Харьковский физико-технический институт АН УССР © А. Татаренко/ТАСС
Член Ассоциации историков Второй мировой войны, кандидат технических наук Дмитрий Хазанов — о том, как закладывались основы создания ядерного оружия в Советском государстве.
Распоряжение Государственного комитета обороны (ГКО), предусматривающее организацию при Академии наук СССР специальной лаборатории атомного ядра, создание лабораторных установок для разделения изотопов урана и проведения комплексных экспериментальных работ, Иосиф Сталин подписал 28 сентября 80 лет назад. Сегодня этот день считается профессиональным праздником работников атомной промышленности в нашей стране. Тогда же мало кто знал, что это означает на практике: фактически в СССР дали старт работам по созданию собственной атомной бомбы и сопутствующих производств.
В мировом же масштабе весь спектр проектов в разных странах нес с собой наступление "атомной эры". Высвобождение колоссальной силы, хранящейся в ядре, сулило приобретение как нового источника энергии, так и оружия, способного повлечь невиданные ранее колоссальные разрушения.
Прерванные с началом Великой Отечественной войны исследования в СССР решено было проводить в Казани после того, как разведка сообщила, что подобные работы в строгой секретности и в широком масштабе с высоким ассигнованием уже развернули в США. Работы надлежало возобновить президенту Академии наук академику Абраму Иоффе и признанному в СССР специалисту в атомной области Игорю Курчатову. К 1 апреля следующего года Иоффе необходимо было представить в ГКО доклад о возможности создания урановой бомбы.
Запоздалая реакция
В Советском Союзе активно заниматься исследованиями атомного ядра начали в 1932 году. Первая группа была создана в Харькове, в Украинском физико-техническом институте (УФТИ) — крупном советском научном центре того времени. Там 10 октября 1932 года впервые в СССР расщепили ядро атома. Вторая группа базировалась в Ленинградском ФТИ (ныне Физико-технический институт им. А.Ф. Иоффе РАН) под руководством Игоря Курчатова и все того же академика Абрама Иоффе. Однако тогда речь шла все же в основном о научном теоретическом аспекте. В сентябре 1933 года по инициативе Иоффе в Ленинграде состоялась даже Первая всесоюзная конференция по атомному ядру: в ней приняли участие около 50 человек, председателем оргкомитета являлся профессор Курчатов. Интерес у специалистов вызывали работы Кирилла Синельникова, Александра Лейпунского, Дмитрия Скобельцына и других.
Игорь Курчатов (справа) в Физико-техническом институте АН УССР во время монтажа одного из первых протонных ускорителей, 1932 год © ТАСС
Принципиальная возможность практического использования ядерной энергии была осознана и начала рассматриваться советскими учеными после эпохальных открытий в области ядерной физики в 1938–1939 годах. В частности, Яков Зельдович и Юлий Харитон теоретически исследовали процесс цепной реакции деления урана медленными нейтронами и сформулировали условия ядерного взрыва с высвобождением огромной энергии (о подобном впервые сообщили французы Фредерик Жолио-Кюри и Жан Перрен еще в 1934 году).
К числу наиболее ярких довоенных достижений советских ученых в области ядерной физики, имевших непосредственное отношение к проблеме цепной ядерной реакции, следует отнести и открытие Константином Петржаком и Георгием Флёровым спонтанного деления урана, сопровождающегося вылетом нейтронов (при спонтанном делении тяжелых атомных ядер на осколки, что происходит редко, выделяется большая энергия).
До начала Второй мировой войны ученые разных стран часто встречались, обсуждали основные результаты проведенных работ, делились теоретическими выкладками. Теперь же это ушло в прошлое. Настораживало и то, что в западной печати перестали появляться публикации по теме атомного ядра, работы засекретили.
12 июля 1940 года в своем обращении к заместителю председателя СНК СССР Николаю Булганину академики Владимир Вернадский, Александр Ферсман и Василий Хлопин отметили, что, несмотря на большие трудности на пути практического использования внутриатомной энергии, они не носят принципиального характера и необходимо активизировать работу в этом направлении: "Важность этого вопроса вполне сознается за границей, и, по поступающим оттуда сведениям, в США и Германии лихорадочно ведутся работы, на них ассигнуются большие средства…" В январе 1941 года к наркому обороны Семену Тимошенко обратился с письмом физик-экспериментатор Виктор Маслов, акцентируя внимание на военном применении атомной энергии. Однако специальных правительственных решений не последовало. Разве что в структуре Академии наук с августа 1940 года началась работа комиссии по проблеме урана под председательством Хлопина.
До настоящего времени нигде в мире еще осуществить цепную реакцию распада урана не удалось, однако, по проникающим к нам сведениям, над этим вопросом усиленно работают в США и Германии. У нас такие работы также ведутся, и их крайне желательно всячески форсировать… В случае получения цепной реакции выделяющуюся энергию целесообразно было бы использовать для приведения в действие двигателей… Добыча урана в Союзе в настоящий момент совсем ничтожна: на 1941 год запланировано получение солей урана в количестве около 0,5 т (во всем мире планировали добыть порядка 250–275 т в год. — прим. авт.)
Из заключения академика Василия Хлопина 17 апреля 1941 года
Из книги "Атомный проект в СССР. Документы и материалы"
Нападение Германии на Советский Союз еще больше изменило приоритет научных разработок: страна нуждалась в наращивании выпуска боевой техники, создании более эффективного оружия, которое быстро можно было применить на фронте. На фоне катастрофических событий лета и осени 1941 года ядерная физика, малопонятная для абсолютного большинства партийно-хозяйственного руководства, отошла на дальний план. Но не для всех — академик Петр Капица первым предупредил о той опасности, с которой связано появление у противника атомного оружия.
Одним из важнейших средств современной войны являются взрывчатые вещества. Наука указывает принципиальную возможность увеличить взрывную силу в 1,5–2 раза. Но последнее время дает нам новые возможности использования внутриатомной энергии, о которой ранее писалось только в фантастических романах. Теоретические подсчеты показывают, что если современная мощная бомба может, например, уничтожить целый квартал, то атомной бомбе даже небольшого размера… под силу с легкостью разрушить крупный столичный город с несколькими миллионами населения
Петр Капица
Из книги Г.А. Гончарова и Л.Д. Рябева “О создании первой отечественной атомной бомбы”
Тревожные сообщения разведки
Данные разведки вызывали вполне оправданную тревогу. Поэтому в 1942 году Иосиф Сталин назначил Михаила Первухина и Лаврентия Берию ответственными в правительстве за возобновление работ по использованию энергии ядра в военных целях.
Выбор М.Г. Первухина был неслучаен. Молодой инженер-электрик по образованию, после работы на различных инженерных областях, уже прошел большую трудовую школу, трудился руководителем "Мосэнерго", первым заместителем наркома тяжелой промышленности, а после разделения этого наркомата в 1939 году работал наркомом электростанций и электропромышленности…
Аркадий Круглов
лауреат Ленинской премии, около 20 лет работал начальником Научно-технического управления Министерства среднего машиностроения СССР, из книги "Штаб Атомпрома"
Берия же, поскольку курировал советскую внешнюю разведку, обладал максимумом информации о зарубежных работах по делению урана в военных целях.
Так стало известно, что Великобритания первой приступила к проведению форсированных исследований и к организации технологий, необходимых для создания атомной бомбы (в реальности такого сверхмощного оружия ученые с 1941 года уже не сомневались). Кроме того, британский физик Клаус Фукс (отказавшийся от вознаграждения за свои сведения) подчеркивал, что западные государства стремились скрыть работы в этом направлении от своего союзника по коалиции.
"Кембриджская пятерка"
Нельзя забывать и про вклад в открытие планов за рубежом "Кембриджской пятерки" — собирательное название ядра советской разведывательной сети в Великобритании, сотрудничавшего с СССР из идейных соображений. В группу входили Ким Филби, Дональд Маклин, Энтони Блайт, Гай Берджесс и Джон Кернкросс — все они занимали высокие посты в разведке Великобритании или дипломатических структурах страны, принадлежали к элите британского общества.
Эту сеть (или ее часть — вероятно, количество советских агентов было значительно больше) впоследствии раскрыла британская контрразведка, но ни один из пяти агентов не понес сурового наказания. Джон Кернкросс позже отмечал, что "не считал свою работу на Советский Союз предательством своей страны, поскольку передавал союзнику жизненно важную информацию, которую намеренно удерживала в секрете клика правых британских политиков".
Бывший директор ЦРУ Аллен Даллес называл "Кембриджскую пятерку" "самой сильной разведывательной группой времен Второй мировой войны".
В США атомные исследования первоначально отставали, но англичане, понимая, что не смогут в ближайшее время реализовать проекты, и опасаясь, что немцы их опередят, передали свои наработки за океан, решив объединить усилия англосаксов. Белый дом оперативно — уже в декабре 1941 года — выделил колоссальные ассигнования на атомные исследования. Руководителем работ был назначен нобелевский лауреат Роберт Оппенгеймер.
Основываясь на данных разведки и сообщениях от ученых, в Советском государстве пришли к выводу, что атомные проекты были направлены не только против Германии и ее сателлитов, но и против СССР.
В письме Сталину от 10 марта 1942 года Берия, перечислив главное по проблеме, выдвинул предложение: "[Необходимо] проработать вопрос о создании научно-совещательного органа при ГКО из авторитетных лиц для координации, изучения и направления работ всех ученых, научно-исследовательских организаций СССР, занимающихся вопросами атомной энергии урана".
Профессор-химик, который с началом войны был назначен уполномоченным ГКО по науке, Сергей Кафтанов вспоминал, что, когда в Кремле рассматривалось предложение о необходимости создания в СССР научного центра по проблемам разработки ядерного оружия, многие ключевые ведомства, включая Госплан, были против. Однако Сталин, немного подумав, заявил: "Надо делать".
Сентябрь 1942 года. Немцы дошли до Волги, до Кавказа. Шла напряженнейшая работа по самым актуальным для того времени темам: танковая броня, взрывчатые вещества, горючее для танков и авиации… И люди, и сырье, и материалы — все мобилизовано до предела. И тут поступает предложение развернуть работу в совсем другой, новой, почти фантастической области
Сергей Кафтанов
Из журнала "Химия и жизнь"
Именно к Кафтанову попали "атомная тетрадь" убитого на советско-германском фронте немецкого физика-ядерщика Ганса Вандервельде, письмо-предупреждение о серьезной угрозе нашей стране в случае бездействия от физика Георгия Флёрова и другие документы.
Работа закипела с новой силой
Прошло всего несколько дней, и заместитель председателя Совнаркома СССР и нарком иностранных дел Вячеслав Молотов пригласил Игоря Курчатова и начал знакомить его с материалами разведок НКВД и Генерального штаба. Масштаб уже выполненной англо-американцами работы произвел на него большое впечатление, а объем предоставленных материалов, наоборот, Курчатов признал недостаточным для уверенного успеха наших ученых. Профессор отметил, что необходимо срочно начинать активную работу и "для руководства этой сложной и громадной трудности задачей представляется необходимым учредить при ГКО под вашим [Вячеслава Молотова] председательством специальный комитет". Выбор Игоря Курчатова в качестве руководителя оказался исключительно удачным решением: он проявлял кипучую активность и предельную ясность мышления, заражал всех сотрудников невероятным энтузиазмом, умел подбирать и объединять людей.
Сообщение о пуске в Чикаго 2 декабря 1942 года под руководством Энрико Ферми первого в мире ядерного реактора, известного как "Чикагская поленница", Курчатов оценил как "крупнейшее явление в мировой науке и технике". СССР следовало торопиться.
Начало 1943 года ознаменовалось принятием новых организационных мер: была создана Лаборатория атомного ядра №2 (затем Институт атомной энергии им. И.В. Курчатова, сегодня — Национальный исследовательский центр "Курчатовский институт"), ее перевели из Казани в Москву (поскольку фронт удалось отвести от стен столицы). В формировании коллектива Лаборатории №2, привлечении институтов, конструкторских бюро, заводов самых разных отраслей участвовал и Михаил Первухин, одновременно руководя созданием первых объектов будущей атомной промышленности.
Институт атомной энергии имени И.В. Курчатова © Евгений Кассин, Владимир Савостьянов/ТАСС
Следующие два с половиной года можно назвать периодом накопления знаний и практических навыков по данной проблеме: теоретические расчеты взрывного процесса в атомной бомбе, начало технического проектирования уран-графитового котла, оснащение современными приборами геолого-разведочных партий для интенсивного поиска урановых месторождений в СССР, строительство циклотрона и запуск его, подготовка молодых специалистов-атомщиков и т. д. Среди крупнейших советских ученых, привлеченных к работам, были Юлий Харитон, Лев Ландау, Яков Зельдович, Лев Арцимович, Исаак Кикоин и другие.
Конечно, в ходе изнурительной войны наша страна не могла вложить столь колоссальные ресурсы в создание атомной бомбы, как США, но задел был сделан существенный уже тогда. Основная же работа закипела после августа 1945 года, когда Штаты впервые применили это смертоносное оружие, сбросив атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки.
Оценили 16 человек
21 кармы