Шло лето от сотворения мира 6746. За крепкими стенами детинца ревела метель, заносила Китеж снегом. Изредка сквозь тучи на миг прорывалось тусклое багровое солнце, и тогда метель становилась кроваво-красной. Суровой выдалась эта зима на Руси - первая зима монгольского нашествия.
"Было тогда много тоски и скорби, и слез и вздохов, и страха и трепета от всех тех напастий, нашедших на нас..." писал летописец.
Неярко тлела свеча перед образами, отбрасывая отсветы на сосредоточенное лицо князя. Ее слабое пламя смешивалось с синеватыми отблесками летящего за окном снега.
- Княже, человек к тебе просится, - в горницу тяжело шагнул воевода Петр Ратишич.
- Кто такой? - равнодушно спросил князь, не оборачиваясь.
- Не сказывает. Говорит, татары близко, - угрюмо ответил воевода, пленника привез.
Князь Глеб нахмурился. Уже близко... До последнего надеялись китежане, что стороной пройдут поганые, не полезут в заснеженные дремучие леса из-за крохотного городка. Полезли...
- Зови, - Глеб махнул рукой, перевел взгляд на изузороченное морозом слюдяное оконце.
Он уже знал о страшной гибели Рязани, Владимира, Переславля-Залесского- городов, знаменитых своими укреплениями и доблестью дружин. На что же надеяться Китежу с его двумя сотнями ратников? На чудо? Князь прерывисто вздохнул и тут же, сжав кулаки, мысленно обругал себя за проявление слабости. Ладно, что нет никого. Чуть слышно скрипнула дверь. Князь оглянулся. Сопровождаемый воеводой, вошел юноша лет двадцати, невысокий, но стройный и оттого казавшийся выше своего роста. Строгое красивое лицо, длинные темно-русые волосы, на лбу - свежий рубец от сабельного удара, едва заживший. С ног до головы нежданный гость был закутан в длинный зеленый плащ. Все это князь разглядел не сразу. Сначала его внимание приковали глаза юноши - холодные, цвета озерного льда, они словно принадлежали другому человеку- мудрому старцу, изведавшему в жизни все мыслимое и немыслимое.
Князь даже поморщился, скрывая изумление и некоторый... страх? "Да что же это,- тоскливо промелькнуло в голове, - скоро от каждого куста бегать буду. Укрепи, Господи."
- Здрав будь, княже, - юноша спокойно кивнул. Не рухнул на колени, не поклонился в пояс - лишь двинул подбородком.
- И ты здравствуй, - высокомерно изрек князь, усаживаясь на резной столец.
- Завтра здесь будут татары, - проговорил юноша, сбросил плащи опустился на лавку. Под плащом на нем были штаны из рысьего меха, такие же сапоги и великолепная кольчуга белой стали, украшенная серебряными изображениями птиц и зверей и золотыми загадочными знаками: молниями, заключенными в круг крестами, скрещенными секирами. Глеб не заметил ни дерзости юноши, ни его доспеха - так поразило его известие.
- Завтра... Ждали через седьмицу.
- Нет. Сегодня утром тысячи хана Чельгира были в одном переходе от Китежа. Они идут по реке, завтра будут под стенами.
- Сколько их? - быстро спросил Глеб.
- Я видел тысяч пять.
- Пять тысяч?- князь невесело усмехнулся. В Китеже вместе с младенцами столько не наберется. Две сотни ратников, да мужиков в городе сотен двенадцать.
- Княже, - перебил юноша, - я пришел помочь тебе. Мое имя Родомир, я волхв. Перунов жрец.
- Волхв?
Родомир вскинул голову, и его длинные волосы на мгновение закрыли лицо: - Я волхв, и я могу спасти город, но взамен...
Князь хмуро улыбнулся: "Спаситель...". Он повернулся к Петру Ратишичу, молча стоявшему у окна:
- Как мыслишь, воевода, одолеет сей язычник сорок сотен?
Воевода не успел ответить. Родомир встал, расправил плечи и вытянул руки вперед - с кончиков пальцев сорвались ослепительные молнии, пробили заиндевевшую слюду в оконце и расплавили свинец переплета. В горницу ворвался метельный вихрь. В теплом воздухе снег таял и падал на пол каплями воды. Родомир что-то пробормотал, и ветер стих. Князь и воевода перекрестились, тревожно переглядываясь.
- Священный огонь Сварога-прародитедя, малая часть его, - сказал Родомир, пристально всматриваясь в князя. - Огнем я татар не одолею, но не сам я буду биться с ними, призову Перунову дружину.
Глеб медленно поднялся и в задумчивости заходил взад-вперед, постукивая каблуками красных сафьяновых сапог, вопросительно поглядывая на воеводу. Тот долго молчал, поглаживая седую бороду, наконец глухо сказал:
- Все одно, город - не сдадим. А поможет волхв - хорошо, не поможет- так мы и сами не лыком шиты. Пойду я, княже, дружину собирать, да народ созову, оружие с кладовых роздам.
Когда тяжелые шаги Петра Ратишича затихли, князь негромко обратился к Родомиру:
- Какая же награда тебе надобна? - он подошел к юноше вплотную. Они стояли друг против друга и внешне были очень похожи - оба темноволосые, светлоглазые- двадцатипятилетний князь и двадцатилетний волхв.
- Ты крещенный, волхв? - неожиданно спросил Глеб. Родомир отрицательно покачал головой.
- Я не был бы волхвом, если бы окрестился. Вызвав дружину Перуна для помощи христианам, я потеряю свою силу.
Глеб сделал вид, что не заметил последних слов, и повторил:
- Так какой же награды ты просишь?
- Я прошу немного, княже. Если я одолею татар, пусть с этого дня в твоем княжестве не возбраняется людям вершить священные обряды предков и возлагать требы старым богам. Старые боги уже уходят, но они еще сильны, обильные жертвы могут вернуть их. И тогда они спасут Русь, как спасали ее веками.
- Ты предлагаешь мне перейти в языческую веру?
- Нет же! - Родомир досадливо скривился. - Я не прошу тебя самого возносить хвалу Перуну! Я прошу не мешать делать это истинным сынам Сварога-прародителя, не преследовать их за веру предков. Судьба города или лишняя похвала попов - выбор за тобой, княже.
И тут в зияющее отверстие пробитого окна влетел белый орел и, сложив огромные крылья, сел на плечо волхва. Родомир ласково погладил орла и торжественно произнес:
- Перун слышит нас.
- Быть по сему, - молвил князь решительно, - если благодаря твоей помощи татары не возьмут Китеж, я исполню твою просьбу. Родомир поклонился:
- Прими мою благодарность, княже. И помни, ты дал слово при Перуновом посланце.
Придерживая птицу, вцепившуюся когтями в его плечо, Родомир еще раз поклонился и вышел. Князь осенил себя крестным знамением и кликнул гридня, охранявшего дверь:
- Позови отца Никифора. Да поспеши...
Отец Никифор выслушал князя внимательно, спокойно, речь повел издалека вспомнил и Андрея Первозванного, и Владимира Крестителя, и волхвов, предсказавших рождение Христа. Вспомнил восстание язычников Ходоты, жестоко подавленное Владимиром Мономахом. Долго и складно рассуждал о значении церкви, о важности ее помощи князьям, о чудотворных иконах... В конце концов Глеб не выдержал:
- Совета твоего прошу, отче! Я и сам православный, но если и впрямь поможет Родомир?! - он покосился на разбитое окно.
- Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, - сухо ответствовал священник, - но, ежели согласишься с язычником, забудь о блаженстве. Незамолимый грех. Едино лишь заступничеством Христовым спасется Китеж. Давно ты, княже, в храме божьем не был, вот и поддался искушению диавольскому. Сегодня после вечерни побеседуем, сын мой, - не слушая князя, отец Никифор удалился.
Глеб подошел к окну, хмуро глядел на город, полускрытый вьюгой. Метель затихала, открывая уже клонившееся к .закату солнце. Так, стоя у окна, князь дождался благовеста в Успенском соборе, созывающего православных к вечерне. В церковь он пошел пешком; прислушиваясь к скрипу снега под ногами, вспоминал слова деда - Всеволода Великого: "Голос у колоколов погромче княжеского..." Сегодня Глеб хорошо понял смысл этих слов.
...В морозной дымке вставало над Китежем солнце, чистое золото его лучей звенело в хрустальном воздухе, сияло на крестах церквей, высекало льдистые искры из щитов и кольчуг, горело на шеломах ратников, на лезвиях мечей. Город изготовился к бою. На просторном дворе детинца Родомир вкопал за ночь четыре столба и привязал к ним ноги принадлежавшей пленнику лошади. Сам татарин, накрепко прикрученный к седлу, вращал узкими черными глазами, с ужасом наблюдая за действиями волхва, - тот деловито обкладывал коня и всадника дубовыми и березовыми поленьями, охапками носил бересту. Кричать пленник не мог Родомир предусмотрительно заткнул ему рот. Все это Глеб видел из окна пустой сейчас трапезной - Родомир просил, чтобы никто не заходил на двор во время волхования. Князь с любопытством наблюдал за невиданным языческим священнодействием и представлял грядущее неприятное объяснение с отцом Никифором. Увлеченный жертвоприношением и своими мыслями, князь даже не сразу услыхал городской набат. Набатный колокол бил гулко и тревожно, раскатистое эхо летала над Китежем, запутываясь в узких улочках, отражаясь от бревенчатых стен.
- Пришли, - угрюмо произнес воевода.
Он стоял на стене рядом с воротной башней, окруженный несколькими мечниками. По крутой лестнице на стену поднялся Глеб. На противоположном берегу Светлояра появились первые татары, их низкорослые лошади вязли в снегу, взрывали грудью сугробы и выносили своих всадников на озерный лед, очищенный ночным ветром. Черная волна неудержимо накатывалась из леса, расползалась по льду многоголовым месивом. Глеб встал рядом с воеводой, сжимая рукоять меча. На лице князя застыла спокойная уверенность, ратники и горожане искоса поглядывали на него и, радуясь бесстрашию князя, степенно переговаривались:
- Не так страшен черт... - Ров вот только неглубокий, а стены надежны... - Половцев бивали и этих одолеем...
Двести ратников и полторы тысячи вооруженных горожан ждали нападения. Среди ратников было несколько рязанцев, проничей и ижеславичей из рязанской дружины, которым князь поручил оборону воротной башни. Уже побывавшие в сече с татарами, они хорошо понимали, что город обречен, но спокойно готовились к бою, ничем не выказывая своих нерадостных мыслей. Двумя темными потоками конница степняков окружала Китеж, отсекала город от мира. Кольцо замкнулось, татары спешивались, тащили наспех сколоченные осадные лестницы. Из их рядов выскочил всадник в половецком доспехе, осадил коня у ворот и, задрав голову в лисьей шапке, закричал:
- Непобедимый хан Чельгир обещает вам жизнь, если...
Князь Глеб повелительно взмахнул рукой, коротко свистнули стрелы, впились в грудь и лицо половца. Испуганный конь метнулся в сторону, унося за собой запутавшегося ногой в стремени мертвеца. Оглушительно завопив, осыпая Китеж стрелами, татары бросились на приступ. Перебросив через ров обтесанные стволы деревьев, выдвинув лестницы, полезли на стены. Падали, пронзенные русскими стрелами, летели вниз с раскроенными черепами, заливали снег дымящейся кровью, но лезли вновь и вновь. Отчаянно рубились китежане, висел в воздухе железный лязг оружия, крики умирающих смешивались с визгом степняков, летели ввысь, в чистое равнодушное небо... Поняв, что с наскока город не взять, татары отхлынули, подхватив раненых, провожаемые торжествующими криками защитников Китежа. Воевода и князь не радовались - видели, что на первый приступ хан послал не больше тысячи воинов. Что для Чельгира две-три сотни погибших? А вот погибших ратников заменить некем... И татары ринулись снова после короткого перерыва - все до единого. Лестниц у них было чуть ли не больше, чем ратников на стенах Китежа. Прикрываясь щитами, особый отряд степняков волок огромное сучковатое бревно - таран.
- Попрощаемся, княже, - сумрачно сказал воевода.
Князь кивнул, но ничего не успел ответить - на город опушилась туча стрел, под ударами тарана затрещали оковаивые медью ворота. Одним из первых погиб старый Петр Ратишич - длинная татарская стрела пробила незащищенное кольчугой горло, кровь хлынула изо рта, заливая седую бороду воеводы, но и мертвый он не выпустил из руки литую булаву, разбившую немало удалых степных голов... С яростью обреченных отбивались китежане, падали, раненые, с высоких стен, но и внизу дрались с врагами, пока не обрывали их жизнь кривые сабли. Уцелела едва половина дружины, татары побежали. Еще совсем немного - и рухнут ворота, а одновременно биться на стенах и в самом городе - просто не хватит людей. Глеб наискось, от плеча, разрубил степняка, и, услышав за спиной странное гудение, обернулся. Над двором детинца пылал огненный столб, ослепительное бездымное пламя неудержимо поднималось, поднималось, соединяя небо и землю... Взяв двоих дружинников, князь торопливо пошел в детинец. Рсдомир стоял перед уже потухшим костром, воздев руки, обратившись лицом к солнцу. Как только князь и дружинники вбежали на двор, волхва окутала искристая непрозрачная дымка, затянула все вокруг, клубящимся туманом взвилась до самых крыш. Когда туман рассеялся, во дворе стояла конная сотня. Сотня витязей в ало-золотых плащах, в золотых латах, сверкающих смарагдами и яхонтами, ладами и окатным жемчугом, на снежно-белых конях. Конники стояли квадратным строем - десяток по челу, десяток по крылу.
- Открывай ворота, князь! - Родомир, пошатываясь от усталости, белый, как полотно, подошел к Глебу. - Я сумел вызвать Перунову дружину... Договорив, он мешком рухнул к ногам князя.
- Жив, дышит, - сказал склонившийся к нему ратник, - да он спит! Кто он, княже?
Глеб не ответил, лишь указал подоспевшим холопам: "Унесите в терем". Он не успел приказать открыть ворота - ало-золотая дружина пришла в движение, витязи выехали к воротам и их кони одним прыжком перемахнули пятисаженную стену! Ало-золотые витязи слитным движением выхватили из ножен мечи и врубились в самую гущу татар, одновременно разворачиваясь цепью. От них отлетали стрелы, их не брали сабли степняков, а их белые кони не замечали препятствий. Сотнями, тысячами трупов устилали небесные всадники окрестности Китежа, струились в снегу кровавые ручьи. Успевшие взобраться на стены враги прыгали вниз. Воодушевившиеся китежане бросались за ними, скатывались в ров, выбирались из него и вступали в сражение. Из леса на рысях выезжали засадные сотни Чельгира, но навстречу им, из распахнувшихся ворот города, пригнувшись к гривам коней, вылетела княжеская дружина! Степняков обуял страх. Они кинулись наутек, ища спасения, но ало-золотые витязи настигали их, безжалостно рубили даже бросивших оружие. Стремительным наметом мчались белые кони, втаптывали в снег и татар, и их лошадей. Меткие стрелы китежан, рязанцев, проничей, ижеславичей догоняли татар, пытавшихся скрыться в лесу. Настал миг, когда повалился с истошным воплем последний степняк, и тогда ало-золотые витязи снова выстроились квадратом, и белоснежные кони помчали их в небо. Смотрели онемевшие от радости жители Китежа, как все выше и выше поднимаются небесные, скрываясь в бездонной синеве, как тают они в призрачной дымке... Все до единого колокола разом зазвонили в Китеже, поплыл над городом, над Светлояром, над лесом ликующий малиновый звон. Глеб утер пот со лба, вложил меч в ножны и подозвал двух доверенных ратников из ближней дружины:
- Ступайте в детинец, спросите, где язычник Родомир, - он запнулся, отвел глаза, - Родомир...
"Голос у колоколов погромче княжеского...". Озлившись на собственную нерешительность, князь возвысил голос:
- Сего Родомира повязать и в поруб бросить!
Через полчаса князь уже заканчивал речь перед дружиной и горожанами:
- Спаситель внял мольбам нашим и рассеял поганых! - Возблагодарим Господа Бога нашего! - подхватывали священники.
Народ ликовал, на все лады обсуждая великое чудо. Служили благодарственный молебен, снова звонили колокола, стелился под сводами церквей благоуханный ладановый дымок...
...Охранявшие поруб гридни недоумевали, что за пленник объявился у князя, изредка заглядывали к нему. Родомир ни разу не пошевелился, лицо его застыло, глаза окаменели. Как бы насмерть не замерз, беспокоились ратники. Наведался князь Глеб, узнал, что пленник ведет себя смирно, и ушел праздновать ниспосланную свыше победу. На Китеж тихо опускались синие сумерки, и в этих сумерках на поруб пал из поднебесья огромный белый орел, с тревожным клекотом расхаживал по крыше, шумел крыльями, клювом пытался разбить толстые дубовые доски, скреб их когтями. Ближе к ночи он сложил крылья и замер на порубе живым изваянием. Он склонил голову - казалось, птица к чему-то прислушивается.
- Видать, ловчий, орел-то, - толковали меж собой сторожа, - к хозяину прилетел, а хозяина наш князюшка звон куда сунул.
А орел неожиданно развернул мощные крылья и, встрепенувшись, свечой взмыл в небо - вверх, по прямой! Изумленные гридни проводили его взглядами:
- Слышь, Иван, разве птицы могут так? И ведь крыльями хоть бы шевельнул! Не то наваждение бесовское?
Князю не спалось в эту ночь. Он долго бродил по терему, потом накинул на плечи шубу и вышел на двор. Смешанный с пеплом снег еще хранил следы копыт небесных коней. В черном небе мерцали холодные звезды, лила янтарный свет выпуклая луна. Князь неспешно размышлял, что же делать с Родомиром. Потерял волхв свою силу или нет? Судя по всему, потерял... Но он выполнил обещанное, а сам князь нарушил данное слово.
"Но с церковью ссориться нельзя, - хмуро думал Глеб, - нельзя...". Доносившийся издали еле слышный глуховатый гул, перебиваемый грохотом, отвлек его, и он остановился, прислушиваясь. Что это? Во двор влетел на рыжем жеребце молодой дружинник из ночной сторожи:
- Княже, Светлояр вскрылся!
- Что?! Коня мне! - Глеб поверил сразу, сам не зная, почему, но, спеша на городскую стену, еще надеялся на какую-то невероятную ошибку. Бросил бледному ратнику, встретившему его, поводья, и поднялся на башню. Озеро, залитое мертвенным лунным светом, оживало звездчатыми изломами. По льду змеились извилистые трещины; гремели, наползая друг на друга, льдины; темнели полыньи - все в середине, ни одной у берегов. Словно невидимые руки разрывали лед, кусками швыряли его на берег, открывая черную воду. Уже горы льда громоздились вокруг, уже побежали по озеру неведомо откуда взявшиеся волны, когда князь увидел кружившего над озером белого орла и, все поняв, кинулся обратно - в детинец, к порубу, к волхву Родомиру! Забыв про коня, потеряв шубу, задыхаясь, он бежал по спящей улице, и его красный плащ стелился за ним на ветру.
- Пленника! Быстро! Развязать!
Ошеломленные гридни торопливо исполнили приказ. Родомир лежал, как неживой, и его усадили на снег, прислонив спиной к бревенчатой стене поруба. Он медленно открыл глаза, невидящим взором окинул князя и отвернулся.
- Родомир, - хрипло заговорил князь, - не я виною! Я выполню обещание...
- Поздно... - отчетливо прошептал волхв. Голос его звучал, как шорох змеи в сухой траве, - поздно. Перун проклял тебя и твой город... Китеж... Ничего нельзя сделать... Старые боги уходят... Жаль горожан, они... - и тишина, только нарастающий шум ветра.
- Помер, - буркнул ратник, переворачивая безжизненное тело. Лунный свет сменился непроглядной тьмой. Глеб посмотрел вверх и оцепенел. Луны и звезд не было! Он не сразу догадался, что над городом нависла огромная волна, навсегда скрывшая небо.
Наутро только ровная гладь озера Светлояр расстилалась над тем местом, где стоял град Китеж. К полудню озеро сковало льдом, к вечеру - замело снегом. ...Иногда доносится со дна озера колокольный звон, и тогда поднимается ветер, гонит к берегам волны, сгущаются темные тучи, и летят из них в Светлояр яростные ало-золотые молнии...
Садовников А.
Оценили 22 человека
43 кармы