Это мы, Эдичка!

Меня всегда восхищали дерзкие слова погребенного под Харьковом Григория Сковороды: «Жизнь пыталась меня поймать, но я ее обманул». А вот сейчас, поминая девять дней ухода из жизни воспитанного в Харькове Эдуарда Лимонова (Савенко), я подумал, что сама смерть пыталась его поймать, но он ее обманул. А это еще круче!..

Меня иногда спрашивают, как уберечься от коронавируса (сейчас все друг у друга спрашивают). Я объясняю. Этот вирус, по сути, геронтологическое оружие. Бьет в основном по пожилым. Не потому, что он геронтофоб. Ничего личного. Просто вскрывать уставшую немолодую клетку менее стремно, чем юную. Та борзо огрызается неизношенными и ретивыми антителами. А вирус избегает ненужных рисков. Поэтому рецепт незамысловат. Надо просто обмануть вирус. Веди себя как молодой: мечтай, как в десять годков, люби, как в двадцать, пей, как в тридцать. Вирус бьет не по паспорту, а по физиономии. Значит, выгляди (и будь) всегда молодым. И любая зараза будет обходить тебя стороной ― побоится связываться...

Этот секрет мне подарил Эдик Лимонов. Я спрашивал его, как он выживал в самых экстремальных ситуациях: тюрьма, сума, война... Эдик всегда отвечал: «Оставайся молодым. Я сам дожил до серьезного возраста, потому что не верил, что доживу до тридцати». Дожил он и остался в этом возрасте на век. И ушел не от атаки «коронованных», а совсем от другой непреодолимой напасти...

Но скольких он спас! Скольких покорил! Скольких обучил! И меня в том числе...

Его главное кредо ― не бояться. Какая-то феноменальная безоглядная самоотверженность. Когда я прочитал «Это я ― Эдичка», понял, что в мире нечего боятся. Ну, кроме одиночества. Когда я прочитал «Подросток Савенко», окончательно осознал, что в мире нечего бояться. Ну, кроме толпы. Когда я прочитал «Палача», свято уверовал, что в мире нечего бояться. Ну, кроме себя. Эдичка про себя все знал. Он еще раньше Брюса Ли понял конфуцианскую максиму: «Все твои проблемы сосредоточены в твоем сердце, поэтому просто познай себя».

И он умудрялся парить между и над толпой и одиночеством. Этот его инверсионный след я видел и над окопами Приднестровья, и над баррикадами Белого дома. Над минаретами Ичкерии и кипарисами Крыма. Помню еще войну в Югославии. Мы со швейцарскими миротворцами решили втихую немного расслабиться. (Европейцы вообще те еще «тихушники».) В безбрежных плавнях громадного озера нашли одинокую избушку. Сын хозяйки, рослый не по годам подросток, наловил сетью рыбы. Сербская красивая молодка с младенцем за спиной быстро и смачно ее нажарила громадными кусками и разлила по кувшинам самогон. А мы в ожидании пиршества обрывали черешню с единственного дерева сада. Тут они и подъехали. Два обляпанных болотной грязью «шестисотых» с кучей пассажиров. Рослые, грозные в черной форме, сильно навеселе. Узнали, что здесь «миротворцы». Их лидер (как я потом узнал за общим столом, знаменитый Аркан, командир спецбригады и козырный авторитет) сказал: мы сейчас вам морды будем бить, а вы нас умиротворяйте. Когда я заговорил на русском, немного успокоились.

Аркан спросил: «Кого из серьезных русских знаешь»? Я назвал имя бывшего российского премьера. Аркан только поморщился. И тогда я сказал: «Эдика». Через полчаса мы уже пили палинку за общим столом, обнимались и пели о том, что без России Сербия ― вагончик, а вместе ― целый состав.

Потом авторитет процитировал строчку из баллады гения: «Память ― безрукая статуя конная...». А я не помнил продолжения... Эдичка! Ты и на расстоянии одних оберегал от глупости, других ― от унижения... Я даже опасался его провидческого дара и силы влияния. Его и добрые, и мрачные предсказания неумолимо сбывались.

Я должен был встретиться с одним очень известным вестернизированным медийщиком. Эдик сказал, что не стоит тратить время на пустого мажористого и конъюнктурного молодца. Я не поверил и ждал того в аэропорту. Не дождался. Чартер взорвали прямо на взлете. Эдичка! Ты был безжалостен не только к себе, но и к оппонентам. Или не знал, что твои мысли сбываются?..

В России любой вид деятельности неожиданно может стать героическим (от почтальона на войне до санитара в эпидемии). Писательскую миссию сделал героической в русском мире именно Эдик. До него было ясно, что в России поэт ― больше, чем поэт. А он доказал, что здесь писатель круче депутата и министра в одном граненом стакане. И сильно ответственнее. Поэтому когда-то в любимом Будапеште он один бросился с бутылкой на свору британских писателей, оскорбивших на фуршете русское слово...

Пару лет назад мы пили с ним из «гранчаков» легкое ворованное вино (сосед таскал с винодельни) на ялтинской террасе. Я пытался говорить ему комплименты: пронзительная правда текстов, вкус жизни, уникальная писательская непродажность, джедайское бытие, блестящая форма тела и мысли, потрясающая стилистика обольщения прекрасных женщин...

Он только морщился. Посмотрел на лежащий под нами город и вроде невпопад сказал: «Ялта ― заброшенное еврейское кладбище». Оживился только тогда, когда заговорили о том, что Муаммар Каддафи был великим писателем и заслужил «нобелевку» только уже за название своей книги «Самоубийство космонавта».

Жена попросила с ним сфотографироваться. Он снялся и тут же произнес: «Спасибо, до свидания». Это последнее, что я услышал от Эдички...

У меня было двое глобальных знакомых, связанных с Харьковом. Збигнев Бжезинский, который родился в Харькове, но всю жизнь это скрывал. Может потому, что умопомрачительно ненавидел все русское и панически боялся всего, что связано с русским миром. И Эдик Лимонов, который родился в провинциальном русском городке Дзержинске, но всю жизнь считал себя харьковчанином. И ослепительно любил все русское...

Это мы, Эдичка, которые на твоей стороне. Которые любят и не боятся. А это сейчас ох как нужно!

Р. Дервиш