Резкий, порывистый ветер обжигал лицо. Он гнал с севера тяжелые серые тучи. Низко нависнув над землей, они, казалось, придавили своей тяжестью и бескрайние поля, уходящие вдаль, и стадо коров на жнивье, и худенькую фигурку мальчика-пастуха в лаптях и поношенном зипуне.
Острые, колючие снежинки. Мальчик, повернувшись к ветру спиной, зябко кутался в дырявый зипун и, не отрывая глаз, смотрел в ту сторону, где чуть виднелись избы большого уральского села Корлыханова. Почти над каждой избой клубился сизый дымок, напоминая о домашнем тепле.
Но не о теплой избе мечтал мальчик. Он уже в который раз вспоминал, как сегодня утром отец, поглядев на небо, сказал:
— Ну, сегодня последний раз скотину погонишь… Не иначе, как завтра снег пойдет.
Ваня, вскинув на отца свои не по-детски серьезные глаза, спросил:
— А как кончим пасти — в школу пустишь?..
— Эх, сынок! — грустно сказал отец, прижимая к груди вихрастую голову сына. — Ежели б жили мы по-человечески, разве послал бы я тебя коров пасти? А то ведь как живем… Хуже некуда!.. С хлеба на воду перебиваемся. За долги того и гляди последнюю коровенку со двора сведут…
Отец помолчал немного, подумал, затем, как бы решив что-то, добавил:
— А учиться-то тебе надо… ох, как надо учиться!.. Что ж, была не была — завтра пойдешь, попросишь учителя. Может, примет…
Весь день Ваня Обвинцев находился под впечатлением этого разговора.
«Завтра в школу! Может, примет учитель-то…» — думал мальчик, глядя на село, на дальнем конце которого стояло приземистое здание школы. Ваня весь был охвачен мыслями о школе и не замечал ни холодного, пронизывающего до костей ветра, ни кружащихся в воздухе колючих снежинок, ни тяжелых, медленно плывущих по небу снеговых туч.
* * *
Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:
Ссылка на видео: https://youtu.be/E-mEXFqbSLc
Здесь мои видео можно смотреть без тормозов и замедления:
https://boosty.to/webrasskaz - Веб Рассказ на Boosty
https://rutube.ru/channel/5471... Веб Рассказ на RuTube
https://bastyon.com/webrasskaz - WebRasskaz на Бастионе
http://vk.com/youriyshatohin - на моей страничке в Вконтакте
https://plvideo.ru/channel/@we... - Веб Рассказ на Платформе
https://zen.yandex.ru/id/60c62... Веб Рассказ Дзен
* * *
Когда на следующее утро мальчик вышел на улицу, он не узнал села. Ярко светило солнце. За ночь выпал снег. Покрыв пушистой порошей замерзшую землю, крыши домов, он, точно хлопья пены, осел на ветках деревьев. Улица, еще вчера грязная и неприглядная, за ночь принарядилась и стала необыкновенно чистой, веселой, радостной. Все это усиливало и без того радостное настроение мальчика. Выйдя из избы, Ваня постоял некоторое время у ворот, оглядываясь кругом. Затем, жмурясь от непривычно яркого света, решительно зашагал по направлению к школе.
Чем ближе он подходил к школе, тем тревожнее становилось у него на душе. Занятия в школе начались уже давно. Согласится ли учитель принять его теперь?..
У порога Ваня старательно отряхнул снег с лаптей, снял шапку и, чувствуя, как замирает в груди сердце, открыл дверь.
Шел урок.
За партами, стоявшими в два ряда, сидели дети, а по классу ходил невысокий молодой учитель. У него было худощавое, энергичное лицо. Он что-то говорил детям густым приятным голосом. До Вани долетела лишь одна фраза:
— …Много есть на свете разных стран и земель, дети. Но одна у человека родная мать, одна у него и Родина.
Учитель, сказав это, обернулся и заметил худенькую фигурку, прижавшуюся к двери.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросил он, подойдя к мальчику.
— Учиться хочу, — тихо ответил Ваня.
— Учиться? Что ж ты, милый мой, так поздно надумал придти. Ведь уже шестую неделю учимся. Чего ж ты раньше-то не приходил?
— Я… я не мог… Я коров пас… — чуть слышно прошептал Ваня, и сердце его болезненно сжалось. С ужасом он подумал: «Сейчас прогонит… не примет…» Но учитель положил свою большую руку на его голову, заглянул в глаза ласковым, добрым взглядом и, почему-то вздохнув, мягко сказал:
— Ну, что ж… иди садись. Я помогу тебе догнать товарищей.
Так в конце октября 1902 года сын крестьянина бедняка Иван Обвинцев встретился с учителем Михаилом Андреевичем Смирновым.
Два с половиной года спустя, сидя на лавке в маленькой, прокопченной избенке Обвинцевых, учитель говорил отцу Вани:
— У вашего сына большие способности. Плохо будет, если они пропадут. Разрешите мальчику учиться дальше, и я отвезу его в Благовещенск, в учительскую семинарию…
Предложение учителя было для отца мальчика полной неожиданностью. От смущения он чуть было не выронил из рук хомут, который чинил.
— Да я и сам, Михаил Андреевич, вижу, что парнишка рвется к учению… Только где ж это видано, чтобы мужик — и вдруг учителем стал. У нас, почитай, во всей Емашинской волости у богатых-то мужиков этакого слыхом не слыхивали, а ведь мы — сами изволите видеть — голытьба…
Ваня, сидевший тут же и пристально смотревший то на отца, то на учителя, с тревогой ждал, как же решится его судьба.
— Жизнь у вас тяжелая, — согласился Михаил Андреевич, — на вашу помощь Ване рассчитывать, конечно, не придется. Но я сам помогу ему подготовиться к экзаменам… Как-нибудь выхлопочем ему и стипендию от земства… Трудненько будет, да ведь, как говорится, терпение и труд — все перетрут…
— Ну, как, Ваня? — с улыбкой обернулся Михаил Андреевич к мальчику. — Хочешь учиться?..
— Хочу! Ох, как хочу! — с жаром воскликнул Ваня, благодарно взглянув на учителя.
— Что ж, — в раздумье сказал отец, — пускай едет. Может, и впрямь будет толк. Только что-то не верится мне… — И, немного помолчав, растроганно добавил: — Спасибо вам, Михаил Андреевич, за Ваньку. Большое спасибо!.. — И поклонился в пояс.
…В Благовещенске, маленьком пыльном заводском поселке на реке Белой, Ваня Обвинцев прощался со своим учителем.
Экзамены были сданы успешно. Юношу приняли в семинарию. Радости его не было границ. Но к радости примешивалось щемящее сердце чувство грусти. Трудно было расставаться с любимым учителем, который стал для Вани родным, близким человеком. Обнимая юношу за плечи, Михаил Андреевич говорил:
— Ну прощай, Ваня! Учись… Слышишь, хорошо учись!.. И всегда помни, что ты крестьянский сын…
— Буду стараться, Михаил Андреевич! — взволнованно отвечал Ваня. — Буду стараться, чтобы стать таким, как вы…
Давно скрылся из глаз тарантас, на котором уехал Михаил Андреевич. Давно рассеялось поднятое колесами облако пыли. Но Ваня все глядел и глядел вслед Михаилу Андреевичу…
* * *
Ночь…
Непроглядный мрак окутал село плотной, непроницаемой стеной, подступил к окнам.
Бушует снежная вьюга, и от ее глухих, рыдающих завываний неприятно и тревожно становится на душе. Керосиновая лампа тускло и неровно освещает стол и лежащую на нем большую кипу ученических тетрадей. Густые тени окутали стены маленькой комнатки и на них портреты Пушкина, Некрасова, Толстого. Лишь с трудом угадываются сквозь густеющий мрак знакомые силуэты великих писателей.
Михаил Андреевич склонил голову над лежащей на столе раскрытой тетрадью. Глубокое раздумье овладело учителем…
Как быстро и незаметно летит время!
Кажется, давно ли он, Михаил Смирнов, был семинаристом… В памяти встают Благовещенск, река Белая, общежитие учительской семинарии. Михаил Андреевич был лучшим учеником и даже получал «повышенную» стипендию, от земства, — целых восемь рублей! Все это осталось позади в тот памятный весенний день 1896 года, когда он девятнадцатилетним юношей, окончив семинарию, приехал в Златоуст и ходил по городу, бережно ощупывая в кармане аттестат на звание учителя начальных классов.
Несколько лет прожил он в этом старинном уральском городе — родине булата и чудесной гравюры на стали. Работа была интересная. Но Златоуст — это все же город, хотя и небольшой, заштатный. А Михаила. Андреевича тянуло в деревню. Еще в семинарии он мечтал о работе в сельской школе.
Молодой учитель не выдержал и подал заявление с просьбой перевести его на работу в одну из уральских деревень. Златоустовское уездное земство предложило ему поехать в глубь уезда, в глухое уральское село Корлыханово. И вот он — сельский учитель.
Немало воды утекло с тех пор, как он появился в Корлыханове. Что ж! Он, Михаил Смирнов, ни разу не раскаялся в своем выборе. Трудолюбивый народ, в поте лица добывающий кусок хлеба, полюбился молодому учителю. Крепко полюбил он и своих учеников — простых крестьянских ребятишек, жадно тянущихся к знаниям, ко всему новому, доселе им неизвестному. Никогда не забудет учитель, как встретили его дети, когда он впервые принес в школу скрипку и заиграл на ней. Как зачарованные смотрели они на блестящий полированный инструмент, из которого лились волшебные, чарующие звуки. Но с некоторых пор тяжелое смутное чувство беспокойства и ожидания чего-то не покидало учителя.
Началось это с того мартовского дня 1903 года, когда он узнал, что в уездном городе по приказу уфимского губернатора солдаты расстреляли безоружную толпу рабочих.
Шестьдесят девять убитых! Двести пятьдесят раненых!
Сжав кулаки, шепча проклятия, метался тогда Михаил Андреевич из угла в угол. А утром, тяжело передвигая ноги, как больной, пришел на урок.
Но когда он вошел в класс и сказал свое обычное «Здравствуйте, дети!», они ответили ему так звонко и радостно, что у него сразу потеплело на душе…
Очнувшись от дум, Михаил Андреевич принялся за проверку тетрадей. Вот работа Наташи Коминой. Михаил Андреевич прочитал аккуратно выведенный заголовок «Сочинение» и улыбнулся, представив себе маленькую, худенькую девочку с живыми, умными глазами. Всегда она сидела только на первой парте, чтобы быть поближе к учителю, и жадно ловила каждое его слово. Всегда она приходила в класс задолго до начала занятий и с нетерпением ожидала его прихода.
Однажды он спросил ее:
— А кем ты хочешь быть, Наташа?..
Девочка не задумываясь ответила:
— Учительницей!.. Чтобы учить детей, как вы…
Михаил Андреевич с отеческой любовью читал и перечитывал сочинение Наташи. Как всегда, оно было написано безукоризненно и поражало глубиной мысли и ясностью изложения. А ведь это та самая Наташа Комина, у которой в семье никогда не было никаких книг, кроме псалтыря. По этому псалтырю, задолго до школы, ее научил читать старший брат, сам с грехом пополам разбиравший книжную премудрость.
— Молодец, Наташа! — вслух произнес Михаил Андреевич, дочитав последнюю страницу ее сочинения.
* * *
Пришла весна!
Огромный голубой купол неба повис над землей. Горячие лучи солнца растопили снег на полях, и он бежал мутными потоками в грозно ревущий Ик.
Ожил, наполнился птичьим гомоном старый сосновый бор возле села; зазеленела на оттаявшей земле молодая трава. В глубине оврагов, не умолкая ни днем, ни ночью, звенели ручьи, неся талую весеннюю воду с высоких гор.
Солнечным воскресным утром Михаил Андреевич вышел на крыльцо. С наслаждением вздохнул он чистый прохладный воздух, посмотрел вокруг, и в памяти невольно возникли чудесные пушкинские строки:
«Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года…»
— Сквозь сон встречает утро года, — повторил учитель, чувствуя, как все его существо заполнило легкое радостное чувство. Чувство это еще больше усилилось, когда он увидел мальчиков и девочек, веселой гурьбой направлявшихся к школе. В руках у ребят были лопаты и заступы. Михаил Андреевич сегодня с раннего утра собрался вместе с детьми заняться посадкой большого сада возле школы. Когда сад разрастется, он будет украшением села. Кроме того, работа в саду — лучшие уроки природоведения: дети лучше усвоят учебный материал, расширят и углубят свои знания.
Вместе с учителем шумная ватага ребят отправилась в лес за саженцами и к обеду возвратилась к школе, неся с собой тонкие молодые деревца, на которых уже набухли почки.
Здесь были дикая яблоня и вишня, кусты сирени и черемухи.
Весело и дружно принялись школьники за работу, то и дело подбегая к учителю за советом. А он ходил от одной группы детей к другой, наблюдал за работой и с наслаждением прислушивался к звонким детским голосам.
Наташа Комина наклонилась над ямкой, бережно расправила корни маленькой рябины и весело крикнула:
— Михаил Андреевич, я засыпать буду!
— Ну, что ж, засыпай, — улыбнулся учитель, невольно любуясь раскрасневшимся, похорошевшим личиком девочки.
Наташа забросала ямку землей, осторожно, чтобы не повредить тонкий нежный ствол деревца, притоптала землю вокруг него и тихо шепнула:
— Расти, моя рябинка, большая-большая! До самого неба…
С этого дня крестьяне каждое утро видели учителя в школьном саду то вместе с детьми, то одного. Все свободное время он отдавал уходу за деревцами, и к средине лета возле здания школы зазеленели деревья.
* * *
Как только кончились полевые работы и у крестьян выдалось, наконец, свободное время, Михаил Андреевич начал заниматься со взрослыми в воскресной школе.
Каждое воскресенье, когда над селом спускались сумерки, шли мужики в школу, садились за парты в маленьком классе, и без того тесная комнатка становилась еще теснее.
Много нового узнавали корлыхановские крестьяне на этих занятиях. Имена Пушкина, Некрасова, Тургенева и Толстого стали близкими и дорогими огрубевшим в непосильной работе мужикам. Однажды зимой учитель читал роман Толстого «Воскресенье». Читая, он видел, как волнует этих простых людей печальная судьба Катерины, мастерски нарисованная великим писателем, как возмущает их комедия царского правосудия.
Вот и сегодня, едва началось чтение, как в классе воцарилась напряженная тишина. Перелистывая страницы, учитель вглядывался в лица слушателей и видел, как по мере развертывания событий в романе, нарастает их возмущение.
На передней парте сидел молодой крестьянин Гаврила Патраков. Подавшись вперед, он неотрывно смотрел в лицо учителю, до боли сжав натруженными тяжелым трудом руками край скамьи. На соседней парте сидела мать Наташи Коминой. На ее глаза то и дело навертывались слезы, и она вытирала их концом платка. Рядом, опустив голову, застыл ее муж Роман. Возле печи примостились три мужика из Ногушей — деревни, расположенной по соседству с Корлыхановым.
Десятки горящих глаз глядели на учителя, и он знал, что чтение находит такой горячий отклик в сердцах слушателей не только Потому, что их волнует судьба Катюши Масловой — героини романа, но и потому, что собственная их жизнь тоже тяжела и безрадостна…
Давно кончилось чтение, а в школе все еще стояла тишина. В суровом молчании расходились крестьяне по домам.
Последним уходил Гаврила Патраков. Подойдя к учителю и прижав к груди узловатые мозолистые руки, он задыхающимся топотом спросил:
— Как жить дальше, Андреич?.. Неужто вот так и терпеть нашу собачью жизнь?
— Нет, терпеньем ничего не добьешься, — ответил учитель и, взяв Гаврилу за плечи, глядя ему прямо в глаза, твердо добавил: — Надо бороться!..
— Бороться? За что?! — хрипло выкрикнул Гаврила и услышал, как учитель спокойно и уверенно сказал:
— За счастливую, справедливую жизнь!
* * *
Прошло шесть лет с того дня, как учитель появился в Корлыханове.
За эти годы он крепко сдружился с крестьянами и полюбил их искренней горячей любовью. Местное население платило за эту любовь глубоким уважением и привязанностью.
Правда, корлыхановские богатеи, член земской управы и исправник не любили учителя и открыто поговаривали между собой, что учитель — «крамольник», что не мешало бы получше за ним «присматриваться».
Но все это не могло сравниться с той острой ненавистью, которую питал к учителю корлыхановский священник отец Владимир.
Началось все это три года тому назад, на пасхальной неделе. Отец Владимир, окончив богослужение и сняв ризу, собирался идти домой, заранее предвкушая наслаждение, которое доставят ему любимый графинчик с вином и обильная закуска, приготовленная умелыми руками попадьи.
Но едва отец Владимир вышел на церковную паперть, к нему подошел Гаврила Патраков и, испытующе глядя на священника, спросил:
— А отчего это, батюшка, молонья на небе бывает и гром?..
— От бога, сын мой, от бога, — добродушно ответил отец Владимир, торопясь поскорее пройти мимо.
— Так от бога, значит? — сомневаясь в истинности сказанных отцом Владимиром слов, задумчиво проговорил Гаврила. — А нам в воскресной школе учитель говорил, что это все от лектричества. Это, говорит, — все природа…
По тому, как были сказаны эти слова, было ясно, что вопрос этот мучил Гаврилу уже не один день.
Отец Владимир так ошалело взглянул на Гаврилу, что, казалось, будто тот задал ему не вопрос, а ударил обухом по затылку. Побагровев и затопав ногами, священник закричал, брызгая слюной:
— А-а-а, сатанинских речей наслушался!.. Нехристь, ты!.. Нехристь!..
— Да что вы, батюшка? — изумленно попятился от него Гаврила.
— Молчи! — истерически взвизгнул отец Владимир. — Ты… ты — дурак, а учитель твой — пособник дьявола!..
После этого отец Владимир пользовался каждым случаем, чтобы высказать свою неприязнь к учителю, но на большее почему-то не решался.
Когда же он заметил, что кое-кто из крестьян с большей охотою идут в воскресную школу, нежели в церковь, то решился на неприятный для себя разговор, дабы образумить, наконец, «крамольника» и наставить его на путь истинный.
Михаил Андреевич сидел в своей маленькой комнатке при школе и, как всегда, проверял тетради. Кто-то осторожно постучал и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь.
Учитель поднял голову. На пороге стоял отец Владимир и елейно улыбался.
— Мир дому сему, — почему-то нараспев точно в церкви проговорил он. — Не ждали гостя в сей поздний час? А я шел мимо… Дай, думаю, зайду, проведаю нашего Михаила Андреевича…
Лицо отца Владимира снова осветилось слащавой улыбкой.
«Чего ему надобно от меня? Зачем пожаловала эта старая лиса?» — с неприязнью подумал учитель и, не слишком любезно указав на стул, сказал:
— Прошу.
Отец Владимир осторожно сел на краешек стула с таким видом, точно стул каждую секунду мог под ним взорваться, и сложил на животе пухлые белые руки.
— М-м-да… — протянул он, снова изобразив на лице вкрадчивую, иезуитскую улыбочку. — Так вот, значит, шел я мимо и решил зайти поговорить о том, о сем. Может быть, думаю, мой жизненный опыт, мой трезвый ум окажут пользу нашему Михаилу Андреевичу. Дам, думаю, я ему в некотором роде совет.
— Совет? — насмешливо спросил учитель. — Какой же совет вы хотите дать мне, батюшка?
Но отец Владимир не ответил на вопрос, точно и не слыхал его.
— А что, верно это, будто вы читаете нашим мужичкам сочинения графа Толстого? — спросил он.
— Да, я читал, — спокойно ответил учитель.
— Ай-яй-яй! — неодобрительно покачал головой отец Владимир. — Мерзкие писания отлученного от церкви вольнодумца, коему мы провозглашаем анафему во храме божием! Нехорошо, нехорошо!
— Я читаю крестьянам книги, дозволенные цензурой, — хмуро сказал учитель, с трудом подавляя в себе острое желание схватить священника за шиворот и выбросить за дверь.
— Так, так… — согласился отец Владимир. — Дозволенные цензурой?.. Но, однако, драгоценнейший мой Михаил Андреевич, ходят слухи, что вы читаете мужикам кое-что и… не дозволенное цензурой. И я полагаю, что слухи эти не лишены… м-м-м… некоторого основания. Мой долг, уважаемый Михаил Андреевич, долг пастыря, предупредить вас, что вы стоите, я бы сказал, на весьма скользком пути. Да-с…
— Чего ж вам угодно от меня? — спросил учитель, уже не скрывая накипевшего раздражения.
— Мне угодно, — уже не скрывая своей ненависти: к учителю, зашипел отец Владимир, — Мне угодно, чтобы вы прекратили, наконец, развращать крестьян. Мне угодно, чтобы вы…
Но учитель не дал ему договорить.
Вскочив из-за стола и сделав по комнате несколько крупных шагов, он остановился против отца Владимира и, в упор глядя на него таким взглядом, от которого тому стало не по себе, глухо произнес:
— Вот что, отец Владимир. Я делаю то, что нахожу нужным делать. В ваши дела и дела господа бога я не вмешиваюсь и вас прошу также не соваться в мои мирские дела. И еще прошу вас сейчас же уйти, иначе… иначе боюсь, что беседа наша примет для вас неприятный оборот! Слышите вы, пастырь?!!
— Ах, так! — выдавил из себя отец Владимир, пятясь к двери. — Гонишь, значит, пастыря стада христова! — с какой-то злобной радостью и почти с торжеством выкрикнул он. — Я этого не прощу! Я этого не оставлю!
И отец Владимир, не прощаясь, выбежал из комнаты, сердито хлопнув дверью.
Он пришел домой сильно не в духе. Попадья поняла это сразу же, едва услышала угрюмое пыхтение в прихожей.
— Ужинать будешь, отец? — осторожно спросила она, выглядывая из-за занавески. Отец Владимир не ответил.
Молча подойдя к шкафчику, он достал графин, налил рюмку водки, посмотрел сквозь нее на свет яркой двадцатилинейной лампы и залпом выпил, потом принялся ходить по комнате взад вперед, шепча ругательства по адресу «проклятого развратителя».
Наконец отец Владимир сел за стол, пододвинул чернильницу, лист бумаги и начал писать. По мере того как бумага покрывалась ровными рядами строчек, лицо попа светлело; временами он даже улыбался. Только улыбка теперь у него была не слащавая, а ехидная, выражавшая злобную радость.
«Долг христианина и пастыря, — писал отец Владимир, — обязывает меня сообщить вашему высокопревосходительству весьма неприятные вести… Учитель Михаил Андреев Смирнов завел подозрительные сношения с местными мужиками. К нему приходят крестьяне не только моего прихода, но и из Ногушей и других окрестных сел. Ежедневно сей недостойный ведет с ними разговоры на богопротивные темы, и я с глубочайшею скорбию отмечаю, что разврат дал уже свои нежелательные плоды, ибо крестьяне с большею охотою идут в его школу, нежели в божий храм… По селу ходят слухи, что учитель Смирнов дает мужикам читать запрещенные книжки, при помощи которых настраивает народ против государя-императора… А недавно развратитель организовал в селе среди бедных мужиков кредитное товарищество и во всеуслышание заявил, что, только помогая друг другу, крестьяне сообща смогут «достичь лучшей жизни…»
Отец Владимир написал еще несколько строк, затем снова подошел к заветному шкафчику и опрокинул в рот еще рюмку водки. Запечатывая письмо, отец Владимир злорадно ухмылялся:
— Ну-с, молодой человек, посмотрим, как вы теперь заговорите…
Через неделю учителю Смирнову сообщили, что дальнейшее его пребывание в селе Корлыханове нежелательно и будет лучше, если он сам, «добровольно» покинет пределы Емашинской волости.
…Ранним декабрьским утром 1908 года с тяжелым чувством учитель покидал село. В школе были каникулы, и Михаил Андреевич подумал, что это, пожалуй, и к лучшему, потому что у него нехватило бы сил спокойно расстаться с детьми.
За околицей учитель попросил остановить сани и долго глядел в сторону села. Там возле школы, смутно чернея среди окружающей белизны снегов, виднелся сад. Его сад! Тяжелые думы овладели учителем.
Будет расти сад, вместе с ним будут расти и крестьянские дети. Долго ли будут помнить они об учителе Смирнове или скоро забудут его? Кого назначат в школу на его место? Будет ли это чуткий, отзывчивый человек, с сердцем, горящим любовью к детям и своему труду, или холодный, бездушный чиновник, для которого все безразлично, кроме его жалования?
Если бы Михаил Андреевич мог предугадать то, что произойдет через несколько дней, он уехал бы из села спокойным, зная, что его дело попало в надежные руки.
1 января 1909 года в школу быстрой легкой походкой вбежал просто и скромно одетый молодой человек и, с волнением оглядев стены, голосом, от которого сразу же повеяло чем-то родным и близким, весело сказал:
— Здравствуйте, дети!..
Это был Иван Обвинцев — местный корлыхановский житель, первый из «мужиков» Емашинской волости упорным трудом сумевший получить среднее образование.
Это был тот самый мальчик Ваня, которого несколько лет тому назад отвез Михаил Андреевич в Благовещенск, в учительскую семинарию.
Это были отрывки из начала книги - «Учитель из Юрюзани».
Автор Леонид Николаевич Сурин - краевед, писатель, журналист, член Союза журналистов СССР и России, почетный гражданин г. Юрюзани, лауреат областной комсомольской премии «Орлёнок».
Леонида Николаевича Сурина в Юрюзани знали и уважали многие. В 2010 году его не стало. Но в память об этом выдающемся человеке ежегодно проводятся городские «Суринские чтения».
Так же в день рождения Леонида Николаевича, а именно, 24 мая, в Юрюзанском технологическом.техникуме проводятся малые «Суринские чтения».
* * *
На этом всё, всего хорошего, читайте книги - с ними интересней жить!
Юрий Шатохин, канал Веб Рассказ, Новосибирск.
Плейлист ВСЕ рассказы - 1330 рассказов озвученные мной.
До свидания.
Оценили 3 человека
6 кармы