Ведунья Зойка.

Окончание. Начало здесь

Мальчишки как одурели. Искали впадины, собирали рыбу и раков прямо руками. Складывали в рубахи, в корзины, в тазы и ведра. Матери отказывались её готовить.

Не к добру всё это.

Бабушки побежали в церковь. Надо Батюшку звать! Пусть звонят в колокола!

И тут ещё:

– Загляньте в колодцы! В колодцы!

Вода в колодцах мерцала, но глубже. Тихая, темная, стальная вода. Позвали председателя.

– Скоро и ее не будет...

– Да откуда вам известно-то? – психовал председатель

– Да уж известно!

Вести одна другой страшнее гуляли по селу, разлетались вмиг. Предположения и выводы дошли до абсурда: говорили, что солнце с места не сходит, что мир перевернулся, что затмение, что знамение....

Чего только не говорили... И кто-то вдруг вспомнил Аглаю и странное поведение дочки её в дни последние ...

– Она! Она наслала!

К вечеру собрались все у клуба. Председатель никого не звал, но вышел к народу. Куда ему деваться!

– Мы выясняем! Основное предположение – климатическое явление, второе предположение – на ГЭС открыт новый затвор водосливной плотины, но это никак не может повлиять....

Но председателя уже никто не слушал. Люди возмущались. Как могли такое допустить!

Председатель кричал, отвечал на вопросы, багровел. И когда все накричались вдоволь, и толпа просто гудела ровным гулом, кто-то со смехом выкрикнул.

– Так может и правда, это Зойка всё, почтальонша ворожит?

– А чего смешного-то! Может и ворожит...

Мнения опять разошлись, народ шумел, председатель отмахивался.

– Только колдовство сюда не надо приплетать! Советские ж люди!

– Так ведь, сколько живу, никогда не слышала, чтоб в колодце лягушки квакали, а тут!

Начальство давно ушло, а народ ещё долго гудел на площади. Виданное ли дело, чтоб река вмиг ушла!

Молодежь уже и не расходилась. Скоро в клубе танцы. Настроение, несмотря на видимую беду, было, наоборот, от всего этого, приподнятое, многие сегодня были хорошо выпивши.

Пашка с друзьями тоже был тут, и тоже не совсем трезв. Ну, у него была причина – Ольга в больнице. Когда сообщили, что стало ей получше, он выпил "с радости". Парни уговорили пойти в клуб. Одному было уж совсем тоскливо, и он согласился – пошёл.

Не танцевал, сидел рядом с низкой сценой, смотрел на танцующих и пьянел. Периодически они выходили – принимали по-чутку с мужиками. В клубе – общественный патруль, тут нельзя, поэтому выходили, принимали и возвращались. Настроение у Павла было именно таким – напиться и забыться.

В тусклом свете клуба мелькали танцующие тени, гремела музыка. Павел не то уснул, не то забылся.

И вдруг толпа как будто немного расступилась, яркий свет осветил синюю фигурку девушки, идущую прямо к нему. Волосы её горели таким рыжим пламенем, что Павел сощурился и прикрыл свет ладонью.

Она подошла к нему. Зоя?

– Потанцуем?

– Да я ...

Она уверенно взяла его за руку, обхватила талию по широкому ремню, повела в гущу танцующих. Он сначала лениво переставлял ноги в медленном танце, а потом вдруг раздухарился, прижал маленькую партнёршу к плечу и понял, что ему сейчас очень хорошо с ней – спасение какое-то.

Потом они танцевали ещё. В перерывах она что-то говорила, блестя ровными зубами, а он смотрел, как искристо переливаются бусы у неё на груди. В голове было пусто, а на душе – тихо.

К двенадцати пожилая завклубом что-то тихо сказала со сцены, и тотчас с треском выключилась музыка, замигал свет.

– Я провожу, – сказал Павел.

– Мне далеко, – Зоя уверенно брала Павла под руку.

– Не страшно...

Ночь была темная, но у клуба горели фонари. Уже шушукались девчонки, удивлялись и разводили руками на их вопросительные взгляды парни.

Что случилось?

Они хотели, чтоб Павел от беды, случившейся с его любимой, отвлекся, вот и затянули его сюда. А тут ... он, не глядя на них, отправился провожать другую. Да и кого? Зойку – почтальоншу. Правда все они заметили и говорили о том, что она сегодня хороша. То ли платье ей идёт, то ли накрасилась удачно. Поди – разбери...

А Зойка весело и гордо шагала в темноте мимо черных заборов, мимо изб, прямо по дороге в свою деревню под руку с Павлом. Ей аж смешно стало от замеченных удивлённых взглядов. Павел заметно пошатывался, она придерживала.

Небо впереди казалось огромным и черным. Сердце стучало – было забавно и страшно. Она играла во всемогущую ведунью. Да, это она сама все сделала своими руками. Нашла себе парня, своего мужчину и увела у всех. Пусть знают!

– Ты замёрзла? – Павел стянул с себя пиджак, накрыл её плечи.

– Нет, мне тепло с тобой.

– А я, ты знаешь, я чего-то сегодня думал о тебе. Мужики решили, что грустный, потому что Ольга ... а я все о тебе думаю.

– И хорошо. Я тоже о тебе думала.

Они подошли к навесу. Под ним стояли железные бочки с обратом для телят. Опершись на руки Павла Зойка забралась на деревянный круг бочки и села. Теперь их лица стали вровень. Она положила руки ему на плечи.

Он как будто опять опьянел, сильно дышал, держал Зою за коленки.

– Ты смотри, если обидит тебя кто, я ему, гаду, ребра поломаю...

– Все хорошо. А ты, по-моему, совсем пьяный.

– Есть такое, – Павел потёр лицо рукою, – Это от тебя всё.

– От меня, что ж от меня-то?

Павел посмотрел на нее мутными глазами, и вдруг схватил ее, сжал так, что хрустнули кости, и стал целовать.

– Пусти! – шептала она, вырываясь, – Пусти!

Но он снял её с бочки и прижался к ней всем телом, полез рукой под платье, под белье ...

Зойка до того растерялась, что не знала, что и предпринять. Она совсем не хотела этого. Все, что она хотела – так это защиты и тепла, а ещё показать всем, как она может. Вот и все.

А Павел... Да, он нравился ей, но чтоб вот так ...

И куда-то испарилась вся ее дьявольская самоуверенность и смелость.

Она расслабилась и, каким-то хриплым осевшим голосом, печально и жалостливо произнесла:

– Не надо, Паша, пожалуйста.

И он выпустил её. Отдышался, прокашлялся, закурил. При свече спички посмотрел ей в лицо.

Чего это он? Совсем ведь девчонка, а он вот так, сразу. Это все вино, и ночь, и звёзды эти, и сон ...

– Ладно. Ты не обижайся. Ты вот что, приходи завтра сюда вечером. Ладно? Или... Ты ж одна живёшь? Давай я сам завтра к тебе приду?

– Когда? – почти прошептала она.

– Часов в восемь, ладно? – Павел затянулся несколько раз, бросил окурок, притоптал его каблуком.

– Ладно.

Он проводил ее до дома, быстро, но уже спокойно поцеловал, развернулся и растаял в темноте. Его шаги утихли.

Зойка села на скамью во дворе, запрокинула голову назад. Сбоку вылупился тонкий месяц, и от реки не дул привычный ветерок. Казалось, воздух не шевелится. Было так тихо. Она закрыла глаза.

Вспомнила, как тогда в машине он шутил, называл девой-красой. И почувствовала она тогда, что так хочет быть с ним, под его защитой. Просто, чтоб быть не одной, чтоб ее любили.

Но вот к такому она не была готова. Павел был таким страстным, что Зойку это только испугало.

Зачем он так?

Она так счастлива была утром, так уверена в том, что делает всё правильно! Так ей нравилось состояние её самоуверенности. А теперь она растерялась. Может зря она все это затеяла?

И если это так, то опять она останется одна, опять будет насмешкой для всех в селе и деревне, опять ... Нет, не зря ... Или зря ...

Она зашла в дом. Села на пол у печки и завыла. Точно также, как выла когда-то здесь ее мать, а она, подростком, убегала к бабе Анне. Теперь не убежишь. От себя разве убежишь? Да и некуда ей было бежать.

Зойка была совсем одна.

***

А река высыхала, колодцы мелели. Утром народ опять сошёлся у сельпо. Теперь тут были не только бабы, подтянулись и мужики. Кто-то ждал автобуса в город, кто-то просто вышел посудачить.

– Точно из-за плотины это. Григорий мой вчера туда заворачивал, рабочих возил. Аврал там у них, русло переполняется. Потоп, говорят.

– Да ну! Канал-то, говорят, с водой, хоть и сошла чуток. Как же наша-то речушка с плотиной сочленяется, никак.

– А ты про подземные потоки слыхала чего-нибудь! Темнота! Не понимаете ничего вы, бабы, только языком трепещите.

– Зато вы уж больно умные! Всякий умен — кто сперва, кто после. Вы – все после.

Бабы закивали, захихикали.

– Да может из-за них из-за мужиков и напасти-то все. Моя Ленка вчера сказала, что Зойка-то жениха дочки Любиной охмурила. Так девчонки шепчутся, что и до больницы она ее довела.

– Верно-верно, мои молодые тоже так сказали. Она – ведьма. Кто ещё? Она и напустила на нас пакостей.

– Ой, да ладно вам, бабы, ересь молоть.

– А чего ересь-то. Сама посмотри – другая какая она стала, накрасилась, волосы распустила. К добру ли такое?

Потом о Зойке уже забыли, опять обсуждали дела сельские. И тут на площади показалась она – Зойка. Шла она с корзиной, явно из лесу. В сапогах резиновых и рейтузах. Лицо опухшее. Ни красоты, ни косметики. Шла в магазин прямой наводкой. На почту лишь покосилась.

Народ притих, расступился.

– Здрасьте, – буркнула.

Ответа не последовало.

Она зашла в магазин, вышла через минуту. А следом выпорхнула толстая тетка Зина. Шепнула:

– Соли и муки взяла. Две пачки соли-то.

Ильинична не выдержала, окликнула.

– Зой, а зачем тебе соли-то столько?

Зойка остановилась, оглянулась. Сделала два шага к толпе, чтоб ответить, и вдруг бабы шарахнулись от неё. Она застыла, а потом решила, что ей показалось и сделала ещё несколько шагов – все бросились врассыпную.

– Э-э, ты чего это? – дед грозил ей палкой, – Ты это, не шали!

Она усмехнулась и направилась домой, слушая в спину молву:

– Ведьма...

– Она речку высушила...

– Сгорим все...

– Милицию надо...

– Батюшку надо, пусть освятит...

Речку? – ну что ж. Речку, значит, речку, – шла и думала Зойка. К таким разговорам в спину она привыкла. Только сейчас говорили не о ее матери, а о ней самой.

Вчера провыв полночи, она все же уснула. А когда на рассвете проснулась, полезла в книгу – искать противоядие для Ольги, надо было снять порчу.

Да только сколько не искала, теребя страницы книги, вчитываясь в абзацы, так ничего и не нашла. Бегло читать она не умела, а книга была большая, толстая. Разве отыщешь!

Но зато нашла лекарство от живота. Может оно поможет? Написано, что поможет. Правда, трав не хватало, за ними и отправилась она утром в лес. А по дороге решила вот и в магазин зайти...

А теперь... Может и не стоит делать это лекарство?

Навстречу ей из двора выбежал малыш лет трёх. Он протягивал ей жёлтое яблоко. Зойка улыбнулась, шмыгнула носом, яблоко взяла, поблагодарила и помахала малышу рукой.

Быстро за плечи оглядывающегося и машущего ручкой мальчонку в калитку заводила старушка.

"Нет. Ольга тут не при чем. Сделаю лекарство." – решила Зоя и откусила яблоко.

Зашла по пути к Дарье – соседке, взять молока и яиц. Дарья продавала их ей недорого. Дарья тоже была молчаливая – видно и до нее слухи о Зойке доползли.

Лекарство готовила она часа три, внимательно следуя инструкции из книги. Устала очень. Быстро размещала себе блинов, проглотила несколько штук с аппетитом и улеглась спать.

Но проспать удалось недолго.

В дом, сильно стукнув дверью влетела запыхавшаяся тетка Люба. Огляделась и кинулась на Зойку.

– Ты чё ли? Ты чё ли? – она схватила её за плечи и трясла, как куклу.

Грузной тетке Любе сделать это было не трудно.

– Признавайся, мерзавка! А то задушу вот этими руками. Ты Ольгу мою траванула?

Зойка испугалась не на шутку. Вытаращив глаза, смотрела на нежданную гостью. Чего это она?

Всю полноту материнского горя она понять не могла. Так личностно к своим делам она не умела относиться, не догадывалась, что мать так уж расстроена. Вот и сейчас больше жалко стало ей себя. За что? За что так обозлилась на неё начальница? Она ведь думала, что хоть она её немного любит...

Тетка Люба вдруг схватилась за сердце, отпустила Зойку и присела на край стола. Зойка бросилась к окну, проход к двери загородила гостья. Она успела открыть раму, сбросив на пол все, что там лежало, поставила ногу, но крепкие руки тетки Любы схватили её за бедра. Зойка упала на пол, уронив стул, начала вставать.

В избу вбежал Анатолий, участковый, который и привез Любу. Он её дальним родственником был. Хотел было посмотреть почему барахлил УАЗик, задержался, но увидел окно, понял, что происходит в доме неладное.

Тетка Люба опять трясла Зойку. Еле оторвал он девчонку, закрывшуюся от ударов.

– А ну, охолонь! Охолонь, Люба! Ишь, тебя взорвало! Сядь вон...

Сам он усадил Зойку на стул, встал рядом.

– А ты бежать не вздумай! Рассказывай.

Зойка молчала. Чего рассказывать-то?

Тетка Люба тоже приходила в себя. Знала она Зойку. Поняла – напугала сильно, и теперь Зойка будет молчать. Надо было действовать по-другому.

– Зоинька, я ль тебя не любила? Так старалася, чтоб тебя не обижал никто. А ты... Люся сказала, что они тут у тебя чай пили. Ты случайно не насыпала ль им чего, а? Может и не знала ты, что там ядовитое что? Может случайно так вышло? Ты расскажи, не бойся. Люся сказала, что особенный чаек-то был, маслянистый даже. Чего ты туда поклала-то? А?

Зойка молчала.

– Ты пойми, Ольга никак в себя не придет. А врачи определить не могут, чем же вызвано-то это её состояние. Если ты скажешь, то противоядие найдется сразу. Скажи, Зоинька. Прости, что напала-то...ну, горе ж у меня, – и тетка Люба расплакалась, упав головой в свои ладони.

А Зойка никак не могла решить, что же теперь делать – рассказать или нет. Поэтому молчала.

– Говори же, чего молчишь? Нет, значит так и скажи – нет, не травила. Покажи заварку-то, где она у тебя? – наклонившись к ней требовал участковый.

Зоя молчала, потупившись.

Тетка Люба утерла нос.

– А мы сейчас сами найдем.

Она решительно поднялась и начала выдвигать кухонные ящики, заглянула в стол. А когда зашла в чулан, ахнула.

– То-оль, что это?

Анатолий, держа Зою за руку, направился в чулан. А там – на полу, на столе тазы и банки, пустые и наполненные. На верёвке и полках сушатся пахучие грибы и травы. А посреди всего этого лежит черная книга с обтрепанными страницами.

Люба было потянулась к ней, но тут же отдернула руку.

С удивлением посмотрела на Зойку.

– Зой, ты чего? Чего люди-то правду что ль говорят? Это ты что ль... всё? Пожары, река ...Ольга...

Люба, когда услыхала эти разговоры в селе, лишь отмахнулась. Знала она Зойку, добрая девчонка, безобидная.

– Ой, как скажешь! – отмахивалась от назойливой Ильиничны. Не до того ей было, дочь в больнице.

А вот про чай, когда Люся ей сказала, поверила. Добрая-то она добрая, только ведь не больно умная ... Материнское сердце почуяло – а ведь могла. Да и все указывало, что так оно и есть.

– Ах, ты – скотина такая! Ах, скотина!

И не успел участковый её остановить, как полетели на пол травы, банки, корыто с водой, сорваны были веревки. Тетка Люба неистово махала руками, топтала все ногами, бушевала.

Полетела на пол и с грохотом разбилась и банка с лекарством для Ольги. Анатолий ухватил Любу – она уже и сама могла пораниться.

– Да остановись ты уже, кровь вон на руке. Стекла ведь!

Зойка сцепила зубы, смотрела на все это и молчала.

– Ну что, рада? – орал на неё возбуждённый участковый, – Довела людей! Сейчас в участок заберу! Под охраной посидишь, чтоб неповадно было.

Они вышли во двор. Зойка следила краем глаза из окна. Но вскоре участковый и тетка Люба уехали.

Зойка так разволновалась сейчас, что никак не могла успокоиться. Она не убирала чулан, она ходила и ходила из угла в угол, обходя упавший стул.

"Что делать? Что делать теперь?"

Она совсем растерялась. Потом вспомнила, что сегодня придёт Павел и побежала убирать чулан.

Потом резко остановилась, разогнулась, держа в руках веник. А зачем ему приходить? Лучше б и не приходил... Она совсем не такая, какую он себе представил, какую она сама изображала в последнее время...

***

Дарья с мужем держали двух коров. Одна должна была вот-вот отелиться. Весь вечер у них пробыл ветеринар, но сказал, чтоб ждали – не готова корова ещё к отелу.

Тем не менее, рыжая, раздавшаяся в боках Белка, вела себя странно. Она то ложилась, то вскакивала на ноги, ходила, мычала жалостливо и таращила глаза.

Дарья с мужем по очереди дежурили в сарае – ждали.

На улице, вроде как, гулянье. Молодежь что ли куда собралась?

И вдруг Дарья услышала звуки бьющегося стекла, крики, визг. Она выскочила из сарая. Толпа парней и девок кружила возле дома Зои, соседки. Парни, лихо размахиваясь палили в окна камнями, девчонки визжали.

Следом выбежал и Володя, муж.

– Э, ээ! Вы чего творите! – рванул он бегом к дому соседки, – А ну, прекратить!

Парни и девки, завидя его, отбежали от дома вдоль по дороге. Часть из них – направилась дальше, а часть – остановилась. Они улюлюкали, дразнили. Под ноги Владимиру тоже полетел камень.

– Ведьмак! Ты тоже чё ли ведьмак?

– Дяденька, передайте своей колдунье, что мы ее дом сожжем, если воду не вернет.

Владимир рванул вдогонку. Но несколько парней и не думали убегать. Только этого они и ждали.

– Какой я вам ведьмак, идиоты!

– А что ж за ведьму заступаешься?

Кто-то толкнул Владимира сзади, он чуть не упал на впереди стоящего, тот смазал кулаком ему в челюсть. Владимир упал, а парни начали неистово пинать его ногами.

Дарья бежала сломя голову, кричала. Пара парней тоже уже оттягивала пинающих.

– Сволочи! Сволочи! – Дарья наклонилась над мужем, толпа удалялась в лес.

Владимир сел, тряс головой.

– Вова! Вова! Как же так.... Гады, гады, завтра ж к участковому...

Владимир приходил в себя.

– А Зойка-то где?

– Не знаю, ну её, натворила дел! – Дарья переживала за мужа, осматривала лицо.

Владимир поднялся.

– Да нормально все со мной. Я дойду. Иди лучше Зойку проведай.

Он сильно хромал.

Но вскоре Дарья пришла в сарай, где сидел, расставив ноги, опершись на колени локтями и опустив голову муж. Голова ещё кружилась.

– Ну?

– Так нет её дома. Окна все побили, ироды! Одно стекло там – не ступишь. А Зойки нет.

– К реке убегла что ли? Пойду поищу.

– Вов, ты чего? Прибежит, не маленькая. Тебе самому в больницу – в пору. Да и Белка вот-вот ...

– Поищу...

Он ступил на ногу и снова сел, упал задом на скамью.

– Ух ты! Чегой-то и не вступить. Сломали что ли?

Дарья разревелась, хотела уж бежать к Пономаревым– за помощью, но тут ведь и Белка ещё... Владимир остановил – до утра подождем, может и пройдет.

Направился, сильно хромая, в дом и увидел, как к Зойкиному дому подъехал грузовик. Оттуда выскочил высокий парень и вошёл в Зойкину избы. Потом вышел, озираясь.

– Эй! Ты чего там рыщешь? – окликнул Владимир.

– Я Зою ищу, почтальоншу. Что тут случилось?

– Зайди, чего орать-то...

Парень пришел к ним во двор. Это был Павел. Владимир рассказал о случившемся. Павел сидел на завалинке, низко опустив голову, слушал. Бедная Зойка...

– Найди её, я не смог. Нога вот...

– Найду, – как-то без энтузиазма произнес парень.

Он уже жалел, что приехал сюда. Вся эта ситуация была и самому ему непонятна.

Он проснулся сегодня утром с больной головой, опять ему снились стыдные эти сны. Но в реальности он никак не мог соотнести эту маленькую Зойку с той, которая приходила к нему во сне.

Вот и вчерашний его страстный порыв тому свидетельство. Совсем наивная девчонка она. И не готов он в нее влюбляться по уши.

Он думал об этом полдня. А после обеда написал заявление по собственному. И его не заставили отрабатывать, потому что на место водителя сразу нашелся желающий.

Завтра Павел уезжает отсюда. Из этого странного для него состояния уезжает. Он был рад. Пришел попрощаться с Зойкой, а тут...

По просьбе соседа он нехотя спустился к реке. Тут было уже темно, тянуло тиной и сыростью. Он звал Зойку, но та не отзывалась. Павел немного постоял и направился обратно.

"Да ну их всех. Завтра он уедет и пусть сами они разбираются со своей ведьмой-сиротой. Может и правы мужики, говорят – приворожила"

Он не верил и теперь просто бежал отсюда. Павел завел мотор и направился в село, а оттуда на стройку. Больше местные дела его не интересовали.

Дарья услышала мотор машины. Взяла фонарь, дошла до дома Зои, покричала.

Да где ж она? Что ж они не люди что ли! Надо найти соседку.

Вроде Белка вздремнула, и Дарья решила спуститься к реке, вернее к ее руслу, пройтись вдоль берега.

А Зойка так испугалась произошедшего, что стремглав убежала на свое любимое место – под ивы. Тут стояли старые ящики, лежали даже ещё детские ее игрушки. Она скукожилась, сидя на ящике, обхватив колени и положив на них голову.

Было зябко. Плакать не хотелось. Совсем близко прокричала по-дурному невидимая птица, которую называли здесь дикой кошкой. Перекликаясь с нею, сотрясая стоячий воздух, воплем отозвался из глухого темного леса филин. И хоть Зойка и привыкла к этим звукам, стон этот прошил её с головы до ног.

Есть средство, как кончить с этим раз и навсегда. Есть! Она знает из книги.

И сделать его очень просто. И грибочки эти у нее есть. Вот сейчас она дождется, что все уйдут, уснут, наступит ночь и она сделает и выпьет.

И стало Зойке так спокойно от этой мысли. А зачем и жить-то, коли весь мир против нее?

Зойка не умела сформулировать, но сейчас она хорошо осознавала, что то, что начала она делать недавно – и было началом её конца, бомба для самоуничтожения. И мать так вот подорвалась, на такой же бомбе. Но была она умнее, ученее, чем глупая Зойка. И продержалась дольше на белом свете. А у Зойки вон как быстро всё – не успела оглянуться...

И когда она услышала зов Павла, не откликнулась. Зачем? Он уже ничего не может изменить в её принятом решении. Она затаилась, а он разок и позвал-то. Пусть уезжает, ей уже все равно.

Но вот в кустах запрыгал свет фонаря. Звала Дарья, соседка.

– Зой! Зойка! Ты где?

Зойка притихла. Никто ей не нужен.

– Зой! У меня там Белка телится, помощь нужна. Володька ногу повредил. Зой! Ты где?

– Тут я, – вылезла из ивняка Зойка, – Пошли, я помогу...

– Вот те на! Наконец-то, нашлась пропажа. Испугалась? Сволочи! Они ж Володьку чуть жизни ни лишили. Завтра ж к участковому! И в больницу надо. Пойдем, а то Белка там...

Дарья оглядывалась, перебираясь по крутому берегу. Зойка шла сзади. Ещё не дошли до сарая, и думать она забыла о Зойке. Белка уже и не мычала, а ревела. Хватала широкими ноздрями воздух и с шумом втягивала в себя, а затем с ревом выбрасывала его из себя.

Её уже привязал Владимир, который, прыгая на одной ноге, тоже был тут, но она рвалась с веревки, выкатив красные, налитые кровью глаза.

Они делали, что могли. Корова брыкалась, не подпускала к своему заду. В конце концов завалилась на задние ноги и неистово била копытами передними, стараясь подняться, но сил у неё не было.

Зойка стояла в дверях сарая, смотрела, как соседи бегают вокруг бедной первородки.

И тут она подошла к Белке, положила ей руку между рогов и что-то зашептала на ухо. Корова осознанно повела ушами, перестала реветь и пытаться встать. Дарья с Владимиром растерялись, притихли.

– Давай встанем, – сказала Зоя Белке.

И та с трудом, но поднялась на ноги. А Зойка все шептала и шептала что-то той на ухо, оглаживая её морду и шею. Владимир подошёл сзади, взялся за коровий зад и Белка не забрыкалась. Подошла Дарья, огладила коровьи бока.

Белка опять спустилась на колени и молча уверенно начала выталкивать потугами из себя теленка. Владимир тянул, помогал, Дарья оглаживала, а Зоя все говорила и говорила. Она гладила корове губы, глаза, мяла уши...

Наконец на сено выпал рыжий мокрый теленок.

– Телочка! – отрапортовал Володя.

Потом они все сидели в доме, пили чай. К ним присоединилась Аленка – дочка.

– Ну, Зойка, видно и правда, сила в тебе живёт могучая. Это ж надо! – у Дарьи от нервного напряжения сопел нос и бесконечно лились слёзы от счастья, что завершилось все хорошо.

– Да ладно тебе, – Владимир не хотел говорить об этом, он и верил и не верил, но понимал, что Зойка от этого и страдает сейчас.

– А что ладно-то! Лучше честно. Зой, люди говорят, что это ты на Ольгу порчу навела? Это ж неправда? – как-то вскользь, убирая чашки спросила Дарья. Уверена была в ответе.

Но Зойка вдруг ответила:

– Я...

Дарья упала на стул, чашка загремела на блюдце, чуть не скатилась. Володя тоже во все глаза глядел на Зойку. Аленка притихла, застыла с ложкой, капало на клеёнку варенье.

– Ты серьезно? Ты что это можешь?

– Могу...

– Ну, Зой, ну, знаешь... А пожары, ты?

– Наверное...

– Это как это, наверное? Ты или не ты?

– Я. Средство есть. Оно самовозгорается как бы...

Дарья и Владимир моргали глазами. Аленка вывалила ложку варенья обратно в банку.

– А река? Река, тоже твоих рук дело? – спросил Владимир.

– Я не знаю.

– Как это не знаешь?

– Не знаю и все. Может... Может случайно.

Все переглянулись.

– Ну, знаешь ли, – Дарья развела руками.

Зоя поняла, что пора уходить. Наверное, зря она вот так разоткровенничалась. Но почему-то соседям врать не хотелось. Пусть хоть они знают правду ...

Она встала и пошла к двери. Никто ее не остановил. Все пребывали в полной растерянности. Вот с таким не приходилось сталкиваться никому. И как себя вести в такой ситуации, было непонятно.

Зойка вдруг задержалась, шагнула к Владимиру и ухватилась за его ногу. Потрогала крепко сжимая пальцами. Он замер.

– Нету перелома, дядя Вов, пройдет.

Вернулась в дом и, ничего не убирая, полезла в книгу.

Зелье она сварила быстро, за час. Перелила его в железную кружку, чтоб быстрее остудилось.

Надо было дождаться, когда остынет, чтоб махом его выпить. И все! И дело с концом. Никаких мыслей не было и жалости к себе не было, и тоски. Пустота...

Зоя уселась на кровать – ждать.

***

Иеромонах Сергий знал уже почти все. Стоило ему приехать поездом и на местной железнодорожной станции подойти к расписанию, подумать, что многих рейсов раньше тут не было, как к нему подошли две старушки. Не так уж много было здесь приезжих в рясе.

Одна из старушек, повязанная цветастым чёрно-желтым платком, спросила:

– Вы уж не к нам ли? Не нашу ль беду отмаливать, Батюшка?

И уже там на вокзале начали наперебой ему рассказывать, а в автобусе продолжили. Только начали они с рассказа об обмелевшей реке, с жалоб на ГЭС, а уж потом вспомнили и про пожары и про то, что ходят слухи, что ...

И вот тут иеромонах понял, что опоздал. Понял, что дочка в большой беде.

– Ну, а как Вы думаете? Может быть, что колдовство это какое-то? Наказание Божье нам за что-то?

– Колдовства не бывает. А наказание Божье... Так ведь это как рассматривать наказание. Ведь и детей ставим в угол, не из мести и озлобленности, а чтоб впредь не баловали, чтоб уберегли себя. Вот и нас Господь остерегает. Отчего? Тут размыслить надобно. К этому Бог и направляет. Чтоб мыслили душой и сердцем.

Поселковая площадь ему была знакома с детства. У деревянного двухэтажного райисполкома раньше стояли телеги да лошади. А теперь тут стояли две машины.

Посреди площади темнел памятник – гипсовый, крашеный масляной краской. Старик партизан и солдат на колене с венком в руке. Так знакома была ему эта площадь.

У сельпо торчал народ. Сюда же подтянулись и люди с автобуса. Все здоровались, обсуждали последние новости. Старушка в черно - жёлтом платке показала рукой на монаха. Многие обернулись, наблюдали. Не часто у них такие гости. Наверняка, в церковь пойдет.

Но монах поклонился им, перекрестился и направился в противоположную сторону. Пошёл мимо райисполкома, уверенно и не спрашивая дорогу.

– Серёга!

Один из водителей, стоящих тут, окликнул его.

– Серёга, ты ль?

– Саша! Александр! Вот радость-то какая!

– А я смотрю – глаза знакомые. Думаю, нет, не может быть! А это ты!

– Я. Я постриг принял, служу...

Александр рассказал о себе немного. Обычная встреча двух старых друзей.

– А ты к дочке, да?

– К ней...

– Знаешь уже?

– Не все, наверное. Но вот поведали тут о ваших бедах.

– Ну, вот что! Я подброшу тебя до деревни, на машине подброшу, погоди чуток.

И по дороге старый друг рассказал Сергию ещё подробности их местных напастей.

***

Зойка проснулась от хлопка дверцы автомобиля.

Белый день! Как так? Она что уснула?

Аккуратно ступая босыми ногами, чтоб не пораниться об осколки стекла, подкралась к разбитому окну.

Что это? Поп!

Вчера – милиция, а сегодня попа прислали! Как же...как же устала она от всего этого. Она забыла, что босиком, что кругом стекло, бросилась в чулан за кружкой с зельем. Выпить и всё!

Выпить! Успеть!

Осмотрелась в чулане, но кружки там не оказалось.

Эх! Где ж она? Где? Ой, сама же она ее и поставила на подоконник студиться. Растяпа забывчивая!

Поп, озираясь, дивясь увиденному, уже перешагивал через её порог, когда она метнувшись мимо него, схватила темную зелёную железную кружку и поднесла её к губам.

Он почувствовал ее намерение.

И такой большой, такой, казалось, неповоротливый в своей длинной рясе поп, в два прыжка подскочил к Зойке и выбил кружку из ее рук. Кружка больно ударила по губе и покатилась, разливая свою смертельную жижу между осколков стекла.

Они стояли друг перед другом. Он – растерянный совершенным, и она, как волчонок, ощетинившаяся, обхватившая руками плечи, прищуря глаза, зло смотрящая то на него, то на разлитую на полу жидкость.

По ее мнению, этот поп, закрывший черными одеяниями все пространство комнаты сейчас должен был начать нравоучения. Внутри её кипела такая злоба, такая усталость!

Она не хочет больше никаких нравоучений, она не выдержит, почему не дал он ей покончить со всем этим раз и навсегда! Почему!

Ей хотелось заорать, забить его кулаками!

И тут случилось странное. Он схватил ее и прижал к себе. Крепко-крепко прижал.

И ноги её подкосились от слабости, она начала падать.

Зое казалось, что падала она куда-то, и этому падению не будет конца. Чувствовала, что погружается в бездну. И вот там, в падении, она раскинула руки, пытаясь хоть за что-то ухватиться и почувствовала, что цепляется за что-то теплое. Падение замедлилось и тяжкое бремя как будто свалилось с плеч.

Она очнулась на груди у него. Он просто сидел, развалившись, на её кровати, положив её голову к себе на грудь, обхватив большими руками. Он гладил её и приговаривал.

– Как же замучили они тебя, как замучили, моя девочка...

Она уцепилась кулачками за его одеяния, ей не хотелось вставать, не хотелось отрываться от этого совсем чужого, пришедшего в её дом человека.

И тут Зойка просто начала горько и безутешно плакать. А он и не был против. Продолжал гладить ее по голове, по плечам и приговаривать:

– Все позади. Теперь позади плохое все, а впереди только благодать твоя. С Божьей помощью. Все плохое позади, дочка.

А когда выревелась она, поднялся и отправился на кухню. Снял рясу, повесив её на стул. Как-то совсем по-хозяйски быстро нашел зелёнку, бинт. Присел перед Зойкой, велел показать порезанные ноги, смазал и перевязал.

Потом поставил чайник, убрался на столе. Вернулся с веником.

– Нат– ко, я большие стекла повыношу, а ты помети тут.

И Зойка легко подчинилась, как будто век он ею управлял. Он ловко управлялся со стеклами. Скоро в избе стало безопасно ходить.

С зарослей вишни прямо на кухонный стол сыпались листья, гулял сквозняк.

– Вечером забью досками. Сейчас темно будет очень. Давай чаю выпьем.

Вечером? Он что собирается быть тут до вечера?

– А Вы кто? – спросила Зойка смутно уже догадываясь. Уж очень по-хозяйски он себя ведет, знает, где чего лежит...

Он молчал, смотрел на нее...

– Отец? – спросила она и испугалась сама своего предположения.

А он опять просто встал и обнял ее, и опять она расплакалась, как малое дитя.

– Вроде большая уж девочка, а все ревешь и ревешь. Ну-ну, успокаивайся.

– А ты больше не уедешь? – шмыгала она носом.

– Я уеду, но только вместе с тобой. Мы уедем. Завтра, Зоя, завтра уедем. Только прежде расскажешь мне всё. Ладно?

И Зойка замотала головой. Стыдно, но она все-все ему расскажет. Обязательно.

***

Во второй половине дня они уже шли к тетке Любе. Проходить не стали. На пороге Зойка выпалила то, что велел сказать отец – состав "чая", которым "угостила" девушек. Говорила бойко, опустив глаза. А потом подняла их и прошептала: "Простите меня"

– Вы врачам должны все это рассказать, – он подавал ей листок, – Я вот все записал.

– Да вы бы прошли, – предложила тетя Люба, нечасто она встречала дома священнослужителей.

Отец подтолкнул Зойку в спину.

– И это, – промолвила тетка Люба, – Писать мы в милицию ничего не будем. Зойке и восемнадцати нет, не ведала, что творила. Эх ты! – потрепала она Зойкину шевелюру. Убила бы! – произнесла, глянула на монаха и стукнула себя по губам.

– А скажите, уместно ли будет Зое съездить в больницу и попросить прощения у дочери Вашей?

– Да ей уже получше. Смотрите сами. Уж и не знаю...

– Значит, съездим...

Потом они пошли в дом к Люсе. Отец остановился за калиткой. Зойка растерялась. А как же она одна, сама?

Но он лишь подтолкнул.

– Ты сильная и умная. Ты справишься.

Люся была во дворе – развешивала белье. У Зойки затряслись поджилки.

– Ты? Ты! Да как ты смела сюда прийти!

– Я хочу прощения попросить, Люсь.

– Прощения? Какого прощения! Ты нас чуть на тот свет не отправила, Ольга вон до сих пор ..., – у Люси затрясся подбородок.

– Я позавидовала вам очень. Женихи у вас есть, мама с папой, дома большие. И сами вы такие красивые. Дружите все друг с другом. А я... Чего я ... Сирота, дурочка и уродина никому ненужная. Вот и задумала неладное. От злобы это, Люсь... Если сможешь, прости.

– Да пошла ты в ж...., – крикнула Люська, бросив в таз сырую бельину.

Зойка вышла расстроенная. Отец, конечно, тут за калиткой все слышал. И почему-то улыбался.

Они не успели отойти, как услышали и увидели сквозь щелястый забор, как Люська, уцепившись за столб, горько плачет.

– Прощать тоже нелегко. Зло, как сорняк. Посеешь его с умыслом или по нечаянью, попробуй потом выполи. Так ухватится, так расползется вокруг, сразу разве выполешь..., – сказал Сергий и оглянулся, – А душа взаимного прощенья просит, мучается.

Позже Александр повез их в город – в больницу к Ольге.

– Слушай, там участковый по поводу ваших окон спрашивал. Заявление надо писать.

Сергей обернулся.

– Зой, будем?

Она помотала головой.

– Не будем мы ничего писать, пускай на их совести остаётся. Ты лучше расскажи, что там с плотиной-то?

– Ой! Да там такого наворочали. Из Москвы целая комиссия приезжала. Рядили - судили. Не учли подводную реку целую, говорят. Мастера, блин. Николай Палыч поседел на полголовы, пока разобрались. Говорят ликвидировали. Посмотрим.

С Ольгой Зоя уже боялась не так. Они стояли в больничном коридоре. Та выслушала её молча, а когда Зойка уже уходила, окликнула:

– Послушай. Дел ты, конечно, наворочала ... Точно, ненормальная. Но ты это... зла на нас тоже не держи. Мы-то тоже перед тобой виноваты. Издевались, ржали.

– А я и не держу уже. Прости меня...А Пашка – твой.

– Не-ет... Ты как раз мне и показала, что не мой. Такого козла... А я завтра выписываюсь.

– А я завтра уезжаю. У меня отец нашелся, и он – монах.

– Ого! Только речку не забудь нам вернуть, дочь монаха, – улыбалась уже Ольга.

– А вот это – не обещаю, – уходя, развела руками Зойка.

***

Утром они вышли из машины на автобусной остановке. В руках у Зои большая сумка, подаренная Дарьей.

У сельпо, как всегда, толклись бабы. Увидели монаха с Зойкой – замерли. Конечно, слух о том, что это Сергей вернулся за дочкой пролетел ещё вчера.

– Здравствия, – поклонился монах.

– Здрасьте, здрасьте, – разрозненно здоровались все.

– Уезжаешь, Зой? – Ильинична спросила.

– Да...

– Счастливо тебе!

– И вам всем.

– Благослови, Батюшка, – приклонила голову баба Нюра.

– Бог благословит, – перекрестил иеромонах, и добавил, глядя на всех, – Наши беды – первые наши душевные благодетели, они и пробуждают нас от сна духовного. Вот и Зоя таковой стала. Простите и прощайте. Храни вас Бог!

Все смотрели вслед этой паре и каждому почему-то стало немного стыдно. Хотя, чего бы стыдиться-то?

Ведь вот ни чуточку, ни в чем, совсем и не виноваты ...

Источник