Сто лет назад в России началась анархия

Ровно сто лет назад в России разогнали Учредительное собрание. От него ждали многого – окончания революции, проявления народной воли, переучреждения российской государственности. Потому его разгон по сей день воспринимается как начало Гражданской войны. Но правы ли те, кто считает это событие упущенным шансом России?

Требование о созыве УС было выдвинуто Петросоветом на переговорах с Прогрессивным блоком Госдумы 14–15 марта 1917 года как непременное условие создания Временного правительства.

И этим мы тоже обязаны Марксу

Газета ВЗГЛЯД уже писала о том, что по итогам Февральской революции власть де-факто оказалась в руках Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, большинство в котором имели меньшевики и эсеры. Следуя теории поэтапной смены формаций Карла Маркса (на смену феодализму приходит капитализм, затем коммунизм и никак иначе), они считали, что в стране разворачивается буржуазная революция, которая закономерно должна передать власть буржуазии. Неожиданный приход к власти социалистов рассматривался ими как историческая ошибка, в силу чего Петросовет пошел на переговоры с Прогрессивным блоком Госдумы о передаче полномочий.

Свои позиции на этих переговорах Петросовет воспринимал как достаточно шаткие. Он был полон решимости исправить «историческое недоразумение», но уверенности, что другая сторона согласится взять власть, у переговорщиков не было – особой революционностью российская буржуазия не отличалась. Представители Петросовета всерьез готовились уговаривать прогрессистов сформировать правительство (это отражено в мемуарах участников тех событий), а для того, чтобы буржуазный блок не спугнуть, условий решили выдвинуть поменьше, а категоричности при этом вовсе избегать.

Единственное, на чем Петросовет был готов стоять до конца – это неприятие монархической формы правления. Возможность восстановления буржуазией только что свергнутой императорской власти всерьез пугала социалистов, тем более что лидер кадетской партии Павел Милюков уже успел публично выступить за регентство Михаила Романова. Однако прямо требовать от прогрессистов провозглашения в России республики Петросовет не решался, и выход из этого положения был найден в переносе вопроса в будущее, где его решит всенародно избранное Учредительное собрание.

На таких условиях 15 марта и было создано буржуазное правительство – как временное, с обязательствами созыва Учредительного собрания и непредрешенчеством в основных вопросах государственного устройства.

Отметим важный момент: для реально обладающего властью Петроградского совета вопрос о созыве Учредительного собрания не был актуален сам по себе. Руководители Совета и без того совершенно точно знали, каковы должны быть тип и конфигурация власти в России. Но им требовался инструмент для ограничения буржуазии в выборе путей развития страны.

На второй день этих переговоров Николай II отрекся от престола в пользу своего брата – великого князя Михаила Александровича. Спустя еще два дня был опубликован манифест Михаила Романова. «Принял я твердое решение, – говорилось в нем, – в том лишь случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского».

То есть Михаил Александрович тоже доверил судьбу отечества Учредительному собранию, созыв которого обещало сообщение о формировании Временного правительства. Естественно, он не был посвящен в нюансы возникновения самой идеи появления УС, которое должно было решить принципиальнейшие для любой страны вопросы – о государственном строе и форме правления, а также принять основные законы.

Внутренний порок

В ожидании созыва УС и следуя принципу непредрешенчества, Временное правительство уклонялось от всех сколько-нибудь значимых реформ. Ситуация складывалась парадоксальная: в стране произошла революция, отрекся монарх, рассыпалась старая администрация, после чего пришедшие на революционной волне к власти силы уступают бразды правления другим силам, которые к революции особо не стремились и сформировали правительство, даже не пытаясь подступиться к решению вопросов, приведших к революции.

Так, в отношении аграрного вопроса министр земледелия кадет Андрей Шингарёв разослал по губерниям телеграмму, в которой предостерегал от самостоятельного его разрешения, поскольку оно «недопустимо без общегосударственного закона». «Самоуправство, – сообщал он, – поведет к государственной беде и подвергнет опасности дело свободы, вызвав распри. Решение земельного вопроса по закону – дело Учредительного собрания».

К лету в ловушке собственных требований оказались и социалисты Петросовета. Войдя в состав уже коалиционного правительства, они принялись было претворять в жизнь программу Первого съезда Советов по вопросу о земле, но получили отповедь от главы кабинета. Князь Георгий Львов немедленно обвинил министров-социалистов, что их аграрная политика «подрывает народное правосознание», а сами министры «стремятся поставить Учредительное собрание перед фактом уже разрешенного вопроса».

Абсурд происходящего был настолько очевиден, что один из лидеров левых эсеров Владимир Качинский писал в газете «Земля и воля» летом 1917 года: «Если бы революция не решала многих существенных вопросов уже теперь, чего бы она стоила? Нельзя же на революционный период смотреть как на простую подготовку к Учредительному собранию?»

В итоге в ловушке оказались все. Если слева все жестче звучали требования скорейшего созыва УС, то среди рационально мыслящих людей у власти крепли сомнения в самой возможности организовать подобный Народный собор. Управляющий делами Временного правительства, член ЦК кадетской партии и отец знаменитого писателя Владимир Набоков писал:

«Как можно было организовать выборы в России, сверху донизу потрясенной переворотом, в России, не имеющей ни демократического самоуправления, ни правильно налаженного местного административного аппарата? А выборы в армии?.. Но, конечно, самый огромный риск заключался бы в самом созыве Учредительного собрания. Наивные люди могли теоретически представлять себе это собрание и роль его в таком виде: собралось бы оно, выработало бы основной закон, облекло его всею полнотой власти для окончания войны, а затем разошлось бы... Это можно себе представить, но кто поверит, что так в самом деле могло случиться?.. Созыв его был бы, несомненно, началом анархии».

Слова Набокова следует признать совершенно справедливыми, ведь в реальности так и произошло. Начать хотя бы с выборов – в сентябре, когда выборы были наконец-то назначены, уполномоченная Всероссийская комиссия пыталась выяснить, как продвигается подготовка к голосованию. Оказалось, что в ряде округов по разным причинам подготовка к голосованию срывается. А когда Комиссия затребовала сведения о состоянии дел на местах на 1 октября 1917 года, более половины окружных комиссий на этот запрос не откликнулись вообще.

«Вся постановка вопроса об Учредительном собрании заключала в себе внутренний порок, и это бессознательно ощущалось с первых же дней»,

– писал Набоков.

Этот порок, при вдумчивом рассуждении, представляется очевидным. Если Учредительное собрание возникает в период межвластия, когда старая власть уже утратила кредит доверия и низложена, а новая, обладающая мандатом от народа, еще не создана, кто же в таком случае соберет само Собрание? А если в государстве уже существует сила, способная организовать созыв Учредительного собрания и при этом обладающая достаточным кредитом доверия от общества, чтобы не породить новой смуты из-за процедурных вопросов, – зачем вообще собирать Собрание, ведь в обществе уже возник консенсус.

«А вот тут-то мы вас и поправим!»

Мировая история, не исключая и российскую, знала многие примеры учредительных собраний. Они созывались под разными названиями, в том числе соборов, конгрессов и так далее, но это всегда были съезды победителей, призванные легитимизировать уже сложившееся положение вещей после смутных времен или революционных перемен.

В России 1917 года все было иначе: речь велась о созыве свободного и полновластного в вопросах государственного устройства Учредительного собрания, своего рода коллективного монарха. Такую же концепцию ближе к концу XIX века разрабатывали, например, в партии «Народная воля». Народники полагали необходимым свержение монархии и передачу власти народу, причем, как было сказано в программе исполкома организации, «народная воля была бы достаточно хорошо высказана и проведена Учредительным собранием, избранным свободно, всеобщей подачей голосов».

Представим себе картину: заговор народников удался, монархия повержена, победители созывают Народное собрание, которое голосует за возрождение монархии (кстати, для второй половины XIX века такой вариант был бы наиболее вероятен). Что в таком случае сделают революционеры – отойдут в сторону, признав свое поражение, или начнут «поправлять» недостаточно сознательных народных представителей, хотя бы из уважения к своей борьбе и памяти павших товарищей?

В реальности организатор созыва Собрания неизбежно влияет на его работу. Свобода и полновластие в вопросах государственного устройства – красивая, но не реализуемая на практике формула. Формально в ситуации 1917 года Учредительное собрание могло выбрать что угодно – от возведения на трон Михаила Романова до передачи власти Советам. На практике меньшевики и эсеры, выдвинувшие требование его созыва, подразумевали только один путь – создание буржуазной республики с буржуазным правительством во главе.

На все готовенькое

В июле было создано Юридическое совещание, ответственное за выработку положений о полномочиях УС. Предполагалось, что с созывом Собрания к нему переходит верховная власть в стране, которую складывает с себя Временное правительство, при этом «временные» становятся постоянным органом исполнительной власти, собственно, правительством государства.

Юридическое совещание исходило из того, что исполнительная власть должна обладать достаточно широкими полномочиями. Председатель Совещания Николай Лазаревский вообще считал недопустимым отвлекать Учредительное собрание «на мелкие дела».

Далее Юридическое совещание обратилось к конкретике, выработав формы издания законов УС. Следом выделило из своего состава Особую комиссию по выработке проекта конституции. Лазаревский видел задачу комиссии в том, чтобы помочь УС «разобраться в отдельных государственно-правовых вопросах, имея в виду, что разрешать эти вопросы придется не вполне подготовленным депутатам».

Комиссия не успела завершить свою деятельность до Октябрьской революции, однако значительная часть работы по составлению конституции для УС была ею проделана. Основной закон был разбит на 200 статей, распределенных примерно по 20 главам.

Таким образом, Учредительное собрание все-таки превращалось в съезд победителей. Оно должно было подписать заранее подготовленные Временным правительством акты и законы, легитимизировав своим авторитетом сложившееся положение вещей. Ни о каком полновластии и реальном выборе в вопросах государственного устройства речи не шло.

Дополнительное представление о том, насколько всерьез рассматривали политики того периода полновластие УС, дает такой факт: в сентябре, не дожидаясь Народного собора, Временное правительство провозгласило Россию республикой, поставив таким образом будущих представителей от народа перед уже свершившимся фактом.

Ловушка для Ленина

В октябре 1917 года к власти пришли социалисты, отвергающие догматические трактовки марксизма. Приняв во внимание особенности революции в России, они сделали ставку не на буржуазию, а на Советы рабочих и солдатских депутатов, взяв курс на построение не буржуазной республики по западному образцу, а республики Советов.

Но большевики сами оказались в «учредительной ловушке» – ранее требование созыва Собрания активно использовалось ими в борьбе с Временным правительством. Отменить УС, оставаясь верными своей линии, теперь не могли и они.

В ноябре 1917 года начались выборы в УС. До сих пор открытым остается вопрос, насколько свободными и демократичными можно их считать, учитывая, что они проходили в условиях революционного хаоса. В отдельных местностях голосование не состоялось вовсе, в других затягивалось на несколько дней и даже недель.

Итоговая картина оказалась следующей: 40% избирателей поддержали эсеров, 23,9% голосов получили большевики, 4,7% достались кадетам, еще 2,6% меньшевикам, а остальные были отданы за мелкие партии и группы.

Результаты выборов лишний раз подтвердили, что революция в России была именно социалистической: 66% голосов досталось крупнейшим социалистическим партиям страны. А вот фракционный состав Собрания выглядел парадоксально – большинство оказалось у тех самых социалистических сил, которые в феврале 1917 года из догматических положений передали власть буржуазии.

Причем эсеры пришли на Собрание с пакетом декретов из своей программы – о заключении мирного договора, о социализации земли, об объявлении в России республиканского строя. Все это большевики реализовали еще в октябре, причем опираясь на те же самые эсеровские положения.

Эсеры прямо обвиняли большевиков в краже их программы, на что Ленин возражал, что, будучи у власти в составе Временного правительства, социалисты-революционеры отчего-то не воплотили их в жизнь.

При этом признать Россию Республикой Советов, а Совет народных комиссаров (СНК) – властью эсеро-меньшевистское большинство отказалось. Фактически Учредительное собрание свелось к спору о власти между двумя крупнейшими в стране социалистическими партиями.

История развивалась циклично, но теперь у руля стояли и «поправляли» народных избранников большевики, которые уже не готовы были отойти в сторону.

Учредительное собрание открылось 5 (18) января 1918 года в 16 часов в Белом зале Таврического дворца. Заседание продолжалось весь вечер и всю ночь. Конец его работе положил утром следующего дня матрос Железняк с его легендарной фразой «караул устал».

В тот же день Совнарком принял решение о роспуске Учредительного собрания. Этот этап в развитии страны был пройден.