Утилизация белых народов!

Ниже отрывок из первой книги трилогии "Хождение по мукам" Алексея Толстого. С этим отрывком я когда-то выступала со сцены. Позже расскажу историю про это. Но сейчас этот отрывок из романа я выложила по другому поводу. Параллель с нашим временем просто бьёт в глаза... Всё же очевидно! Идёт зачистка планеты от белой расы.

***

- Такие у нас дела - сказать страшно.

- Будет тебе на огонь пучиться, ложись спать.

- Такие дела... Эх, братцы мои, пропадет Россия!

У глиняной стены сарая, крытого высокой, как омет, соломенной крышей, у тлеющего костра сидело трое солдат. Один развесил на колышках сушить портянки, поглядывал, чтобы не задымились; другой подшивал заплату на штаны, осторожно тянул нить; третий, сидя на земле, подобрав ноги и засунув руки глубоко в карманы шинели, рябой и носатый, с черной редкой бородкой, глядел на огонь запавшими, сумасшедшими глазами.

- Все продано, вот какие дела, - говорил он негромко. - Чуть наши перевес начинают брать, - сейчас приказ - отойти. Только и знаем, что жидов на сучках вешать, а измена, гляди, на самом верху гнездится.

- Так надоела мне эта война, ни в одной газете не опишут, - сказал солдат, сушивший портянки, и осторожно положил хворостинку на угли. Пошли наступать, отступили, опять наступление, ах, пропасти на них нет! и тем же порядком опять возвращаемся на свое место. Безрезультатно! - выговорил он и сплюнул в огонь.

- Давеча ко мне подходит поручик Жадов, - с усмешкой, не поднимая головы, проговорил солдат, штопавший штаны, - ну, хорошо. Со скуки, что ли, черти ему покоя не дают. Начинает придираться. Отчего дыра на портках? Да - как стоишь? Я молчу. И кончился наш разговор очень просто, - хлысть меня в зубы.

Солдат, сушивший портянки, ответил:

- Ружьев нет, стрелять нечем. На нашей батарее снарядов - семь штук на орудие. Одно остается - по зубам чесать.

Штопавший штаны с удивлением взглянул на него, покачал головой, - ну, ну! Черный, страшноглазый солдат сказал:

- Весь народ подняли, берут теперь до сорока трех лет. С такой бы силой свет можно пройти. Разве мы отказываемся? Только уж и ты свое исполняй, мы свое исполним.

Штопавший штаны кивнул:

- Правильно...

- Видел я поле под Варшавой, - говорил черный, - лежат на нем тысяч пять али шесть сибирских стрелков. Все побитые лежат, как снопы. Зачем? Отчего? А вот отчего... На военном совете стали решать, что, мол, так и так, и сейчас же один генерал выходит оттудова и тайком - телеграмму в Берлин. Понял? Два сибирских корпуса прямым маршем с вокзала - прямо на это поле - и попадают под пулеметы. Что ты мне говоришь - в зубы дали. Отец мой, бывало, не так хомут засупонишь, - подойдет и бьет меня по лицу, и правильно, - учись, страх знай. А за что сибирских стрелков, как баранов, положили? Я вам говорю, ребята, пропала Россия, продали нас. И продал нас наш же мужик, односельчанин мой, села Покровского, бродяга. Имени-то его и говорить не хочу... Неграмотный он, озорник, сладкомордый, отбился от работы, стал лошадей красть, по скитам шататься, привык к бабам, к водке сладкой... А теперь в Петербурге за царя сидит, министры, генералы кругом его так и крутятся. Нас бьют, тысячами в сырую землю ложимся, а у них в Петербурге электричество так и пышет. Пьют, едят, от жира лопаются.

Он вдруг замолчал. Было тихо и сыро, в сарае похрустывали лошади, одна глухо ударила в стену. Из-за крыши на огонь скользнула ночная птица и пропала, жалобно крикнув. И в это время вдалеке, в небе, возник рев, надрывающий, приближающийся, точно с неимоверной быстротой летел зверь, разрывая рылом темноту, и ткнулся где-то, и вдалеке за сараем рванул разрыв, затрепетала земля. Забились лошади, звеня недоуздками. Солдат, зашивавший штаны, проговорил опасливо:

- Вот это так двинуло!

- Ну и пушка!

- Подожди!

Все трое подняли головы. В беззвездном небе вырастал второй звук, длился, казалось, минуты две, и где-то совсем близко, за сараем, по эту сторону сарая, громыхнул второй разрыв, выступили конусы елей, и опять затрепетала земля. И сейчас же стал слышен полет третьего снаряда. Звук его был захлебывающийся, притягивающий... Слушать было так нестерпимо, что останавливалось сердце. Черный солдат поднялся с земли и начал пятиться. А сверху дунуло, - скользнула точно черная молния, и с рваным грохотом взвился черноогненный столб.

Когда столб опустился, - от места, где был костер и люди, осталась глубокая воронка. Над развороченной стеной сарая загорелась и повалила желтым дымом соломенная крыша. Из пламени, храпя, вылетела гривастая лошадь и шарахнулась к выступавшим из темноты соснам.

А уж за зубчатым краем равнины мигали зарницы, рычали орудия, поднимались длинными червями ракеты, и огни их, медленно падая, озаряли темную сырую землю. Небо буравили, рыча и ревя, снаряды.

***

Два уточнения по тексту.

Первое уточнение...

– Видел я поле под Варшавой, – говорил черный, – лежат на нем тысяч пять али шесть сибирских стрелков ...

[О сибирских стрелках см. в очерках Толстого «По Галиции»: «У нас же каждый день, каждый час вливаются в армию выносливые, крепкие, привыкшие к зимним невзгодам сибирские полки, блестяще показавшие себя в последних боях. Я видел, как подошел к станции один из эшелонов, на платформах стояли, задрав стволы, тяжелые орудия (...) Распахнулись двери вагонов, высунулись здоровенные ребята – молодые, широколицые, загорелые» (Толстой (1). Т. 3. С. 43–44).].

Все побитые, лежат, как снопы. Я рожь кошу – я ее потом соберу. А на военном совете в Варшаве стали решать, что, мол, так и так, и сейчас один генерал тайком выходит оттудова и телеграмму в Берлин. Понял? Два сибирских корпуса прямым маршем с вокзала – прямо на это поле, и попадают под пулеметы. Что ты мне говоришь – в зубы дали. Отец мой, бывало, не так хомут засупонишь, – подойдет и бьет меня по лицу, и правильно – учись, страх знай. А за что сибирских стрелков, как баранов, положили? Я вам говорю, ребята, пропала Россия, продали нас. ...

Второе уточнение...

... И продал нас наш же мужик, односельчанин мой, села Покровского, шорник. Имени-то его и говорить не хочу... Неграмотный он, как и я, озорник, сладкомордый, отбился от работы, стал лошадей красть, по скитам шататься, привык к бабам, к водке сладкой... А теперь в Петербурге за царя сидит, министры, генералы да черти кругом его так и крутятся...

Речь идет о Григории Ефимовиче Распутине (наст. фам. Новых; 1864 или 1865—1916), последнем и наиболее известном фаворите императора Николая II и императрицы Александры Федоровны. Из крестьян Тобольской губернии. Еще при жизни приобрел ореол «святого старца» и «прорицателя», благодаря чему в 1907 г. был принят в царском дворце. В последние годы монархии имел неограниченное влияние на императора, его жену и детей, которое использовали различные придворные круги, представители биржи и банков. Некоторые черты Распутина воплощены в образе старца Акилы из пьесы Толстого «Горький цвет» (1917; другое название «Мракобесы»).

***

"Я вам говорю, ребята, пропала Россия, продали нас..." - это из романа о Первой мировой войне. Но и во Вторую мировую то же самое. И сейчас то же самое. И теперь и тогда уничтожают белую расу. Вонючая мразь оккупировала планету. 

Инет не молчит...

Деды не рассказывали ничего, напивались и плакали, но ничего не рассказывали. Читал Астафьева «Прокляты и забыты». Волосы вставали дыбом от негодования. Здоровых сибирских мужиков загоняли в лагеря для подготовки. Эти лагеря больше походили на концентрационные. Доводили до истощения и оскотиневания и отправляли на фронт. Это ещё раз доказывает: некая цивилизация, захватившая планету, уничтожает Белую расу, отроков светлых богов. Искореняет нравственность и светлые ДУШИ. Борьба идёт на ментальном уровне. Это может делать, только некая ментальная цивилизация, засевая МЕРЗОТУ (мера зла - злато и мерзлота) в души людей.

Все войны мразь организует для утилизации живых белых людей!

В войну (ВОВ) также было. Воевали мобилизованные и добровольцы. А до войны Сталин уничтожил профессиональный командирский состав. И тогда утилизация была. Мой дед погиб. Из 300 дворов только 2 вернулись. На одни и те же "грабли" наступаем.

Пишу из Украины, и плачу, сердце плачет … Что же произошло со славянами!? В 2022 году с годовалым внуком и с 80-летней моей мамой прятались в погребе во время бомбежки. Внук маленький все время плакал, мама с деменцией, через минуту ничего не помнит, ничего не понимала, почему мы прячемся и сидим в погребе, почему нельзя на улицу? Сейчас мы уже не прячемся во время тревог, мама уже не ходит, лежачая и не говорит, теперь она как годовалый ребёнок стала. Она - четвёртый и самый младший ребёнок в семье, четверо детей, остались сиротами, мой дед погиб в ВО войне, моя бабушка всю свою жизнь его ждала. Так и не вышла больше замуж. Трагедия и горе… И тогда и сейчас!

Эти фразы "Можем повторить" и " На Берлин!" вызывали у меня просто негодование. А одевание детей в военную форму вызывало отвращение. Какими же надо быть безмозглыми!

В 90-е в армии офицеры-евреи подначивали азиатов, якутов и кавказцев и те издевались над русскими ребятами. Жестоко зло ломали русским ребятам психику. Дедовщина была зверская. И в войну, и в мирное время.