ЧУЖИЕ СУДЬБЫ

 — Есть люди, которым жить бы не надо. 

— Это как? 

— Они живут не свою судьбу. Они должны были умереть, но живут. Вот смотри, шла я как-то домой и около мусорки увидела и услышала крошечного котенка. У него только глазки открылись, а какая-то сволота его выкинула. Он так кричал... а у меня кошка как раз окатилась, я и подумала, что она котенка выкормит. Не тут-то было! Не приняла его Мурка. Мне пришлось кроху носить в нагрудном кармане, кормить из пипетки, еле-еле его вытянула...

 Женщина замолчала, вспоминая те дни, когда вся ее жизнь крутилась вокруг крошечного котенка. Девушка, сидящая напротив, кашлянула. — Да, вырос он в красавца кота и ты думаешь, он был мне благодарен за спасенную жизнь? Абсолютно наоборот. Он вырос в кусючего, нелюдимого, неласкового зверя, его невозможно было погладить, он шипел и царапался. Ему было около года, когда он заболел. Не ел, рвал постоянно, но как только я приходила с работы и собиралась его везти к ветеринару, он уходил, приходил поздно ночью, а утром уходил опять.     Я думала, раз бегает, ему не так уж и плохо, обожрался какой-то дряни, травы пожует, да поправится. А он пришел, когда уже совсем дело плохо было. Я его свозила на ветстанцию, но поздно. Не спасли. 

Как я по нему убивалась, не передать словами. Он душу мою забрал с собой. И отдал не скоро и не всю, кусочек так и остался в лесу, где я его закопала. Женщина замолчала и вытерла глаза. 

Девушка остолбенела. Ей говорили, что Евдокия Михайловна — баба — кремень, вообще без эмоций и нервов, не любит никого, а терпят ее только потому, что специалист она незаменимый. Ее к кому только не вызывали, вены, казалось, ей прямо под иглу прыгали, не успеешь глазом моргнуть, а она уже систему поставила и пошла к следующему больному. 

Наташе сказали смотреть в оба, учиться, наблюдать, да помалкивать, потому что Евдокия, ежели что, смешает с чем хошь и на помойку выкинет. 

— Разнюнилась я что-то с тобой. Если хоть словечко кому вякнешь, расскажу, как ты с хирургом в процедурке обжималась. 

— Не было же этого! — у Наташи задрожали губы и сердце забилось от такой гнусности. 

— Не было. А я расскажу и мне поверят, поэтому помалкивай, усекла? Евдокия сама не поняла, почему ее понесло в такие откровения. Наверное, сил уже не осталось все в себе держать. А тут девчонка — молоденькая, наивная, сопереживает всей душой, вот и захотелось поплакаться. 

— Вы говорили о людях, которым жить не суждено, — Наташа, еще не оправившись от угрозы, решила все-таки дослушать. Евдокия интересно рассказывала. — Да, так вот тому коту судьба была — сдохнуть в мусорке, но что-то пошло не так и я его выходила, он сам на меня и злился поэтому, я всю жизнь, то есть смерть ему испортила. Он поэтому и не приходил лечиться, да и у меня Господь мозги забрал, не догадалась ему антибиотик, да витамины ширнуть. Умер-то он все равно, но куда-то там опоздал почти на год. Так и с людьми. 

Иногда судьбы путаются и они живут жизнью другого, а им бы помереть надо. 

— А как они путаются? 

— Ты в реанимации еще не дежурила? 

— Нет. 

— Вот там тела отдельно, а души отдельно. Души разное все видят, потом, когда возвращаются, такое рассказывают, волосы дыбом. Они потом и в сознании могут видеть то, что не положено, я ушла оттуда именно из-за этого, не выдержала. 

Пациенты и с мертвыми, бывало, говорили и смерть мне показывали и говорили, кто умрет следующий. Евдокия поежилась и налила себе еще вина. Это было строжайше запрещено и она никогда в жизни не пила спиртное на работе. А сегодня все было странно и непривычно: и ее бесстыдное выворачивание души перед новенькой мед сестричкой, да и вообще эти воспоминания, которые она запрятала глубоко, в самый край души, куда и не заглядывала никогда.

 Там хранились смерти родителей и Лешеньки, развод, смерть Мурика и всякие мелочи вроде предательства, одиночества и тоски. В тот уголок своего сердца она не заглядывала так давно, что там все заросло паутиной и пылью и она вспоминала Мурика с трудом, прилагая усилия, даже не веря сейчас, что это все произошло тогда с ней, что она приходила на работу с опухшим от крика и слез лицом и врала про аллергию, а сама каждый день ездила на могилу кота и выла там, как безумная.

 «Да, что это со мной?» — она глотнула отвратительно-сладкое пойло. «Почему никто медсестрам не дарит водку? Почему думают, что раз баба, значит все приторно сладкое?» У нее даже был соблазн разбавить вино спиртом, но вовремя одумалась. Ночь, скорее всего, будет тихой, а утром все отделение капать. Девчонке она ничего не доверит, все придется самой. 

— Евдокия Михайловна, а как вы вены находите? — Наташа, маленькая чувствительная пичужка, робкая, но понимающая больше, чем сама подозревала, решила сменить тему разговора. 

— Это, дорогая моя, практика, знания и чутье. Когда с мое поработаешь, ты тоже их с закрытыми глазами найдешь, — Евдокия говорила вроде бы всерьез, а сама думала, что если она признается Наташке, что человеческие руки она будто бы видит насквозь, но та не поверит, а и зря, ведь именно поэтому ни одна, даже самая поганенькая венка от нее не может убежать. — Все, хватит на сегодня откровений, — Евдокия вылила остатки вина в раковину, пустую бутылку спрятала в сумку, упаси Господь, если ее утром кто увидит, стыда не оберешься. Они спокойно поспали до самого утра, а потом, как всегда — капельницы, назначения, пересменка. 

Пациенты Евдокию любили. Оно-то конечно лучше, когда тебя и назовут ласково и пожалеют и поговорят, от нее этого не дождешься, зато иголки мгновенно втыкались в трусливые, ускользающие вены, уколы кололись молниеносно, халаты, да штаны дольше поправляли и Евдокия летала по отделению, как ангел... 

Нет, ангелы так не ругаются и не бурчат... И не как фея... Не с кем ее было сравнить. Просто все в ее руках спорилось. 

Все утро Евдокия загоняла в тот самый тайный уголок сознания мысль: зачем она так душу перед девчонкой выворачивала. Что это на нее нашло. Наташа, которой было доверено разносить таблетки и убирать штативы капельниц в процедурку, тоже не могла отделаться от какой-то свербящей мысли и ходила понурая и задумчивая. 

Они вышли из больницы вместе. Пожилая мед сестра — одинокая, циничная, чего только не повидавшая на своем веку и молоденькая девочка — новенькая, у которой все было впереди. Эта ночь связала их непонятной тайной и странным знанием. Они смущенно попрощались и пошли в разные стороны. Их свербила одна и та же мысль: а они свою ли судьбу проживают? Впрочем, Наташа вскоре перестала об этом думать. Дома ее ждала мама, горячий завтрак, уют, любовь и целая жизнь. А Евдокия пришла в свою маленькую, вылизанную до скрипа квартиру, легла на кровать и завыла. Как тогда, когда похоронила Мурика. 

                                                           * * *

 — Как же его жалко, — Наташа плакала, сидя в процедурке. Она сама не понимала, почему ноги ее принесли именно сюда, к Евдокии Михайловне. 

— Третий инсульт трудно, почти невозможно пережить. А ты если по каждому убиваться будешь, лезь сразу в петлю. Быстрее будет, все равно загнешься, — от Евдокии, как всегда, доброго слова было не дождаться. Да и некогда ей было. 

— Он так переживал, у него кот и кошка, кот — белый, а кошка — черная, представляете? И родственников нет. 

— Раз квартира у него была, родственники мигом объявятся. 

— А коты? — А что коты? Заберет кто-нибудь. 

— А может быть вы их возьмете? 

— Ты сдурела, милая? Если мы всех кошек, да собак померших в больнице людей себе оставлять будем, приют надо будет строить. 

— Вы посмотрите, какие они красивые, он мне фотографию скинул, — Наташа протянула телефон Евдокии. Та взяла его и почти сразу выронила. Хорошо он упал на кушетку рядом с девушкой. 

— Извини, что-то руки задрожали. Покажи еще раз. С экрана на нее смотрел ее Мурик. Тот самый, так неудачно ею спасенный. Взрослый и красивый. 

— Это ваша душа, — прошептала Наташа. 

— Что? 

— Вы сказали, что часть души Мурик унес с собой. Он вам ее возвращает. 

— Я тебе говорила, чтобы ты молчала? — Евдокия в ярости почти зашипела на Наташу, — иди отсюда! Чтобы я тебя тут больше не видела! 

Остаток дня она грызла и корила себя за откровения. «Старая дура! Нашла с кем разговаривать!» А вечером зашла в реанимацию и узнала адрес умершего от третьего инсульта одинокого мужчины. 

                                                           * * * 

— Баба Дуня, почему у тебя такое странное имя? 

— Почему это странное? Хорошее русское имя, а если ты еще раз Мурику дашь колбасу, я тебя в угол поставлю. 

— Не поставишь! 

— Поспорим? Евдокия прищурилась и грозно посмотрела на подопечного. Тот радостно рассмеялся. Баба Дуня только грозилась. Это его всегда веселило. Она такая мрачная и серьезная шла на кухню и приносила ему что-нибудь вкусненькое. А влетало наоборот, от улыбчивой и веселой мамы. Раньше он глупым был и рассказывал, за что его баба Дуня ругала и грозилась в угол поставить, но потом передумывала. А мама ругалась еще больше и хлопала по попе. Не больно, но стыдно. Он уже большой, а его вот так, по попе... он даже один раз папе пожаловался, но это было совсем зря. От папы влетело еще больше. 

— Давай, голубь, собирайся, мама скоро за тобой приедет, — баба Дуня многозначительно посмотрела на разбросанные игрушки и пошла мыть посуду. Мурик и Лелька побежали за ней. Они любили сидеть на столе, на специальном покрывале и смотреть, как хозяйка «играет» с водой. А Макс лениво собирал игрушки, зная, что если мама будет торопиться, то она сама быстренько покидает их в сумку, поэтому можно особо и не усердствовать и намного интереснее поговорить с бабой. 

— Баб Дунь, а это правда, что ты нам неродная? 

— Правда, конечно! У тебя сколько бабушек? Макс задумался. Баба Дуня — раз, баба Катя — два, баба Ира — три. 

— Три? — Правильно, две — родные, мамы твоих мамы и папы, а я неродная, я с твоей мамой когда-то работала, сейчас на пенсии, поэтому маме и помогаю, а две другие бабушки еще работают. 

— А почему ты нам помогаешь? 

— Потому что мы с твоей мамой — лучшие друзья. 

— А почему? Евдокия вздохнула. Мальчишка весь в мать, любопытный и настырный, вопросы может с утра до ночи задавать. 

— А потому, — она вытерла руки, ласково погладила пацаненка по голове, не удержалась и поцеловала во вкусно пахнущую макушку, — а потому, что когда-то твоя мама помогла мне найти очень важную вещь. И это секрет! — она строго посмотрела на Макса, уже открывшего рот для очевидного вопроса и приложила палец к губам. 

— А теперь иди и все-таки собери игрушки. Макс неохотно побрел обратно в комнату, а Евдокия включила воду, посмотрела на Мурика и тихо сказала:

 — Наташа мне душу нашла. Мою, заплутавшую. Правда, Мурик? Кот замурчал и запрыгнул ей на плечо.

Источник