Равнодушие

C самого юного возраста мы прекрасно разбираемся, что есть добро, а что – зло. Порой, эти понятия не столь уж однозначны, но основные признаются всеми народами и религиями. Яркий пример – десять христианских заповедей, их антиподы* - семь смертных грехов. А посередине – безразличие, равнодушно взирающее на неравную борьбу добра со злом. По мнению ученых, через невообразимое количество лет, нашу вселенную ждет «тепловая смерть» - энтропия. Это когда сгорят все звезды, исчезнут все черные дыры, холод космоса равномерно прогреется во всей своей бесконечности… Не собираясь оспаривать или поддерживать эту теорию, в философском смысле, энтропия - высшая форма равнодушия. Ни холодно, ни жарко, ни свет, ни тьма – ни любовь, ни ненависть. А что высшее зло для всего живого? Ну, смерть, конечно, простите за риторику. Вот так ненавязчиво, в стиле простейшего, а-ля математического доказательства теоремы, я и провел знак равенства между равнодушием и высшим злом…

Молодая женщина вышла из ворот церкви, держа за руку мальчугана трех-четырех лет. Долго сдерживаемый строгостью храмовой обстановки энтузиазм нашел выход, как только мать отпустила руку сына для обязательного крестного знамени у ворот храма. Малыш вприпрыжку миновал шеренгу прицерковных попрошаек, по случаю воскресения выстроившихся вдоль дорожки, и выскочил на автомобильную стоянку. Модельный ряд, представленный на площадке перед церковью, особого интереса у ребенка не вызвал и он рванул к роднику, сопровождаемый строгим окриком матери: «Куда несешься по грязи! Вернись немедленно!». Но остановить малыша могли, разве что крепкие вожжи, но их у мамы не было. Торопливый топоток маленьких ножек весело застучал по ступенькам, ведущим на холм, из-под которого вытекал одетый в гранит ручеек – цель мальчишки. У самого домика, венчающего родник, малыш резко притормозил бег – прислонившись к каменной кладке стены, там сидел безногий дядька. Обтянутые дерматином* короткие толстые культи* неуклюже торчали из-под него, и было это так необычно и странно, что мальчишка забыл о роднике и уставился на калеку с присущей детству непосредственностью. Был дядька грязен и потрепан неимоверно, его сиденье у родника не имело смысла – тут не подавали милостыню, некому было оценить великодушие и значительность такого «жеста», как у храма. Туда, скорее всего, он и приполз, но был прогнан местными «авторитетами», как чужак, и теперь с безнадежной тоской взирал на щедрость прихожан, не в силах ни уйти, ни присоединится к чужому «празднику раздачи халявы».

- Дядя, тебе больно? – с сочувствием спросил мальчонка, его ручка с опаской протянулась к культе. Маленький, а сообразил, отсутствие ног – это неестественно и потому плохо. Калека перевел воспаленные слезящиеся глаза на малыша, и увидел во взгляде ребенка столько непритворного соболезнования, что даже сердце зашлось. Захотелось приласкать малыша, грязная, заскорузлая рука протянулась к голове ребенка, но в считанных миллиметрах, вздрогнув, остановилась, словно испугавшись осквернить своим прикосновением нечто чистое и святое. - Ничего, малыш, я привык… - сиплым полушепотом выдавил из себя инвалид, и слеза заскользила по небритой морщинистой щеке, невольно и нежданно для самого дядьки…

- Куда руки тянешь, алкоголик! – резкий раздраженный женский крик вмиг разрушил очарование момента. Мать ребенка, как рассерженная наседка налетела на инвалида, и тот привычно злобно отмахнулся от женщины:
- Да пошла ты, кому нужен твой ублюдок! – привычно резко огрызнулся он, сплюнул и демонстративно отвернулся от пылающей негодованием матери. Впрочем, той уже было не до калеки, она тащила прочь за руку сына и раздраженно отчитывала его. На лице малыша было написано полное непонимание своего проступка…

Люди не рождаются бессердечными и равнодушными. Принято считать, что такими нас делает жизнь, в которой царствуют правила хорошего тона, справедливые законы, светские и религиозные, добрые и заботливые взрослые. Мне это, по крайней мере, странно. У меня нет надежных рекомендаций и готовых рецептов, как сохранить детскую отзывчивость и сопереживание, я лишь уверен – без этого мир погибнет.