«Дай мне умереть дома!»
Яркое тёплое майское солнце. Дворы города наполнены запахами акации, жареной рыбы вперемешку с лёгким кошачьим ароматом. Вбегаю на третий этаж чистенькой парадной с целой, без трещин, мраморной лестницей, дореволюционного крепкого дома. Звоню в дверь.
— Здравствуйте, вы мне звонили поговорить о продажи квартиры, — говорю я крупной дородной женщине лет семидесяти с тяжёлой фигурой и двойным подбородком под ярко накрашенными пухлыми губами.
— Андрей Витальевич? — грудным, с долей официоза, голосом спросила дама.
— Да. Марта Борисовна? — подстроился разговором под даму я.
— Естественно! Проходите и можете не снимать обувь. Ковры, эти древние пылесборники, давно отвезла на дачу. Но даже и там муж определил их на чердак. Выкинуть жалко, знаете ли, а использовать по назначению уж слишком по-мещански. Вы не находите?
— Что? — не сразу ответил я, занятый осмотром квартиры. — А, ну да, ковры уже не в моде.
— Да. Понимаете, нам надо разъехаться. Три поколения в одной квартире — это невыносимо. Отцы и дети, знаете ли... Очень, очень сложно с детьми и внуком. Да, а вот кухня, видите, вполне просторная. Двенадцать квадратных метров. А здесь комната сына с невесткой. — Марта Борисовна без стука распахнула дверь, за которой чуть наклонившись к замочной скважине стояла женщина в нижнем белье, а в комнате на кровати лежал полный, с таким же подбородком, как у Марты Борисовны, мужчина лет сорока пяти. — Тут у нас все заняты своим обычным делом. Зоенька, оденься, маклер пришёл смотреть квартиру, а не тебя.
— Мама, за четверть века вы так и не научились стучать в дверь нашей комнаты. Мало ли чем мы можем быть заняты!
— Вы ничем уже меня удивить не сможете, — парировала Марта Борисовна, распахнула дверь напротив и обратилась ко мне. — А вот здесь комната внука. Опять спит, лоботряс. Ночью гуляет, а днём спит. Удивляюсь я нынешней молодёжи!
— Не трогайте Витеньку! Витенька не гуляет по ночам, а работает, — вмешалась в разговор Зоя.
— Вот здесь моя с мужем комната, — проигнорировала замечание невестки Марта Борисовна. — Она с балконом во двор. А двор у нас хороший, с акациями и цветочной клумбой. Вы видели розы на дворой клумбе?
— Да, прекрасные розы.
— Это мой муж, Мишенька, их садил. Да, а вот здесь маленькая комната без окна. Будете смотреть?
— Конечно!
— Она... очень маленькая, — замялась Марта Борисовна.
— Ничего, я гляну. Это моя работа.
— Там... несколько запах нехороший. Мой папа очень стар, знаете ли, старость... — и хозяйка открыла дверь.
В маленькой, без окна, тускло освещённой и бедно обставленной комнатке, больше похожей на чулан, на старой железной кровати лежал худой старик. Рядом на столе стоял открытый пыльный патефон с пластинкой и стул, на котором висел пиджак с наградными планками, медалями «За Отвагу», «За Оборону Сталинграда» и орденом Отечественной войны 1 степени. В комнате стоял запах старости и мочи, всё было пропитано безнадёгой.
— Опять ты в дом маклеров тащишь, Марта? Не продаётся квартира! — из последних сил, тяжело дыша, просипел старик.
— Папа, мужчина пришёл просто посмотреть!
— Посмотреть? Квартира — не невеста, чтобы смотрины устраивать.
— Извините, я уже ухожу, — повернулся я к выходу.
— Стой, — остановил меня старик. — А ты иди, Марта. И закрой за собой дверь.
Старик начал меня рассматривать.
— Одессит?
— Да.
Взгляд старика подобрел.
— Садись на стул. Только пиджак не помни, его на меня ещё надевать будут. На моих похоронах. Думал 9 мая пойти на Аллею Славы, но не смог, зря пиджак вытащил. А назад повесить — сил нет. Да и не долго ему тут висеть на стуле. Не могу уже ходить. До нужника уже не всегда дохожу. А эти, — кивнул старик в сторону двери, — не то что отвезти на Аллею Славы в День Победы не хотят, но и до нужника не доведут. Всё им некогда.
Помолчали.
— Тебя как зовут, внучок?
— Андрей.
— А меня Борис Маркович. Вот что, Андрюша. Умереть я хочу в своём доме, который ещё моего отца помнит. И на своей кровати. Они тут меня недееспособным по бумажкам сделали, и я прав никаких не имею. Но умереть хочу здесь. Понимаешь? Раньше защищал города, — кивнул старик на пиджак, — а теперь даже свою квартиру не в состоянии защитить.
— Понимаю.
— Так вот, сынок, дай мне слово, что не будешь продавать мою квартиру, пока я жив. Дай слово солдату.
— Даю. Я пойду, Борис Маркович?
— Иди, Андрюша. Только дай мне умереть дома. Ты слово дал.
— Не волнуйтесь, Борис Маркович. Прощайте, — и я вышел из комнаты-чулана, где доживал свой век старый солдат.
— Ну как вам квартира, Андрей Витальевич? — встретила меня в коридоре Марта Борисовна.
— Отличная квартира.
— И сколько она стоит?
— Нисколько.
— Как это — нисколько? У нас все документы в порядке, — у Марты Борисовны затряслись оба подбородка. — Поймите, нам очень нужно разъехаться, три поколения в одной квартире — это ад.
— Четыре.
— Что?
— В вашей квартире четыре поколения, Марта Борисовна. И когда вы это поймете, может тогда до вас дойдет, что вашу квартиру пока продавать нельзя. Будьте здоровы, — и я вышел в парадную.
— И ещё по рекомендации от хороших уважаемых людей таких проходимцев в дом пускать приходится! Ничего не стоит моя квартира! Ты слышала такое, Зина? — уже спускаясь по лестнице сквозь свои шаги услышал я грудной голос Марты Борисовны...
Автор: Андрей Рюриков
Оценили 104 человека
143 кармы