключи с собой...

Вот как в жизни бывает.

С Наполеоном Ланжерон сполна рассчитался за Аустерлиц в Париже. А с Александром — в Одессе.

Автор: Владислав Гребцов

http://timer-odessa.net/statji...