31 Новый мир

Мы сейчас живём как бы в Ветхом

Завете по отношению к грядущему.

(А. Мень. Читая Апокалипсис, гл. 19.)

А. Мень считает, что двадцатая глава Откровения является кульминацией – в том смысле, что показывает торжество Царства Божьего на земле. Эта глава, пишет А. Мень, вызывала наибольшие споры исследователей и толкователей Апокалипсиса, но она же и удивляла тем, что в ней идёт речь о вещах, отсутствующих в пророческих словах Христа, приведенных в синоптических Евангелиях. 

Но нас это не будет удивлять, ибо читатель, прошедший вместе с нами по страницам Ветхого и Нового Заветов понимает, что христианство использовало лишь имя Иисуса, но не его учение, чему вышеозначенное обстоятельство и является лишним подтверждением. Вывод заключается в том, что Иоанн Богослов при написании Апокалипсиса руководствовался книгами Ветхого Завета – и не руководствовался Новым Заветом, а точнее, не учитывал учение Иисуса.

Итак, рассмотрим двадцатую главу.

В ней Ангел спускается с неба на землю, держа в руках ключ от бездны и цепь, которой он сковал дракона – он же зверь, он же дьявол и сатана, – сроком на тысячу лет, низверг его в бездну и «опечатал». По истечении же тысячи лет он будет освобождён «на малое время». Зачем? Почему? В чём заключается победа бога иудеев над дьяволом, если впоследствии тот будет освобождён?

Души христиан, продолжает Иоанн, замученные, но не признавшие власть зверя, ожили, чтобы царствовать в течение этой тысячи лет.

Остальные умершие не ожили. Это, пишет Богослов, есть первое воскресение.

Но вот проходит указанная тысяча лет, и сатана освобождается из своего заточения, обольщает народы и выходит на битву, окружив «стан святых и город возлюбленный». Но бог пошлёт огонь с неба, который пожрёт их, зверя и его войско. Дьявол снова водворяется в огненное серное озеро, и тоже вместе с лжепророком. Видимо, крепко насолил этот последний первым христианам, если его упоминают вместе с сатаной и регулярно отправляют, пусть не в реальности, но хотя бы в видении, в серное озеро!..

На этот раз заключение производится навечно, без срока.

И оживают все оставшиеся мёртвые, чтобы предстать на суд:

– И судим был каждый по делам своим. И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.

Таким образом, Иоанн Богослов создаёт картину мироздания, в которой Создатель сотворил сынов и дочерей, заранее предопределив, что часть их по окончании земной жизни будет обречена на вечные муки. Ну что тут сказать? Практически ничего, кроме того, что видения, показанные Иоанну Богослову на острове Патмос, имеют своим источником не Творца, а дьявола.

Да-да, рукой Иоанна водил коготь сатаны, ибо только этим можно объяснить мрачную картину ужасов, убийств и обречённости на вечные мучения детей Творца.

И не то страшно, что перед дьяволом не устоял некий Иоанн Богослов и принял показанный перед ним спектакль за чистую монету, – а то, что его книга была предана не забвению, но заняла место в списке книг Нового Завета, который в свою очередь, стал теоретической основой нового религиозного учения.

Но вот наконец, по окончании всех этих перипетий, наступила новая эра: Иоанн Богослов увидел новое небо и новую землю, а также и новый Иерусалим:

– И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.

Это всё конечно, трогательно, но не имеет никакой причинной связи с имеющимися ныне небом и землёй. В самом деле! Нынешний мир по Иоанну, будет уничтожен, и на смену ему придут новые небо и земля, вот только при таком раскладе теряется смысл первоначального мироздания, и напрашивается вопрос, на который у Иоанна нет ответа: почему нельзя было сразу сделать так? Если для того, чтобы испытать людей и отделить праведных от грешников, то в этом случае хоть какой-то смысл ещё мог бы присутствовать – при условии сохранения изначального неба и земли: мир создан, затем даётся возможность проявиться скверне, чтобы её удалить. Но Иоанн предлагает именно новые небо и землю, проявляя, таким образом, отсутствие не только логики изложения, но и здравого смысла вообще.

Один из семи Ангелов, истязавших людей, показал Богослову новый Иерусалим:

– И вознёс меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых… – новый мир в понимании иудея Иоанна, это царствование Иисуса Христа, обещанного Ветхим Заветом царя иудеев – и сами иудеи, в количестве двенадцати колен.

Мы не будем обращать внимание на фэнтези Иоанна Богослова, в следующих выражениях описывающего сей новый Иерусалим:

– И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец. – а сосредоточимся на идеологических воззрениях автора Апокалипсиса, не выходящих за рамки Ветхого Завета и проповедующего господство на Земле избранного народа, с Мессией, сиречь, царём, во главе:

– Спасённые народы будут ходить во свете его (Иерусалима), и цари земные принесут в него славу и честь свою.

Это апофеоз: мир свободных людей побеждён, бог иудеев через назначенного им Мессию, руками иудеев осуществляет управление созданным мировым рабовладельческим государством:

– И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему.

Однако в изложении уготованного человечеству будущего видна неуверенность автора, заставляющая его, во-первых, повторяться, например, говоря вновь об отсутствии солнца и луны в новом мире, ввиду наличия освещения от бога иудеев; во-вторых – заверять, что показанное Иоанну действительно состоится:

– И сказал мне: сии слова верны и истинны; и Господь Бог святых пророков послал Ангела Своего показать рабам Своим то, чему надлежит быть вскоре. – уверенный в себе человек просто сообщил бы об этом, а на просьбу подтвердить сказанное, лишь добродушно усмехнулся бы. Но бог иудеев не уверен в неизбежности нарисованной им картины, и это проявляется в повторах и уверениях, что слова его истинны.

Но на указании об отсутствии в новом мире Солнца и Луны всё же следует остановиться особо. Дело в том, что каждому живущему на Земле человеку соответствует в небе его звезда, и что Солнце и Луна есть в свою очередь, отражение в небе нашего Отца, сотворившего мир, и матушки Земли.

И вот теперь, указывая в 21-й главе об отсутствии того и другого и о замене их «славой Божьей», а в следующей, 22-й главе, повторяя снова:

– И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их. – один из семи Ангелов, говорящий это Иоанну Богослову, даёт, таким образом, понять, что любовь Отца и Матери народам Земли заменит власть господина и хлыст надсмотрщика.

Заканчивается Откровение тем, что автор ещё раз указывает: не кто иной, но Иисус Христос послал Ангела, чтобы сообщить обо всём изложенном выше, надо понимать, семи церквям Азии.

Таким образом, если не считать двух-трёх вымыслов, созданных непосредственно автором Откровения, – например, эпизода мучеников под престолом, – то всё остальное является не более чем повторением из прошлых пророческих или апокалипсических, книг прежних авторов: Иезекииля, Даниила, Исайи.

При этом теория кончины мира, изложенная Иоанном Богословом, отличается от картины, нарисованной Учителем, что в общем-то, уже давно не должно нас удивлять.

Кивок в сторону философии Зороастра, в основе которой лежит тенденция к исчислению временных периодов тысячелетиями, постоянное упоминание о цифре семь, судя по всему берущее своим началом из ассирийской мифологии, слабость автора к перечисляемому им золоту и драгоценным камням, – всё это рисует нам иудея, на словах осуждающего материальный мир, но своими корнями намертво привязанного к материальным благам этого самого мира.

В книге выпирает еврейская гордыня и самодовольство, особенно в описании двенадцати колен, вкушающих плодов от древа жизни: «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой» – и лекарства, извлекаемого из листьев этого дерева, для излечения остальных народов: «и листья дерева – для исцеления народов».

Взгляд на язычников, как на отщепенцев, которым так и быть, господа позволили, словно рабам, приблизиться к престолу Всевышнего, управляющего миром, сиречь язычниками, несомненно посредством избранной нации: «После сего взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племён и колен, и народов и языков, стояло пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих».

Все эти идеологические установки находятся, конечно, бесконечно далеко от учения Иисуса.

Нередко говорят об опасности чтения Апокалипсиса, что скорее всего, связано с резко выраженной ненавистью к светскому миру. Когда не стало уже римской империи, когда Церковь заявила о светской власти, как послушной служительнице религиозных установлений, такая направленность Откровения действительно не могла приветствоваться учителями Церкви, но в силу совершенной необходимости наличия этой книги в здании христианского учения, ничего не оставалось, как дать толкование «тёмных» мест Апокалипсиса, придав мыслям верующих нужное направление.

Итак, книга, написанная по вполне конкретному поводу и наверняка прекрасно понимаемая современниками, видевшими вокруг себя те события, о которых сообщал, пусть в аллегорической форме, автор Откровения, заняла своё законное место среди книг Нового Завета.

Однако с течением времени, когда состоялось примирение между Церковью и империей, значение Апокалипсиса пошатнулось. Император Константин, признавший христианство, вообще взял на себя и руководство учителями церкви, и теперь эта мятежная книга, призывавшая и пророчествовавшая о низвержении ненавистного Рима, стала, мягко говоря, не актуальной.

В то же время она уже заняла к этому времени прочное место в ряду книг Священного Писания, и её назначение надо было каким-то образом объяснить. И уже в то время комментаторы Апокалипсиса называли зверем, о котором пишет Иоанн Богослов, императора Нерона, отводя т.о. направленность Откровения в прошлое.

Но в XII веке смысл видений Иоанна был изменён. Время действий описываемых в Откровении событий было перенесено в будущее, с использованием фантазии и изображения попытки открыть тайну будущего человечества «в причудливых образах злободневного произведения, которое само ограничивает свой горизонт тремя с половиной годами».

Такой подход к прочтению Откровения Иоанна Богослова как нельзя лучше отвечал задаче завершения строительства христианской идеологии, краеугольным камнем которой является страх перед будущим наказанием за грехи в настоящем.

Олег Варягов.