1. "Димушка забрался ко мне на колени и, обняв за шею, прижался губами к уху:
– Бабушка, родненькая, – зашептал он, – ты кого больше всех лю-бишь? Его глазки распахнулись, а сердечко замерло на миг от ожидания радости. Я, конечно же, хотела сказать:
«Тебя, мой малыш», – но из педагогических соображений ответила: – Я вас всех, внучек, люблю одинаково".
Мальчик понимающе улыбнулся:
– Ладно. Я всё равно знаю кого. Пусть это будет наша с тобой тайна.
2. "Есть брат у меня и быстрый конь,
Есть башня, скала и отцов огонь...
Ласточки улетают к теплу, говорят,
Та, что к нам прилетит, найдёт тепло".
(Из ингушской песни)
Крепкая седая старуха лет шестидесяти сидела за прялкой у окна. Ловкие пальцы легко сучили пряжу, а она пела странную грустную песню. Старуха не видела, как в горницу вошёл семилетний внук Миша и притаился за её спиной. Он внимательно слушал бабушкину песню, гортанную, похожую на эхо в горах. Женщина закончила куделю, отодвинула прялку в угол и увидела внука. Глаза ребёнка блестели любопытством.
– Иди сюда, мой мальчик! Она опустилась на лавку, посадила Мишу на колени и тихо зашептала на ушко ласковые слова, которые громко мальчику не говорят.
– Бабушка Тоита, ты, правда, ингушка? – так же тихо и таинственно спросил и внук.
– Правда. В горах живут мои братья и сёстры, много племянников, внуков. А вот я тебя, Михайлушка, возьму весной в гости к ним на священный праздник Солнца
– сам увидишь, какие у тебя родичи, – горделиво сказала она.
3.
Мулла с минарета призывал правоверных на вечернюю молитву, когда Висаит вошёл в свою саклю. Его семья считалась христианской. Хотя мало кто в ауле разбирался в религиях. Мужчины иногда ходили в мечеть, иногда в церковь, женщины поклонялись старым богам на Святой горе. Висаит молился домашним богам: каменному идолу у очага и Маруше – иконке с изображением девы Марии.
Он поблагодарил их за то, что они дали ему много детей, попросил здоровья членам своей семьи. Висаит даже перечислил их по именам, чтобы боги не забыли кого-нибудь. Напоследок попросил благополучного отёла корове. Удовлетворённый разговором с богами, Висаит вышел из дома.
Старшие дочери собрались к роднику за водой. Их уже можно назвать девушками, и чтобы нескромные взгляды и шутки не задели девичьей чести, сестёр должны были сопровождать братья: Борз и Орц.
Дети шли в ряд и были такими красивыми, статными, высокими, что Висаит невольно залюбовался. Он вспомнил, как огорчался рождением первых девочек. Старшую назвали Яхита – «Живи!»
Потом родилась Социта – «Остановись!». Затем Тоита – «Хватит!»
Тогда они с женой много молились: ходили в пещеры к старым богам, к солнцеликой Тушьоли, ездили в Джейрах в христианский храм Тхаба Ерды - Святого Фомы.
Когда Зора была беременна четвёртый раз, ребёнку приготовили имя Елита – «Умри!» Но родился Борз – «Волк». Сколько радости тогда было в ауле! Висаит зарезал на рождение сына быка.
А теперь у них с Зорой пятеро сыновей и три дочери. И никто из детей не умер. Девушки шли к роднику с бурдюками, только у Яхиты был кувшин, высокий медный сосуд с узким горлышком, который она ставила на плечо и изящно поддерживала руками. При этом черкеска туго обнимала её стройную талию. Тоита, младшая, ни в чём не уступала сестре: высокая, длинные косы до колен, тонкие брови вразлёт. А вот Социта уродилась широкоплечей и коренастой, похожей на мужчину.
Сразу видно, что родители хотели сына. Но девушка не унывала и была самой бойкой, весёлой и смешливой из сестёр. Тропинка сузилась и круто пошла вниз. Ребята выстроились цепочкой, камешки сыпались из-под ног. Девушки старались идти мелкими шагами, прямо, сохраняя достоинство. Внизу журчал ручей, который брал начало в каменной чаше родника.
У источника на плоском выступе скалы уже стояло несколько девушек. Они встретили сестёр радостными приветствиями.
К роднику горянки ходили не только за водой. Там можно было поболтать с подружками, обменяться новостями, посплетничать. А ещё – перемигнуться с джигитами, которые тоже собирались у родника, но чуть поодаль. Молодёжь под раскатистое горное эхо перекидывалась шутками, намёками, взглядами.
Здесь зарождалась любовь. Сегодня у родника было особенно весело. То и дело смелые шутки и остроты в обеих группах молодёжи сопровождались взрывами смеха. Возвращались девушки домой возбуждённые, полные впечатлений. Социта шутила:
– А как Гелани смотрел на нашу Тоиту?! Видно, прикидывал: пройдёт ли она в дверь его низенькой сакли
– Неправда, – вспыхнула младшая сестра, – он на Яхиту смотрел! Орц всю дорогу ныл:
– Быстрей идите, нана ругать будет. А мать уже стояла у плетня и сердито выговаривала:
– Вас только за водой посылать! «Смешно, – думала Тоита, – как будто сама не была молодой!»
4
В 1831 году два полка линейных казаков прибыли на дальние рубежи Российской Империи и укрепились на берегах Сунжи. Время было неспокойное. Не все ингушские аулы были мирными. Казаки охраняли своё селение и поля, а ещё несли службу на кордоне. Новая станица расположилась в уютной долине, закрытой от ветров горами, с плодородной землёй и чистыми водами горной реки.
Земляки держались кучкой: у них были общие воспоминания и зачастую родственные отношения.
Большинство привезли свои семьи, но на холостёжь девок не хватало. Некоторые из ребят ездили за невестами в обжитые гребенские станицы. Участились случаи умыкания горянок из аулов. В поселении уже были осетинки, ингушки, кабардинки и даже грузинки.
Прохор Лизунов жил один. На Дону остались родные могилы и дальние родственники. На новом месте молодой казак с помощью соседей построил себе мазанку, как мог, обставил её. Не хватало только хозяйки. Он волком рыскал по округе. Тайными тропками подбирался к горным аулам в поисках невесты.
Сосед Ливонников уговаривал Прохора подождать, пока подрастёт его дочь Лизавета. Но девке шёл одиннадцатый год, а парню уже исполнилось двадцать пять. Ему хотелось не только любви, но и детишек в доме. Он присмотрел себе Тоиту. Уж очень она была похожа на казачку. Стройная, гибкая, с длинными чёрными косами и широкими бёдрами. Оставалось самое трудное дело: украсть.
И он придумал план. Сговорившись с тремя друзьями, Прохор уже вторую неделю караулил девушку на тропе, ведущей к роднику. Но всё время рядом с ней находились сёстры и братья. А их было слишком много – целая толпа.
И вот сегодня – удача! К роднику шли только трое из семейства Висаита. Она – красавица Тоита, широкоплечая коренастая сестра её и брат – мальчик лет двенадцати.
– Дождёмся, когда будут вертаться, и сделаем, как задумали, – шептал товарищам Прохор.
– Главное, тихо, чтобы раньше времени не вызвать подозрения у джигитов. И казаки затаились в густом орешнике, откуда было видно, кто идёт от родника. Они спешились и, успокаивая, гладили своих коней по холкам, чтобы те не фыркали и не ржали.
– Идут!.. Вскочив на коней, казаки разделились. Прохор помчался к повороту – эта часть тропы не просматривалась ни из аула, ни от родника; станичники же с двух сторон отрезали пути отступления девушкам и их спутнику. Подхватив на скаку Тоиту, Прохор посадил её впереди себя на коня и устремился в сторону Сунжи.
Его товарищи, немного погарцевав вокруг Социты и Борза, отправились его догонять. Тоита не кричала, только хватала поводья коня, пытаясь вырвать их из рук молодого казака. Когда ей это не удалось, она стала извиваться, что¬бы соскользнуть с лошади.
Но Прохор крепко держал девушку локтями и коленями. Друзья догнали молодых у самой Сунжи. Переправившись на конях через реку, казаки с Тоитой поехали в дом родителей Ивана Петракова, у которого жена была тоже ингушка. Потом, оставив невесту в доме Петраковых, пошли к старикам с просьбой помочь провести замирение с родичами Тоиты, которые должны были вот-вот нагрянуть.
А Тоита в это время рыдала на плече у Седы, жены Ивана. Та её утешала: – Всё равно надо замуж выходить. А казаки – люди хорошие, добрые. Прохор даже дом для тебя построил. Родителей у него нет. Сама хозяйкой будешь. Я уже два года здесь живу, и ничего. А замирятся с вашими, через некоторое время к отцу-матери в гости поедешь.
Седа усадила Тоиту на лавку, а сама достала из сундука свою ингушскую черкеску и протянула новой подруге:
– Надень моё платье, а то твоё вымокло от слёз, – шутливо улыбну-лась она.
– Тоита, смущённо прикрываясь, начала послушно переодеваться. – Ты из какого рода? – продолжала Седа.
– Гайтамировых. А ты? –
Я – Газиевых. – Правда? Моя тётя за Газиевым замужем. Значит, мы родственницы? – обрадовалась Тоита.
– Ну, конечно. Видишь, как хорошо. В другом дворе старики советовались, чем будут откупаться за девку.
– У Прохора сколько овец в отаре? – Дюжина. – Добавим от обчества ещё дюжину. Хватит за девку-то.
– А если не сладим? – Прохор – отважный казак. Станичники с радостью ему помогут. Ну не царицу ж покупаем. Сладим!
Уже солнце оранжевым шаром повисло над горной цепью, когда по пыльной станичной дороге пробежали ребятишки с криками:
– Ингуши едут! Ингуши!
Старики надели папахи и почтительно стали на пути гостей. Ингушей было десятка два. Молодые джигиты, легко спрыгнув с коней, помогли спешиться старейшинам и отошли на достаточное расстояние, чтобы не мешать им решать важный вопрос.
К счастью, один пожилой ингуш сносно говорил по-русски, когда-то служил в Санкт-Петербурге в Кавказском полку. Он и вёл переговоры. Поскольку это был не первый случай примирения сватов, уважаемые люди чинно беседовали о возмещении убытка Висаиту.
Ингуши согласились на две дюжины овец. Казаки пригласили аульчан на свадьбу. Удовлетворённые, те распрощались с казаками, договорившись, что овцы через неделю будут у Висаита. Молодые джигиты назад ехать не спешили. Они с любопытством оглядывали казачек, толпившихся неподалёку на порядке. Женщины оживлённо обсуждали событие, а сами нет-нет искоса поглядывали на джигитов.
– Гей, гей! – поторопил молодых ингушей один из стариков, и вскоре пыль на дороге за ними осела.
Тоита была счастлива со своим Прошкой. Она научилась говорить по-русски, варить борщ, сучить пряжу и по воскресеньям ходить в церковь. Для Прохора его Тоюшка была светом в окне и нарожала ему десять детей. Старший Никита жил с ними, и уже внук Мишунька ходил за бабушкой хвостиком. У них была общая тайна, теперь её знаем и мы с моим внуком Димушкой".
Оценили 26 человек
49 кармы