Триумф конных лучников. Битва при Каррах, 53 год до нашей эры.

Доброго времени суток друзья.

Выполняя обещанное, на этот раз разберем битву, про которую слышали все, кто хоть сколько-нибудь интересовались историей Древнего Рима.

Летом 53 года до нашей эры армия римского наместника Сирии Марка Лициния Красса, вторгшаяся в пределы Парфянского царства, была атакована армией противника неподалеку от греческого города Карры.

О том кто такой Красс, как и с какой целью он оказался наместникам Сирии, и как римляне оказались под Каррами мы говорить не будем. Любой желающий, из числа подзабывших школьную программу, может все это самостоятельно нагуглить и почитать. Либо же задать свой вопрос в комментариях. Нас же интересуют лишь перипетии самого сражения.

В армии Красса было семь легионов, около четырех тысяч легковооруженных и примерно столько же всадников. Необходимо уточнить, что война шла уже более года, и из состава этих легионов семь тысяч человек было оставлено в качестве гарнизонов в занятых в ходе кампании 54-го года парфянских городах. Потому, можно полагать , что в среднем легионы насчитывали примерно по 4-5 тысяч человек, а вся армия состояла из 36-40 тысяч солдат.

Из четырех тысяч конницы примерно тысяча были галлами, которых привел Крассу его сын, до этого находившийся в армии завоевывающего Галлию Цезаря. Собственно именно Цезарь всячески поддерживающий эту авантюру Красса и прислал ему эту тысячу галлов.

В том, что касается парфянской армии возглавляемую Суреной, то про ее численность мы не имеем практически никаких сведений. Довольно часто упоминаемые 10-11 тысяч всадников, из которых одна тысяча были тяжелой, а остальные легкой конницей, это лишь интерпретация довольно неясного сообщения Плутарха, который пишет про Сурену следующее: «В поход выступал он не иначе, как, везя за собой припасы на тысяче верблюдов и двести повозок с наложницами; тысяча конников, закованных в броню, и еще большее число легковооруженных сопровождали его особу; всех же всадников, прислужников и рабов было у него не менее десяти тысяч».

Как видим при буквальном прочтении, можно понять и так, что у Сурены были чуть больше двух тысяч всадников. Но если мы предположим, что речь идет во-первых лишь о личной свите или дружине второго по знатности, после царя, человека в Парфянском царстве, а вовсе не о всем войске, а во вторых без сомнения Плутарх как обычно сильно приукрасил действительность, то как ни странно можно и в самом деле допустить, что армия парфян под Каррами состояла из шести, максимум десяти тысяч воинов, из которых одна-две тысячи были тяжеловооруженными катафрактами, а остальные лучниками. Почему я склоняюсь к этой цифре попытаюсь объяснить чуть позже.

Единственное, что не вызывает никаких сомнений, против римской армии, состоящей из всех родов войск, парфяне выставили исключительно конное войско.

Далее предоставим слово Плутарху:

«Но тут несколько человек из числа посланных в разведку вернулись с известием, что остальные перебиты неприятелем, что сами они с трудом спаслись бегством, а враги в великом множестве смело идут на римлян. Все встревожились, Красс же, совершенно ошеломленный, еще не совсем придя в себя, стал наспех строить войско в боевой порядок. Сначала он, как предлагал Кассий, растянул пеший строй по равнине на возможно большее расстояние в предупреждение обходов, конницу же распределил по обоим крыльям, но потом изменил свое решение и, сомкнув ряды, построил войско в глубокое каре, причем с каждой стороны выставил по двенадцати когорт, а каждой когорте придал по отряду всадников, дабы ни одна из частей войска не осталась без прикрытия конницы и можно было бы ударить на врага в любом направлении, не страшась за собственную безопасность. Один из флангов он поручил Кассию, другой — молодому Крассу, а сам стал в центре.»

Как известно, в римском легионе образца первого века до нашей эры по штату насчитывалось 10 когорт, итого в семи легионах их должно было быть семьдесят.

Налицо же, как видим лишь сорок восемь. если мы вспомним про семь тысяч легионеров, оставленных в качестве гарнизонов, то все станет ясным. 12 когорт при штатной численности в 600, а реальной 500 человек, примерно и составляют 7 тысяч воинов( 12 Х 500= 6000 легионеров + 1000 легковооруженных стрелков= 7 тысяч).

Также стоит поговорить и о боевом построении римлян. Поскольку они полагали, что противник уже приближается, то ничего удивительного, в том, что первоначально они выстроились в обычную боевую линию с конницей на флангах нет. Однако когда парфяне не появились, то Красс принял решение самому пойти на них. Но двигаясь неизвестно на какое расстояние в таком построении римское войско неминуемо расстроило бы свои ряды, возможно даже распалось бы на отдельные отряды, а обоз, который вынужден был бы двигаться позади армии, был бы неприкрыт. Потому Красс строит армию в единое каре, с обозом посередине. Так можно продвигаться без опасения, что армия разорвется на части и при этом будучи прикрытым со всех сторон.

«Продвигаясь в таком порядке, они подошли к речке, название которой Балисс. Река была невелика и не обильна водой, но в эту сушь и зной, после трудностей безводного, полного тягот пути, воины очень ей обрадовались. Бо́льшая часть начальников полагала, что здесь и надлежит расположиться на отдых и ночевку, разузнать, насколько это возможно, какова численность и боевое построение врагов, а с рассветом двинуться против них. Но, побуждаемый сыном и его всадниками, которые советовали идти вперед и вступить в бой, Красс приказал, чтобы, кто хочет, ели и пили, оставаясь в строю, и, не дав людям как следует утолить голод и жажду, повел их не ровным шагом, с передышками, как это делается перед битвой, а быстро, без остановок, до тех пор, пока они не увидели неприятеля, который, против ожидания, не показался римлянам ни многочисленным, ни грозным»

Еще раз, подчеркнем, что войско парфян не показалось римлянам «многочисленным» или «грозным».

Ну про «грозность», как увидим далее впечатление было обманчивым.

"Сурена заслонил передовыми отрядами основные свои силы и скрыл блеск вооружения, приказав воинам заслониться плаща¬ми и кожами. Когда же парфяне подошли ближе, их военачальник подал знак, и вся равнина сразу огласилась глухим гулом и наводящим трепет шумом. Ибо парфяне, воодушевляя себя перед боем, не трубят в рога и трубы, а поднимают шум, колотя в обтянутые кожей полые инструменты, которые обвешиваются кругом медными погремками. Эти инструменты издают какой-то низкий, устрашающий звук, смешанный как бы со звериным ревом и раскатами грома; парфяне хорошо знают, что из всех чувствований слух особенно лег¬о приводит душу в замешательство, скорее всех других возбуждает в ней страсти и лишает ее способности к здравому суждению.

24. Устрашив римлян этими звуками, парфяне вдруг сбросили с доспехов покровы и предстали перед неприятелем пламени подобные — сами в шлемах и латах из маргианской, ослепительно сверкавшей стали, кони же их в латах медных и железных."

Тут скорее дело обстояло так. В авангарде парфян находились конные лучники в кожаных доспехах, которые при приближении римлян, по сигналу  разошлись в разные стороны и пропустили вперед катафрактов в их сияющих доспехах.

Надо отметить, что это было первое боевое столкновение парфян с римлянами, противники еще не знали друг друга, потому неудивительно то, что произошло далее.

"Первым намерением парфян было прорваться с копьями, расстроить и оттеснить передние ряды, но, когда они распознали глубину сомкнутого строя, стойкость и сплоченность воинов, то отступили назад и, делая вид, будто в смятении рассеиваются кто куда, незаметно для римлян охватывали каре кольцом."

Надо полагать, что в то время как катафракты начали свою «психическую атаку», конные лучники как раз и охватывали римлян со всех сторон.

Само собой, что парфяне не были идиотами, чтобы с конницей, пусть даже тяжелобронированной и вооруженной длинными копьями, бросаться на плотный строй пехоты. Просто надо вспомнить, что в этом регионе уже довольно давно не было настоящей тяжелой пехоты, а легкая и средняя пехота(вроде пельтастов) атаки катафрактов точно бы не стала дожидаться и бросилась бы бежать. Для ясности уточним, что до изобретения стремян еще несколько столетий, и потому атаковать на полном галопе, зажав копье под мышкой так, как это делали средневековые рыцари, катафракты не могли.

Они и не стали атаковать, убедившись в стойкости и глубине римского строя, катафракты стали разворачивать коней даже не заезжая в зону досягаемости римских стрелков.

"Красс приказал легковооруженным броситься на неприятеля, но не успели они пробежать и нескольких шагов, как были встречены тучей стрел; они отступили назад, в ряды тяжелой пехоты и положили начало беспорядку и смятению в войске, видевшем, с какой скоростью и силой летят парфянские стрелы, ломая оружие и пронзая все защитные покровы — и жесткие и мягкие — одинаково."

Тут необходимо сделать некоторое отступление. По видимому, именно с Плутарха начинается та эпопея с историями про некие восточные супер-пупер луки пробивающие все на свете. Между тем, он же сам эти истории несколько ранее высмеивал:

"Между тем из городов Месопотамии, в которых стояли римские гарнизоны, явились, насилу вырвавшись оттуда, несколько солдат с тревожными вестями. Они видели собственными глазами целые скопища врагов и были свидетелями сражений, данных неприятелем при штурмах городов. Все это они передавали, как водится, в преувеличенно страшном виде, уверяя, будто от преследующих парфян убежать невозможно, сами же они в бегстве неуловимы, будто их диковинные стрелы невидимы в полете и раньше, чем заметишь стрелка́, пронзают насквозь все, что ни попадается на пути, а вооружение закованных в броню всадников такой работы, что копья их всё пробивают, а панцири выдерживают любой удар."

Еще раз, Плутарх все эти истории про парфянское вундерваффе, считал явным преувеличением, которое «как водится» распространяют после проигранных сражений.

То, что это действительно так, мы увидим чуть позже.

"А парфяне, разомкнувшись, начали издали со всех сторон пускать стрелы, почти не целясь (римляне стоя¬ли так скучен¬но и тесно, что и умышленно трудно было промахнуться), круто сгибая свои тугие большие луки и тем придавая стреле огромную силу удара. Уже тогда положение римлян становилось бедственным: оставаясь в строю, они получали рану за раной, а пытаясь перейти в наступление, были бессильны уравнять условия боя, так как парфяне убегали, не прекращая пускать стрелы. В этом они после скифов искус¬нее всех; да и нет ничего разумнее, как, спасаясь, защищаться и тем снимать с себя позор бегства."

В очередной раз видим, почему стрельба парфян со скачущих коней была эффективна, Им не нужно было тщательно целиться.. Достаточно было просто стрелять в сторону римского каре, а уж куда нибудь стрела да и попадет. А это также означало, что им и не надо было приближаться на дистанцию прямого выстрела.

Между тем, как римским лучникам во-первых надо было выйти вперед, где они остались бы без прикрытия , что для них не защищенных тяжелыми доспехами и не имеющих щита было чревато, а во вторых они в качестве цели имели быстро перемещающихся вперед-назад отдельных всадников, что означало, что результативность навесной стрельбы была бы крайне неэффективна. Выбегать же вперед, чтобы выйти на дистанцию прямого выстрела, как мы помним они уже попробовали, и чем это закончилось тоже видели.

"Пока римляне надеялись, что парфяне, истощив запас стрел, либо воздержатся от сражения, либо вступят в рукопашный бой, они все же не теряли мужества. Но когда стало известно, что поблизости стоит множество верблюдов, навьюченных стрелами, откуда, подъезжая, их берут передовые воины, Красс, не видя этому конца, стал падать духом."

Этот пассаж про верблюдов груженных стрелами, раскритиковал еще известный военный историк Ганс Дельбрюк. На самом деле нечто такое вполне могло иметь место. Хотя достаточно было бы, если бы у каждого парфянского стрелка при себе имелся бы не один, а два-три колчана со стрелами.

"Через посланных он (Красс) велел своему сыну постараться заставить неприятелей принять бой раньше, чем они его окружат: ибо парфянская конница устремлялась главным образом на него, чтобы обойти крыло, которым он командовал, и ударить ему в тыл. Итак, молодой Красс, взяв тысячу триста всадников, в том числе тысячу прибывших от Цезаря, пять¬сот лучников, а из тяжеловооруженных — ближайшие восемь когорт, повел их обходным движением в атаку."

Тут мы видим очередной намек на численность парфян. Их оказывается так мало, что они не могли окружить весь строй римлян, и потому охватывали главным образом только один из флангов каре, стремясь зайти и в тыл.

Численность отряда молодого Красса можно оценить в 6 с небольшим тысяч человек.

Парфянские конные лучники тут же начинают отходить.

"Римлянам представлялось, что они одерживают верх и гонятся за неприятелем, пока, продвинувшись далеко вперед, они не поняли обмана: враги, которых они считали убегающими, повернули против них, и сюда же устремились другие, в еще большем числе. Римляне остановились в расчете, что, видя их малочисленность, парфяне вступят в рукопашный бой. Но те выстроили против римлян лишь своих броненосных конников, остальную же конницу не построили в боевой порядок, а пустили скакать вокруг них."

То есть парфянские катафракты в отличие от конных лучников находились в плотном строю, и по видимости в отдалении, ожидая своего часа.

"Взрывая копытами равнину, парфянские кони подняли такое огромное облако песчаной пыли, что римляне не могли ни ясно видеть, ни свободно говорить. Стиснутые на небольшом пространстве, они сталкивались друг с другом и, поражаемые врагами, умирали не легкою и не скорою смертью, но корчились от нестерпимой боли, и, катаясь с вонзившимися в тело стрелами по земле, обламывали их в самих ранах, пытаясь же вытащить зубча¬ые острия, проникшие сквозь жилы и вены, рвали и терзали самих себя. Так умирали многие, но и остальные не были в состоянии защищаться. И когда Публий призывал их ударить на броненосных конников, они показывали ему свои руки, приколотые к щитам, и ноги, насквозь пробитые и пригвожденные к земле, так что они не были способны ни к бегству, ни к защите."

Тут ясно видно, какова на самом деле эффективность парфянских стрел. Если мы вспомним, как выглядел римский легионер в эту эпоху, 

то мы заметим, что его руки и ноги практически не защищены. Неудивительно, что большинство ранений они получали именно в эти, неприкрытые части тела, и часто, если эти стрелы задевали кровеносные сосуды попросту умирали от потери крови.

"Тогда Публий, ободрив конницу, стремительно ринулся на врагов и схватился с ними врукопашную. Но не равны были его силы с неприятельскими ни в нападении, ни в обороне: галлы били легкими, коротенькими дротиками в панцири из сыромят¬ной кожи или железные, а сами получали удары копьем в слабо защищенные, обнаженные тела. Публий же больше всего полагался именно на них и с ними показал чудеса храбрости. Галлы хватались за вражеские копья и, сходясь вплотную с врагами, стесненными в движениях тяжестью доспехов, сбрасывали их с коней. Многие же из них, спешившись и подлезая под брюхо неприятельским коням, поражали их в живот. Лошади вздымались на дыбы от боли и умирали, давя и седоков своих и противников, перемешавшихся друг с другом. Но галлов жестоко мучила непривычная для них жажда и зной. Да и лошадей своих они чуть ли не всех потеряли, когда устремлялись на парфянские копья."

Тут собственно, как и разборе битвы при р. Арсания мы видим, что является главной задачей катафрактов. Тяжеловооруженные парфянские, армянские и прочие всадники-катафракты предназначались почти исключительно для прикрытия конных лучников от контратак вражеской конницы. И первое, что они стремились сделать, это спешить вражескую конницу поубивав их коней. Сам факт, что бой с 1300 римскими всадниками был такой упорный, говорит о том, что катафрактов было действительно не очень много.  Вероятно их и впрямь было не больше тысячи.  Да и сам Плутарх говоря о причинах поражения римской конницы называет множество причин, кроме одной - превосходства парфян в численности. 

"Итак, им поневоле пришлось отступить к тяжелой пехоте, ведя с собой Публия, уже изнемогавшего от ран. Увидя поблизости песчаный холм, римляне отошли к нему; внутри образовав¬шегося круга они поместили лошадей, а сами сомкну¬ли щиты, рассчитывая, что так им легче будет отражать варваров. Но на деле произошло обратное. Ибо на ровном месте находящиеся в первых рядах до известной степени облегча¬ют участь стоящих за ними, а на склоне холма, где все стоят один над другим и те, что сзади, возвышаются над остальными, они не могли спастись и все одинаково подвергались обстрелу, оплакивая свое бессилие и свой бесславный конец."

По поводу холма, занятие которого усугубило положение римлян, это весьма спорный момент. В реальности положение их осложнилось в первую очередь потому, что лишившись конницы они уже не могли отгонять вражеских лучников, и  те  безбоязненно подъезжали значительно ближе, стало быть и эффект от обстрела усиливался, а во вторых  мы видим, что легионеры  пали духом и потеряли надежду на спасение. исключением не стал и сам командир.

"При Публии находились двое греков из числа жителей соседнего города Карры — Иероним и Никомах. Они убеждали его тайно уйти с ними и бежать в Ихны — лежащий поблизости город, принявший сторону римлян. Но он ответил, что нет такой страшной смерти, испугавшись которой Публий покинул бы людей, погибающих по его вине, а грекам приказал спасаться и, попрощавшись, расстался с ними. Сам же он, не владея рукой, которую пронзила стрела, велел оруженосцу ударить его мечом и подставил ему бок. ...Остальных, продолжавших еще сражаться, парфяне, поднимаясь по склону, пронзали копьями, а живыми, как говорят, взяли не более пятисот человек. Затем, отрезав головы Публию и его товарищам, они тотчас же поскакали к Крассу."

В принципе мы можем сделать предположение, что парфяне стали подниматься на холм уже после того, как окончательно перестреляли римлян, а копьями попросту добивали раненых и отдельных уцелевших.

"А положение Красса было вот какое. После того как он приказал сыну напасть на парфян, кто-то принес ему известие, что неприятель обращен в бегство и римляне, не щадя сил, пустились в погоню. Заметив вдобавок, что и те парфяне, которые действовали против него, уже не так настойчиво нападают (ведь бо́льшая их часть ушла вслед за Публием), Красс несколько ободрился, собрал свое войско и отвел его на возвышенность в надежде, что скоро вернется и сын. Из людей, которых Пуб¬лий, очутившись в опасности, отправлял к нему, посланные первыми погибли, наткнувшись на варваров, а другие, с великим трудом проскользнув, сообщали, что Публий пропал, если ему не будет скорой и сильной подмоги. Тогда Крассом овладели одновременно многие чувства, и он уже ни в чем не отдавал себе ясного отчета. Терзаемый разом и беспокойством за исход всего дела и страстным желанием прийти на помощь сыну, он, в конце концов, сделал попытку двинуть войско вперед. Но в это самое время ста¬ли подходить враги, еще больше прежнего нагоняя страх своими криками и победными песнями, и опять бесчисленные литавры загремели вокруг римлян, ожидавших начала новой битвы. Те из парфян, которые несли воткнутую на копье голову Публия, подъехали ближе, показали ее врагам и, издеваясь, спрашивали, кто его родители и какого он роду, ибо ни с чем не сообразно, чтобы от такого отца, как Красс, — малодушнейшего и худшего из людей, мог родиться столь благородный и блистающий доблестью сын."

Это крайне интересный момент. Во первых мы видим, что для уничтожения 6 тысячного отряда молодого Красса парфяне стянули большую часть своих сил. Также понятно, что со своими 1300 всадниками молодой Красс вряд ли бы бросился в рукопашную с десятками тясяч врагов. Можно полагать, что против него действовало примерно тысяч 5-6 конных лучников и катафракты. Против основных же сил оставались какие то незначительные отряды, исключительно для наблюдения.

Видим также, что уже в те далекие от нас времена прекрасно понимали, что такое психологическая война.

"Между тем враги перешли к действиям. Прислужники и оруженосцы, разъезжая вдоль флангов, стали пускать стрелы, а передовые бойцы, действуя копьями, стеснили римлян на малом пространстве — исключая тех немногих, которые решались, дабы избегнуть гибели от стрел, бросаться на врагов, но, не причинив им большого вреда, сами умирали скорой смертью от тяжких ран: парфяне вонзали во всадников тяжелые, с железным острием копья, часто с одного удара пробивавшие двух чело¬век. Так сражались они, а с наступлением ночи удалились, говоря, что даруют Крассу одну ночь для оплакивания сына ..."

А вот тут мы отмечаем интересную деталь. Оказывается в парфянском войске катафрактами была знать, а прислужники и оруженосцы этой знати и являлись конными лучниками.

И вновь видим предназначение катафрактов. Они отгоняют непрятельскую конницу от своих конных лучников.

"Итак, парфяне, расположившись поблизости, были преисполнены надежд. Для римлян же наступила ужасная ночь; никто не думал ни о погребении умерших, ни об уходе за ранены¬ми и умираю¬щи¬ми, но всякий оплакивал лишь самого себя. Ибо, казалось, не было никакого исхода — все равно, будут ли они тут дожидаться дня или бросятся ночью в беспредельную равнину. Притом и раненые сильно обременяли войско: если нести их, то они будут помехой при поспешном отступлении, а если оста¬вить, то криком своим они дадут знать о бегстве."

Тут собственно мы видим уже знакомую картину. Римское войско вовсе не разгромлено. Уничтожен полностью лишь один отряд молодого Красса,. Но большое количество раненых, которых невозможно транспортировать и главное полный упадок духа, как у солдат, так и у полководца, уже лишили армию способности к каким либо действиям.

Дальнейшие действия римлян можно охарактеризовать лишь как агонию. Одни командиры со своими отрядами бросают армию и полководца и пробиваются в Сирию, другие пытаются сделать то же самое, но попадаются парфянам и уничтожаются ими по отдельности. Судьба самого Красса была печальной. Перехваченный главными силами парфян во главе с Суреной, он согласившись на переговоры, был предательски убит со всеми сопровождающими его римлянами.

Говорят, что из всего римского войска сумело спастись лишь 10 тысяч человек. Остальные погибли либо попали в плен.

Разумеется очень многие вопросы касательно этой темы не раскрыты до конца. Но их вполне можно будет обсудить в комментариях. А на сегодня все.