Никола Тесла Дневники. Я могу объяснить многое

После того как я вернулся к Богу, я в каждый приход в церковь ставлю свечи за упокой моих близких – отца, матери, брата, сестер, Антала Сигети и Обадии Брауна. Ничего, что Антал был католиком, а Обадия – баптистом. Свеча – это выражение моей признательности им за все, что они для меня сделали. Ничего больше я уже не могу для них сделать.

Новая компания

Бытует мнение, что сербы мстительны. Каких только небылиц ни рассказывают о нас, вплоть до того, что сербы развязали прошлую мировую войну[77]. Все равно, что сказать, будто нынешнюю войну развязали поляки или будто русские напали на немцев, а не наоборот. Я совершенно не мстителен, как и большинство сербов, но я снял контору для своей новой компании на Пятой авеню[78], вблизи конторы Эдисона. Этим я хотел бросить ему вызов и показать, что несмотря ни на что я жив-здоров и процветаю – имею свою компанию, которая того и гляди потеснит его. Я не сомневался в том, что двигатели и генераторы переменного тока вытеснят машины постоянного тока, и оказался прав.

Радости и беды идут вереницей. Вскоре после основания моей новой компании по электрическому освещению «Тесла арк лайт компани» в Нью-Йорк прибыл Антал Сигети. При взгляде на него меня охватило такое чувство, будто я вернулся в прошлое – в Будапешт, город с которым были связаны мои первые самостоятельные шаги как инженера. Антал стал моим помощником. Его легкий жизнерадостный характер озарил мою жизнь светом. Когда я рассказал, как меня обманули Эдисон и прежние компаньоны, он рассмеялся и сказал: «Забудь! Прошлое не имеет значения!» Я тоже считал так. Надо смотреть вперед, а не назад.

Впереди у меня вырисовывались весьма радужные перспективы. Я усвоил уроки, которые преподала мне жизнь, и на этот раз принял меры к тому, чтобы никто не мог выставить меня из компании. Я научился вести дела по-американски. Здесь говорят: «Если у тебя заболела голова, то сначала иди к адвокату, а затем уж к доктору». Мои интересы защищала адвокатская контора «Дункан, Кертис и Пейдж». Они в основном занимались регистрацией патентов, но помимо этого оказывали и общие юридические услуги. Это были грамотные юристы с бульдожьей хваткой. Обходились они весьма недешево, но зато я мог спать спокойно, не опасаясь каких-либо козней со стороны моих компаньонов и партнеров. Перед тем как приступить к производству машин двухфазного переменного тока, я получил патенты, причем подачу заявок на них компаньон фирмы Паркер Пейдж сопроводил всеми необходимыми предосторожностями, чтобы ни Эдисон, ни кто-то еще не смог бы украсть мои идеи до регистрации[79]. Все действовали через своих людей в патентном бюро. Мне кажется, что там не было бы сотрудника, который не представлял чьих-то приватных интересов. Как мне объяснил Паркер, воровство идей было поставлено на поток и осуществлялось весьма простым способом. Патент, сулящий большие прибыли, срочно копировался с кое-какими изменениями. Для этого при патентном бюро был неофициальный штат «бэджеров»[80] – инженеров, делавших копии. Скопированный патент регистрировался раньше подлинного. Паркер подробно рассказал мне про фокус с подстановкой номеров, но я не вникал в детали, а только возмущался – как так можно? Уберечься от кражи можно было единственным способом – иметь в бюро своего человека, который станет «приглядывать» за документами. Паркер выражался откровенно и цинично: «Или они (сотрудники бюро) получают деньги от нас за то, чтобы наш патент не был скопирован, или же получают от других за копирование его, но они в любом случае должны что-то получить». Примечательно, что в странах Европы патентные бюро работали иначе. Когда я спросил у Паркера, кого он отправит в Европу для регистрации моих патентов там, Паркер ответил: «Мы отправим документы почтой и этого будет достаточно».

Осторожность! Осторожность и быстрота! Опередить всех, быть первым и смотреть в оба, чтобы тебя не обманули – вот два главных американских правила. Отныне я уже не верил никому на слово и всегда сначала заключал договор, а затем уже приступал к делу. Подобное поведение было не в моих привычках, но если тебя обманут несколько раз подряд, если ты поспишь несколько ночей на грязном полу, то волей-неволей научишься вести дела так, как должно. Я избавился от маниакальной подозрительности, которая была свойственна мне в миновавшую тяжелую пору, но стал осторожным.

На расстоянии все кажется лучше, чем было на самом деле. В Соединенных Штатах мне начало казаться, что в Европе, несмотря ни на что (несмотря на то, что первый раз меня обманули в Париже), люди все же честнее относятся друг к другу, чем здесь. Я много размышлял над этим и пришел к выводу, что все дело в традициях. Европа стара, и кроме законов в Европе есть традиции, передаваемые из поколения в поколение. Они-то в первую очередь и удерживают людей от неблаговидных поступков. Америка молода и традиций у нее нет. Боюсь, что когда они сформируются, то будут совсем не такими, как следует. Какие традиции могут сформироваться в стране, где отсутствие совести и порядочности считается не недостатком, а достоинством?

Альфред Браун и его адвокат Чарльз Пек оказались хорошими компаньонами. Пока я изобретал (а изобретал я в то время так, что мои сотрудники не успевали делать экспериментальные образцы моих изобретений), они занимались всеми остальными делами. Альфред усиленно нахваливал меня в инженерных кругах, создавая мне репутацию. Благодаря ему мною заинтересовался президент Американского института электроинженеров Томас Мартин. В мае 1888 года я по его приглашению прочел в институте лекцию о своей системе двигателей и трансформаторов переменного тока, с которой началась моя мировая известность. Предложение Мартина выступить с лекцией было для меня неслыханной удачей. Одно дело, рассказывать о своем изобретении в частных беседах и совсем другое – выступать с трибуны столь уважаемого института.

Пек искал тех, кто мог бы вложиться в наше дело. Он делал мне репутацию в финансовых кругах. Большие масштабы (а на маленькие ни я, ни мои компаньоны не были согласны) требовали больших денег, которыми мы не располагали. Именно Пек свел меня с Джорджем Вестингаузом, но и Альфред Браун тоже приложил к нашему сотрудничеству руку, потому что Вестингауз принял решение сотрудничать со мной после того, как прослушал мою лекцию.

Вестингауз мне понравился. Он был настоящим «self made man»[81]. Сын простого кузнеца, с детства интересовавшийся техникой, он уже в пятнадцать лет начал изобретать. Соединенные Штаты невозможно представить без железных дорог, железные дороги невозможно представить без воздушного тормоза Вестингауза[82]. Я, как изобретатель, оценил по достоинству изящность конструкции тормоза Вестингауза и его надежность. При любой поломке тормоза состав автоматически останавливается! Просто и гениально!

История с Эдисоном ничему меня не научила. Стоит мне узнать, что человек – изобретатель, как я сразу же проникаюсь к нему расположением. Еще большему сближению с Вестингаузом способствовала его убежденность в перспективности переменного тока, основанная на знаниях. Подобно мне, Вестингауз изобретал, в первую очередь опираясь на знания, а не на эксперименты. Его познания в физике и математике были весьма основательными. Я мог разговаривать с ним о моей работе на равных. С 1886 года в Грейт-Баррингтоне[83] работала гидроэлектростанция переменного тока Вестингауза, о которой я слышал и которую мне очень хотелось увидеть. Освещение Грейт-Баррингтона при помощи переменного тока стало началом краха компании Эдисона.

Несколько лет безуспешно убеждать всех в перспективности машин переменного тока и вдруг встретить единомышленника, изобретателя и промышленника, который не только готов вложить деньги в мои разработки, но и предлагает обеспечить меня всем, что необходимо для работы! Это ли не удача! Я и мечтать не смел о чем-то подобном. Недолгое пребывание на дне, сделало меня весьма сдержанным в мечтах.

Я уже писал о том, что когда Вестингауз захотел приобрести мои патенты по переменному току, я дополнительно потребовал с него по 2,5 доллара за каждую лошадиную силу всех машин переменного тока, которые будут проданы его компанией. Как-то раз мне пришла в голову мысль о том, что неплохо бы было получать по 2,5 доллара с лошадиной силы и вот я решил применить ее на практике. Вестингауз согласился без раздумий и торга, хотя я ожидал, что он начнет торговаться.

Услышав о выдвинутом мною условии, Фредди и Чарли (мы к тому времени держались между собой запросто, без церемоний) подумали, будто я их разыгрываю. Чарли сразу же выспросил у меня технические подробности (количество лошадиных сил в той или иной машине) и начал прикидывать, сколько я буду получать в год. Заодно он рассказал, что дела Вестингауза круто идут в гору – за прошедший год прибыль его компании возросла вчетверо. Фредди же сказал, что Вестингауз согласился с моим требованием сгоряча и что к моменту подписания договора он непременно передумает. Но Вестингауз не передумал. Точнее, он передумал не тогда, а гораздо позднее.

Договор был подписан, и я уехал в Питсбург, где меня ждала новая лаборатория.

Питсбург

Вестингауз вел дела с размахом. Он сказал, что я не буду ни в чем нуждаться, и сдержал свое слово – помещения, оборудование, сотрудники, все, что я пожелаю, было к моим услугам уже на следующий день. Демонстрируя уважение и желая сразу показать всем, что я не сотрудник, а партнер, он пригласил меня и приехавшего со мной в Питсбург Антала к себе домой. Роскошь, которой окружил себя Вестингауз, поражала воображение. Его вилла была настоящим султанским дворцом. Глядя по сторонам, я вспоминал ночлежки Нью-Йорка и думал о том, что деньгам, потраченным на позолоту, статуи, ковры и прочее можно было бы найти лучшее применение на благо общества. Меня часто называют «социалистом» из-за моих взглядов. Так вот, социалистом я стал, побывав на вилле у Вестингауза. Резкие контрасты заставляют задуматься.

Инженеры, работавшие у Вестингауза, невзлюбили меня. Я был консультантом и акционером компании (Вестингауз дал мне 200 акций), что ставило меня над ними, и мне благоволил Вестингауз. О том, сколько я получил за патенты и сколько буду получать с каждой машины все тоже очень скоро узнали. Сотрудники Вестингауза завидовали моему особому положению и считали, что компания могла прекрасно обойтись без меня и без моей машины. Мне не было дела до того, что они обо мне думают. Я привык к неприязненному отношению со стороны окружающих. Если ты выделяешься из толпы, тебе станут завидовать, а зависть рождает неприязнь. Инженеры Вестингауза были на голову выше сотрудников Эдисона, умевших лишь ставить эксперименты. У Вестингауза работали знающие, опытные инженеры, многие из них имели патенты на изобретения. Как я уже написал, мне не было дела до того, что обо мне думают инженеры, но мне приходилось сотрудничать с ними по работе, поэтому я попытался растопить лед в наших отношениях похвалами. Но чем больше я расточал комплименты, тем хуже становилось отношение ко мне. Сотрудники Вестингауза принимали мои комплименты за тонкие издевки.

Первоочередной моей задачей в Питсбурге было приспособление моего двигателя переменного тока к высоким частотам, которые использовались у Вестингауза (133 периода в секунду). Поняв, что без понижения частоты до используемых мною 60 периодов ничего сделать не удастся, я обратился к инженерам с просьбой понизить их и столкнулся с откровенным саботажем. Ежедневно находилось несколько причин, препятствующих понижению частоты тока. Причины не высасывались из пальца профанами, а искусно придумывались разбирающимися в электрике людьми, поэтому мне всякий раз приходилось вникать в суть и опровергать. Вместо работы мы тратили время на пререкания. Главным козырем инженеров была «экономия» – высокая частота позволяла сэкономить немного металла на проводах, и они держались за это обстоятельство так, как малое дитя держится за юбку матери. Я устал объяснять им, что только глупые люди, выбросив на ветер десять долларов, радуются сэкономленному центу. Я старался хранить спокойствие, а у менее сдержанного Антала дело доходило до перепалок. Очень быстро он заработал репутацию скандалиста (совершенно, надо сказать, незаслуженную), и отношение Вестингауза к нему заметно ухудшилось.

Мне не хотелось обращаться за помощью к Вестингаузу, поскольку это ухудшило бы отношения между мною и другими сотрудниками, а также отношение самого Вестингауза ко мне. Боссы не любят, когда к ним обращаются за помощью, они любят слышать, что «все о'кей». Но, поняв, что добром мне ничего добиться не удастся, я пожаловался Вестингаузу. Проблема была решена, но мои коллеги возненавидели меня еще сильнее. Я вспомнил Высшую техническую школу в Граце, вспомнил, как меня там травили. Но там были молодые люди, у которых в головах гулял ветер, а в Питсбурге меня травили солидные взрослые люди. Зная, как я ненавижу, когда меня отвлекают от работы, они начали постоянно отвлекать меня под различными надуманными поводами – вопросы, уточнения, просьба совета. Отказать было невозможно, потому что все делалось в интересах дела. Опытные инженеры разыгрывали из себя ничего не понимающих профанов только для того, чтобы досадить мне.

В моих лабораториях постоянно что-то случалось – исчезали документы, выходили из строя образцы, взрывались лампы. Утром я шел в лабораторию не с радостным предвкушением работы, а с тревожным чувством, думая о том, какую пакость мне еще устроили. После двух неожиданных замыканий, которые явно произошли не случайно, я взял за правило каждое утро тщательным образом осматривать все, с чем я собирался иметь дело. Предосторожность оказалась не лишней – дважды «шутники» подстраивали так, чтобы я получил удар током, словно бы случайно. Пределы их подлости были мне неведомы.

Постоянное нервное напряжение неожиданно сослужило мне хорошую службу – меня начали часто посещать озарения. Видимо, для них нужен особый нервный настрой, повышенное возбуждение. Разумеется, я не рассказывал никому кроме Антала, о своих озарениях. Коллеги сочли бы меня сумасшедшим. Я представлял все как результат мыслительной работы, и Вестингауз удивлялся тому, как я все успеваю.

Я и впрямь успевал очень много даже с собственной точки зрения. Помимо основной своей работы, я продолжал эксперименты с проникающим излучением[84]. Получив стараниями моих коллег два весьма болезненных удара током, я возобновил эксперименты по влиянию переменного тока на человека. Я начал их еще у Эдисона, сравнивая, как действуют на человека постоянный и переменный токи, но позже забросил, а в Питсбурге возобновил. Экспериментировал на себе и на Антале, больше было не на ком[85]. Однажды Антал позволил себе опрометчивую шутку, которая чуть было не рассорила меня с Вестингаузом. Обоих давно нет в живых, так что я позволю себе изложить подробности.

Как я уже писал, Антал был чересчур любвеобильным. Все свое свободное время он тратил на женщин. Любовниц у него всегда было несколько. Одну он только начинал очаровывать, роман с другой был в самом разгаре, с третьей – близился к концу, а четвертая осаждала его, будучи не в силах поверить в то, что между ними все кончено. Ум у Антала был живой, физику с математикой он знал великолепно. Если бы не страсть к женщинам, Антал бы сделал больше открытий, чем я. К сожалению, его больше интересовали женщины.

В Питсбурге Антал очень скоро прославился, как большой ловелас. Многие из сотрудников Вестингауза наблюдали за его похождениями с любопытством и завистью. Мне даже пришлось строго предостеречь Антала, чтобы он не предпринимал каких-либо попыток относительно жены Вестингауза Марджери, красивой женщины, выглядевшей гораздо моложе своих сорока семи лет. Она была на пять лет старше своего мужа, но на вид он казался много старше ее.

Однажды кто-то из инженеров, случайно увидев очередной наш эксперимент по изучению действия токов на организм, спросил у Антала с глазу на глаз, в чем заключается суть эксперимента. Антал в шутку сказал ему, что переменный ток определенной силы и частоты благотворно действует на мужскую силу. Якобы именно благодаря регулярным «подпиткам» током, Антал и совершает столько любовных «подвигов». Мой покойный друг вообще был большим шутником. Уверен, что в Граце до сих пор ходят легенды о некоторых его проделках.

Шутка Антала породила сплетню, которая быстро дошла до Вестингауза. Вестингауз контролировал все, что происходило в его компании сверху донизу. Доносительство там было развито невероятно. Все доносили на всех. Это поддерживало дисциплину на высоком уровне, поскольку все сотрудники знали, что от хозяйского глаза ничего не укроется, но портило отношения между людьми. Между сотрудниками не было сердечности и доверия.

Я не знал о шутке Антала и был весьма удивлен, когда Вестингауз вдруг проявил интерес к моим экспериментам по действию тока на организм. Он выспрашивал все до мельчайших подробностей и при этом смотрел на меня с недоверием. Поняв, что происходит что-то неладное, я спросил в чем дело. После небольшого замешательства Вестингауз сказал, что хотел бы укрепить свою мужскую силу при помощи тока. Я растерялся, а Вестингауз, думая, что я притворяюсь, не желая выдавать секрета раньше времени, сослался на слова Антала. Мне пришлось пригласить Антала и потребовать у него объяснений в присутствии Вестингауза. Антал признался в том, что пошутил, но Вестингауз не поверил нам обоим. Когда Антал ушел, Вестингауз сказал мне, что прекрасно понимает, почему я столь рьяно храню все в тайне и не претендует на то, чтобы быть полностью в нее посвященным. Он просто хотел стать участником этих моих экспериментов, не более того. «Если хотите, то можете завязывать мне глаза на время эксперимента, чтобы я не увидел лишнего», – сказал Вестингауз. Я снова объяснил, что Антал пошутил. Вестингауз начал раздражаться. Зная, насколько он вспыльчив и безрассуден в гневе, я достал все записи по этим экспериментам и предложил ему ознакомиться с ними. Вестингауз сделал вид, что поверил мне лишь после того, как проглядел часть записей и не нашел там ничего, касающегося влияния тока на мужскую силу. Я пишу «сделал вид», потому что он поверил мне не до конца. Спустя два дня, я заметил утром, что ночью кто-то побывал в моем кабинете и в лабораториях. Обыск велся довольно небрежно, следов чужого присутствия осталось много. Не было устроено никаких «шуток», но почти все бумаги лежали не так, как я их положил. Я пришел к выводу, что ночью здесь побывал Вестингауз. Сторожем при заводской конторе был венгр по имени Шандор. В империи[86] между венграми и сербами не было особой приязни, но здесь, вдали от Европы, мы с Шандором считали друг друга земляками. Особенно сближало нас мое скромное знание венгерского языка, которое я получил за время работы в Будапеште[87]. Я спросил у Шандора, кто ночью был в конторе, и он ответил, что здесь был Вестингуз.

От Антала я потребовал, чтобы он никогда больше не позволял себе шуток, касающихся нашей работы. О том, что Вестингауз тайком побывал у нас, я Анталу рассказывать не стал из опасения, что он может проговориться.

Я много работал, но проведя в Питсбурге около года, осознал, что размениваю свой талант по мелочам. У меня было много озарений, я вел работу сразу по нескольким направлениям, но я за этот год не сделал никакого мало-мальски существенного вклада в электротехнику, не создал ничего значительного. И даже свою машину не доработал до конца! Причин такое непродуктивности было две. Во-первых – поведение сотрудников Вестингауза, которые всячески мешали мне работать, саботировали мои распоряжения и игнорировали мои советы. Во-вторых, мне мешал работать Вестингауз. Он приходил ко мне когда ему вздумается, и я не мог ничего с этим поделать. Босса невозможно выставить за дверь. Кроме того, Вестингауз часто приглашал меня на обеды и ужины как у себя дома, так и в других местах. Я был чем-то вроде достопримечательности, которой он хвастался перед окружающими. Отказываться от приглашений мне было невозможно, поскольку это означало бы немедленную порчу отношений с Вестингаузом. Он был невероятно обидчивым человеком. Светский обед или ужин обычно растягивался на три-четыре часа. Я возвращался к себе с головной болью, и мне требовалось дополнительно некоторое время для того, чтобы сосредоточиться на работе. Если брать в расчет чистое время работы, то можно сказать, что в том году я работал всего три с половиной месяца.

Оценив ситуацию, я понял, что оставаться в Питсбурге нельзя, и сообщил о своем решении Вестингаузу. Причины я сообщил ему в весьма смягченном виде, отчего они выглядели невнятными. Вестингауз подумал, что на самом деле я хочу выторговать у него более выгодные условия, используя отъезд как повод, и предложил мне должность управляющего[88] с годовым окладом в 24 000 долларов. Я отказался и объяснил, что не шантажирую его своим отъездом, а на самом деле намерен вернуться в Нью-Йорк. Антал ушел вместе со мной, но его Вестингауз не удерживал.

Я ехал из Питсбурга в Нью-Йорк с таким чувством, будто возвращался домой из тюрьмы. Можно сказать, что инженеры Вестингауза добились своего – им удалось меня выжить, пусть и не сразу. Я решил, что впредь стану работать в одиночку или же с немногочисленными помощниками, которых буду выбирать сам. Но о работе в больших коллективах или работе со случайными людьми впредь и речи быть не может, потому что для работы мне необходимы уединение и спокойствие. Этого правилу я следую до сих пор. Мои недруги говорят о «скверном неуживчивом характере Теслы», не желая вникать в истинные причины моего поведения. В редкие часы отдыха я люблю бывать на людях.

____________________________________________________

Примечания:

77 Эти строки Никола Тесла, как станет ясно из дальнейшего, писал осенью 1941 года.

78 В доме № 35.

79 Речь идет о двух знаменитых патентах Николы Теслы (№ 381968 и № 382280), полученных им 1 мая 1888 года.

80 От английского слова «badger» – «барсук».

81 Человек, добившийся успеха самостоятельно, без посторонней помощи.

82 Автоматическая система воздушных тормозов, запатентованная Джорджем Вестингаузом в марте 1872 года, имела огромное значение для железнодорожного транспорта, т. к. она оказалась первой системой, обеспечивающей надежное торможение.

83 Штат Массачусетс.

84 С 1887 года Никола Тесла начал проводить опыты с неизвестным до сих пор науке излучением, которое впоследствии подробно описал немецкий физик Вильгельм Рентген (1845–1923). В ходе изучения свечения вакуумных трубок, Тесла открыл, что кроме видимого света существует еще два вида излучений. Впоследствии эти излучения были названы ультрафиолетовым и рентгеновским. Ввиду занятости другими делами, Тесла не закончил исследования неизвестных науке излучений и вернулся к этому вопросу уже после опубликования соответствующей статьи Рентгена. Но он шел по верному пути. Первоначально Тесла предполагал, что излучение представляет собой разрушенное катодное вещество.

85 Современные правила безопасности при работе с электричеством основаны на данных, полученных Николой Теслой в ходе своих экспериментов. Также на них основано использование токов высоких частот в медицине и промышленности.

86 Речь идет об Австро-Венгерской империи.

87 Говоря о «скромном знании венгерского языка», Тесла преуменьшает. На самом деле он в совершенстве знал семь языков: родной сербский, венгерский, чешский, немецкий, французский, английский и итальянский. Кроме того, он знал латынь.

88 Речь шла о должности управляющего разработкой и производством двигателей и генераторов переменного тока.