Зачем говорить о войне

Опасность бюрократических запретов

Войну нужно показывать. Как бы парадоксально это ни прозвучало, но в этом нет пропаганды боевых действий. Продемонстрировать ужасы уничтожения одной группы людей другой — не значит её популяризировать. Напротив. Все антивоенные книги были насыщены подробностями о быте военнослужащих, о тяготах и лишениях, о переживаниях, которые тревожат солдата во время обстрелов и после первого столкновения с противником лицом к лицу.  

Большинство солдат немногословны. Их уникальный жизненный опыт так и останется их личной трагедией, а может быть и не трагедией, а чем-то героическим, но нерассказанным. Не потому, что кто-то слишком скромен или не хочет светиться перед камерами, а банально не хватит навыков. Но это не важно для военного. Главная задача — защитить, а не рассказывать о своей работе. Для этого есть журналисты или писатели. Вот у кого есть все необходимые навыки для рассказа истории.  

Этот материал о военной журналистике. О её роли, о том, что отказ от показа боевых действий может привести к забвению. 

Во благо журналистов 

Telegram стал главным источником информации. В случае, когда гремит где-то на фронте, первым делом проверяешь каналы, которым доверяешь. Кто-то, конечно, по-старинке отправляется в переклички в сообщества Вконтакте. Но там будет много информационного мусора. Telegram оперативнее. К тому же все именитые российские военные корреспонденты, официальные лица Республики уже давно перебрались в мессенджер. 

В ноябре известный российский военкор ВГТРК Александр Сладков в своём авторском канале сообщил, что СМИ больше не смогут отправиться на линию фронта на позиции военнослужащих НМ ДНР. 

«Представитель пресс-службы Народной милиции ДНР, сегодня, в 09:45, сообщил, что с 13 ноября 2019 года выезд журналистов в подразделения НМ ДНР запрещен. Всю видеоинформацию будет представлять сама пресс-служба.  

Формальная причина - опасение за безопасность сотрудников СМИ», — написал репортёр. 

Поводом для такого решения стало попадание под обстрел съёмочной группы ВГТРК. По информации Сладкова, в Москве этот факт не подтвердили. 

Разумеется, на запрет на посещение журналистами окопов ДНР отреагировали коллеги Сладкова. 

«По-моему, это несусветная глупость, ведущая к информационной изоляции. Самоизоляции, если быть до конца точным.  

Я не очень представляю, как пресс-служба НМ ДНР, при всем уважении, будет делать репортажи уровня Сладкова, Поддубного или Долгачева. С нервом, с эмоцией, с живыми людьми, а не говорящими головами.  

Странное решение, учитывая, что откровенно вражеских журналистов в ДНР нет. Объяснять его заботой о безопасности на шестой год войны - слишком очевидное лукавство», — написал специальный корреспондент «Комсомольской правды» Александр Коц. 

«Чушь. На 6-ой год совершать такие ошибки - глупость. Есть десятки примеров последствий подобных решений, все они плачевны», — отреагировал на пост Сладкова его коллега по цеху военкор Евгений Поддубный. 

К слову, сейчас Поддубный находится в Сирии, где имеет место эскалация вооружённого конфликта. Он не единственный журналист, который работает в зоне обострения, но аудитория ВГТРК значительно больше любого интернет-СМИ, да и у Евгения огромная армия подписчиков в социальных сетях. Поэтому каждое видео, сообщение, фотография, опубликованные Поддубным, становятся сенсацией. Во многом, благодаря работе съёмочной группы ВГТРК о том, что происходит в Идлибе, узнали тысячи людей. 

14 ноября, на следующий день после того, как знаменитые военкоры отреагировали на запрет, Сладков сообщил о том, что руководство Корпуса пересмотрело своё решение. 

«ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ НАРОДНОЙ МИЛИЦИИ И ПЕРЕДОВАЯ ВНОВЬ ОТКРЫТЫ ДЛЯ РАБОТЫ СМИ», — констатировал репортёр в своём Telegram-канале. 

Ремиссия 

Оказалось, что радовались слишком рано. Спустя месяц, под самый Новый год, Александр Сладков записал критическое видео на тему того, что журналисты всё-таки не смогут снимать сюжеты о солдатском быте во время перемирия. 

«Репортёры - это не манекены сеном набитые, это люди, в большинстве своём довольно неглупые и адекватные. С ними просто работать надо, а не прятаться от них», — написал журналист подводку к своему видео. 

В нём Сладков не скупится на эмоции, да и формулировки не подбирает. Но всё же оно не привлекло того же внимания, что было у первого сообщения. Все просто смирились с новой действительностью. 

К сожалению, у каждого решения есть свои последствия. 

Обратная сторона 

И плевать было бы на желания военкоров, журналистов, которым не сидится на ровном месте в безопасности, а хочется адреналина в кровь пустить. Беда же в совершенно другом. 

Утром 18 февраля 2020 года все украинские СМИ затрубили о том, что в районе посёлка Золотое, где ещё осенью прошлого года с трудом состоялся отвод войск, подразделения ЛНР пошли в атаку на позиции ВСУ. Случился международный скандал. Киев кричал об этом так громко, что совсем забыл рассказать о собственных провокациях. 

Еще за месяц до этих событий в своём Telegram-канале военный документалист Максим Фадеев сообщил о том, что в ЛНР возобновились бои. 

«Рядом с тем же Золотым (тем самым, где еще недавно проводили «разведение сил») на участках около Голубовского и Березовского подразделения ВСУ серьезно продвинулись вперед и, заняв участок серой зоны, подошли вплотную к позициям НМ ЛНР: там, где три недели назад между позициями сторон было 1,5 километра, теперь противников разделяет всего 250-300 метров», — написал оператор 28 января 2020 года. 

Но этой информации не придали должной огласки. В Луганской республике уже давно действуют жесткие ограничения для журналистов. Поэтому для общественности агрессором были не киевские силовики, а «боевики так называемой ЛНР». 

Буквально накануне сообщения Фадеева об обострении в ЛНР был обстрелян Донецк. Звуки «входящих» снарядов слышал весь город, что стало бы сенсацией ещё несколько лет назад. Но в 2020 году никого этот факт не удивил. Сухая информация не так впечатляет публику, как картинка, когда зритель может себе представить ужас и поставить себя на место тех, кто оказался под обстрелом. В том числе, когда речь идёт о военных, которым также страшно умирать, несмотря на высокую цель – защитить свой дом. 

Может сложиться впечатление, что война в Донбассе и вовсе закончилась. В медиа-пространстве никто не говорит об обстрелах, о разрушениях, об обострениях — значит, боевых действий нет. И в то же время переговоры лидеров Нормандской четвёрки, встречи Трёхсторонней контактной группы в Минске, обмен пленными. Всё идёт к лучшему, о чём тут беспокоиться. 

Проблема в том, что это неправда. 

4 месяца после запрета 

Все нынешние сюжеты, которые появляются по большей части в интернет-СМИ — последствия обстрелов жилого массива. То есть, по логике, чтобы снимать в этой части города, военная аккредитация не нужна. В то же время на Youtube-канале пресс-службы УНМ ДНР последний сюжет из окопов вышел 29 октября прошлого года. 80% контента составляют заявления официальных представителей, остальные 20 процентов — это гуманитарная помощь, мероприятия, в которых принимают участие юнармейцы, и те же последствия обстрелов, что выходят в других СМИ. Никакой информации с фронта в медиа-пространство не попадает. 

И, быть может, дело в том, что люди устали от войны, не хотят о ней ничего слышать, но и тут промах. У аудитории есть потребность в этой информации. Иначе материалы с передовой не набирали бы тысячи просмотров вместо жалких сотен на официальных заявлениях. Даже акция с поздравлением от военнослужащих ДНР украинских солдат с 23 февраля, и та набрала десятки тысяч просмотров. Что уж говорить о полноценном и качественном материале о быте солдат в период перемирия, которого по факту и нет. 

Быть может, такое решение принято с целью избежать паники среди мирного населения? Не убедительный аргумент, ведь даже в период горячих фаз вооруженного конфликта в Донецке работали торговые центры, кинотеатры, отмечались праздники, а в кафе до ночи засиживались дончане, которые могли себе позволить просадить несколько тысяч рублей в баре на алкоголь, а после вызвать такси, которое не так уж и охотно ездит после 10 вечера. 

P.S. 

Я сидел на заднем сиденье старенького, но ухоженного «Жигулёнка». Здесь мог поместиться всего один человек. За водительским сиденьем было набросано много разных вещей, которые я не стремился рассматривать.  

- Прошу прощения, если помешал вашей работе, - извинялся я.  

На меня через зеркало заднего вида с пассажирского места смотрел уставшими глазами мужчина в камуфляжной форме. Минуту назад он вместе со своим напарником проверил мои документы. Они встретили меня, когда я снимал разрушенный Путиловский мост недалеко от Донецкого аэропорта. Паспорт ДНР и аккредитация, выданная Министерством информации, дали понять, что я не шпион СБУ. Когда со стороны фронта послышались звуки взрывов, военный предложил подвезти меня до конечной остановки общественного транспорта. Сейчас «Жигулёнок» стоял рядом с жёлтым автобусом с цифрой «25» на лобовом стекле.  

- Не стоит. Я всё понимаю. Это история. Это нужно. Просто, Денис, носи с собой лёгкий бронежилет. Хотя бы от осколков спасёт.  

Я вышел из автомобиля. Как же всё-таки здорово, что среди военных есть люди, осознающие ценность информации. 

*** 

С 2019 я не продлеваю военную аккредитацию. Это небольшая бумажечка, позволяющая снимать в районе боевых действий. 

Двоемыслие. С одной стороны, у тебя есть документ, разрешающий работать на фронте, а с другой — заявку на поездку в окопы не одобряют. Бюрократическое замкнутое кольцо. 

Я потерял смысл делать из месяца в месяц новую бумажку, так как она в итоге не выполняет свою главную и единственную функцию — позволять посещать войну. 

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/...