Замкнутый цикл. Часть вторая. https://cont.ws/@tupozavr/1416...
Подходила к концу последняя смена Митрича. Оставался последний час последнего рабочего дня на человекоперерабатывающем заводе, где он честно отработал тридцать два года. Завтра начиналась пенсия. Но думать об этом было странно и страшно. Пребывание на пенсии означало для Митрича, что из его жизни исчезнет Завод. А представить ему это было трудно.
Митрич с привычным усилием нажал на рычаг, и металлический лоток конвейера опрокинулся, вывалив из себя несколько голых мертвых тел. Тела глухо шмякнулись в утилизатор.
Митрич подошел к краю “мясорубки” – так на заводе называли утилизатор – и заглянул вниз. Агрегат для первичной переработки представлял собой встроенный в пол прямоугольный металлический короб, в нижней части которого - через всю длинную часть – проходил мощный вал. На это вал были насажены массивные стальные диски неправильной каплевидной формы, острые концы которых были немного загнуты по часовой стрелке. Положение “капли” каждого следующего диска отставало на несколько градусов от предыдущего, что при вращении создавало иллюзию движения спирали. Попадая в мясорубку “бройлер” – так на профессиональном жаргоне называли человеческий труп – превращался в однородное месиво за несколько полных оборотов вала.
Далее биомасса попадала на следующие этапы переработки: фильтрацию, перетирку, обогащение и так далее. Однако эти процессы мало интересовали Митрича. Как из исходного сырья получается “Народный продукт” он знал лишь в общих чертах и немногим больше, чем обычный обыватель, каждый день получающим продукцию Завода в универсамах.
Например, Митрич знал, что более дорогой “Volksprodukt”, хоть и носил немецкое название, делался тут же. В нем было немного меньше пальмового концентрата и немного больше загустителей и красителей. На этом фактические различия кончались, зато не думало кончаться людское различие в восприятии двух одинаковых, по сути, товаров. Один талон на “Volksprodukt” приравнивался потребителями к двум на обычный “Народный продукт”.
Митрич подошел к пульту запуска утилизатора и, не торопясь нажимать кнопку “пуск”, еще раз посмотрел на трупы сквозь грязное защитное стекло, служащее для защиты оператора от брызг. Когда трупы утилизировались, из них могли вылетать осколки костей, ошметки внутренностей или куски кала. Крови почти не бывало, если не считать тех дней, когда на утилизацию привозили группы граждан, достигших пост-пенсионного возраста. Большинство из них предпочитало в бессознательном состоянии вываливаться из лотка, предварительно нанюхавшись хлороформа, но некоторые бодро раздевались, аккуратно складывали одежду, словно перед купанием, и, перекрестившись или сказав что-нибудь вроде “наконец, отмучился”, самостоятельно залазили в “мясорубку”.
Каждые три дня Митрич тщательно чистил утилизатор, смазывал шестеренки, проверял работу агрегата на холостом ходу. Митрич любил мясорубку, любил свою работу, любил Завод. Сейчас задумчиво рассматривая застывших в нелепых позах “бройлеров”, он вдруг четко осознал, что не хочет на пенсию.
Митрич нажал на красную кнопку, и мясорубка завертела своими дисками. У одного из “бройлеров” лопнул уже надувшийся от трупных газов живот, выпустив вверх белесую струйку пара. Не прошло и минуты, как от тел ничего не осталось, и колеса утилизатора вертелись теперь в пустую, но Митрич не мог оторвать взгляда. Что-то бесконечно прекрасное и гармоничное ощущал он, взирая на бесконечное вращение стальных дисков…
Чья-то рука хлопнула его по плечу. Митрич нажал на кнопку “стоп” и повернулся. Рука принадлежала начальнику цеха Крыму Алексеевичу, смекалистому и справедливому мужику, годившемуся Митричу в сыновья.
- Ну, что, Митрич? – Весело спросил Крым Алексеевич. – Все трудишься? До последнего? И опять без респиратора? – Начальник добродушно погрозил пальцем.
Митрич скромно улыбнулся в ответ и неопределенно развел руками. Точнее одной рукой и одной культей. Левой руки ниже локтя он лишился много лет назад.
- Наш человек! – Крым Алексеевич еще раз похлопал Митрича по плечу, а затем протянул ему красивый листок из плотной бумаги. – На, читай!
Листок оказался почетной грамотой, которая выражала благодарность от имени Завода за достойный труд и подвиг дожития до пенсионного возраста.
- Ты ведь у нас первый за четыре года, кто до пенсии дожил, - сказал Крым Алексеевич. – До тебя Никифор был из крематория. А потом никого. – Лицо начальника стало немного озабоченным. – Мне уж сверху-то говорят, мол, что это у вас Люди Труда мрут, как мухи. А что я им отвечу? А? Что везде мрут? Токмо это не аргумент, сам понимаешь. Так что завтра - на пенсию. Утром придешь - мы тебе торжественные проводы устроим, вручим удостоверение ветерана Великого Отечественного Труда и кой-какой презент, а потом три года отдыха.
Начальник цеха говорил с таким воодушевлением, что чувствовалось, что он и сам хочет на пенсию. Впрочем, его желание побыстрее достичь пенсионного возраста компенсировалось нежеланием достигать постпенсионного возраста. Поэтому особой зависти по отношению к Митричу Крым Иванович не испытывал.
***
Через неделю своего пребывания на пенсии Митрич окончательно понял, что такое настоящая тоска.
Жил он буквально через дорогу от Завода, и поэтому каждый день часами сидел у окна и наблюдал за Его жизнью. Из-за бетонного забора, покрытого бесконечной колючей проволокой, на него смотрели черные окна цехов. Ритмично работали огромные перемешивающие агрегаты, издалека похожие на нефтяные качалки. Уверенно крутились шестерни основного конвейера. Непрерывно дымил заводской крематорий.
Митрич смотрел на выходящий из огромной трубы дым, поглощаемый свинцово-серым небом, и задумчиво вертел в руках почетную грамоту.
***
Трупы гомосексуалистов и больных заразными болезнями на переработку не отправляли, а сжигали в крематории при заводе. И если с больными было все очевидно, то почему нельзя использовать для получения "Народного продукта" содомитов Миторичу долгое время было совершенно непонятно. В конце концов, какая разница с точки зрения питательной ценности.
- А ты не знаешь? - Удивился как-то сосед Леха, когда они с Митричем одним осенним вечером пропустили по рюмке боярышниковой настойки. - Столько лет работаешь на человекоперерабатывающем заводе и не знаешь? Ну, ты даёшь!
- Да рассказывай уже, - поморщился Митрич.
- Ты про эффект от ГМО слыхал? - Серьёзно спросил Леха.
Митрич отрицательно помотал головой. При упоминании аббревиатуры ГМО ему стало не по себе - непроизвольно нахлынули пугающие обрывки воспоминаний о боях против ГМО-карателей Яроша на Домбассе.
- Ты если съешь что-нибудь, что содержит посторонний ген, то это ген в тебя встроится. - Леха задумался. - Ну, например, сожрешь рыбу с геном помидора, то этот ген в тебя встроится.
- И что будет? - Спросил Митрич.
- Да хер его знает. Может ничего не будет, продристаешься просто и все. А может, если не повезёт, мутируешь.
- Чего сделаю?
- Ну, мутируешь. То бишь приобретешь какие-нибудь свойства помидора. Поэтому ГМО в России и запрещено.
- А какие свойства помидора я могу приобрести? - Митричу стало очень интересно, но Леха его разочаровал.
- Я ебу что ли? - Почему-то разозлился он. - Я же не учёный. Но одно понятно, что ничем хорошим это приобретение для тебя не закончится.
- Ну, ладно, понятно. - Митрич почесал нос. - Но дырявые-то тут каким боком?
- Дак они же тоже гены содержат. И ген гомосятины в том числе Это ученые уже лет двадцать как доказали. Вот сожрешь "Народный продукт" из пидора, а на завтра потянет тебя по мужицким елдакам прыгать.
- Погоди-ка. - Митрич подозрительно глянул на соседа. - Так ведь дырявые такими не рождаются. Они в педерастию ударяются под воздействием пропаганды.
Леха громко и обидно расхохотался.
- Ты чего? Попов наслушался? - Леха фыркнул. - Каким таким образом можно нормального мужика распропагандировать, чтобы он в жопу давать начал? А?
- Ну, не знаю, - Замялся Митрич. Этот вопрос поставил его в тупик. - Фильмы какие-нибудь показывать. Или там листовки подбрасывать.
- И много ты таких фильмов видел? - Саркастично спросил Леха. - А если бы и увидел, то проблевался бы только да еще раз порадовался бы, что не жопошник.
... Через час Леха ушел, а Митрич почувствовал в душе неприятный осадок. Почему-то ярко вспомнилось то роковое утро, когда он потерял руку. Крепко заснув в окопе, Митрич увидел какой-то кошмар, содержание которого позабыл в ту же секунду, когда с криком проснулся. Одновременно с ужасающим пробуждением, началась атака ГМО-солдат. Не разобравшись, что происходит, Митрич выскочил из укрытия, и тут же был отброшен обратно на дно окопа. Выстрелом ему оторвало левую руку почти до локтя. И это было своеобразным везением - обычно ГМО-каратели Яроша не промахивались.
Вокруг раздавались автоматные очереди и остервенелый мат, но Митрич этого не слышал. Он сидел прислонившись спиной к мешку с песком, и, словно завороженный глядел на свою истекающую кровью культю.
- Ну, пиздец! - Раздался где-то рядом, над самым ухом бесконечно далекий голос соратника-ополченца Пирдухи. - Где санитары, блядь?!
Потом Митрича кто-то куда-то тащил. Тащил, скорее всего, тот же Пирдуха, всего через месяц сгинувший где-то под Горловкой...
Митричу стало грустно. Он оглядел темную - за окном были глубокие сумерки - обшарпанную кухню, налил боярышниковой настойки и выпил за упокой души павшего товарища.
В тот вечер Митричу очень хотелось рыбы и помидоров. Он не ел их уже много лет.
Но теперь – на пенсии - больше всего в жизни Митричу хотелось вернуться на Завод…
Оценили 7 человек
20 кармы