Закрытый космос

Грузовой челнок «Profiteer» был уже готов пришвартоваться к орбитальному хабу «Lincoln» строго по расписанию, в 16-25 орбитального времени, когда сварочный аппарат, случайно выпущенный из рук тайконавта Зихао Нианзу, производящего плановый ремонт на целевом модуле «Тяньгун-5», врезался прямо в запятую на намалёванной на борту челнока надписи «MERRY CHRISTMAS-2027, FUCKING SPACE CADETS!».

Бесшумная прощальная вспышка электричества, бледное облачко из воздуха – и две половинки челнока закувыркались, выбрасывая в открытый космос пять мертвых тел и одно, ещё живое…

* * *

Воздуха у него оставалось от силы на три часа…

Через три часа в Центре констатируют полный расход кислорода и официально признают его, Роберта Митчелла, погибшим - в космосе не бывает без вести пропавших. Если тебя нет на экране радара более трёх часов, это значит, что ты мёртв и твоё тело, как ветчина в фольге, будет мумифицироваться всю оставшуюся вечность - пока однажды, через тысячи лет, не окажется вблизи какой-нибудь звезды и не скользнёт в её пылающую бездну.

Но это знание не пугало его – в нём почему-то зрело ощущение, что через эти три часа начнётся самое интересное.

Он был изумительно спокоен – ни страха, ни сожалений…Он был будто загипнотизирован тем, что открывалось его взору – полыхающие облака галактик вселяли в него не ужас, но благоговение, а чёрные провалы пылевых облаков пугали его не больше, чем тёплая тьма за приоткрытой в ночной сад дверью.

И странные, но простые мысли стали складываться у него в голове…

Например, о том, что человек деформируется сначала физически, потом психологически, а потом просто покидает свою оболочку и становится чем-то совсем иным…Чем? Кем? Куда отлетает его душа? И отлетит ли вообще – она и так уже летит куда-то, просто ещё не покинула свой скафандр…

Где-то под левым соском он почувствовал одновременно и тяжесть, и пустоту.

Это была тоска - смертельная, последняя, всё завершающая тоска. Энтропия, если по-научному. Всепоглощающая сила, расщепляющая со временем абсолютно всё. Ничто не может сопротивляться энтропии. Неописуемое, безжизненное ничто, равнодушно переваривающее всё - никуда не спешащее и знающее, что каким бы вечным не казался созданный кем-то мир, она всё равно переживёт его, хоть и на крошечную долю секунды… Если бы его мозг мог выдать хоть что-то, что вселило бы в него надежду, он наверняка бы сейчас суетился, отчаянно пытаясь осуществить то, что предложил бы ему мозг.

Но мозг молчал – и душа тоже была неподвижна и безмолвна. Это было смирение осуждённого за несколько секунд до смерти – полная свобода от ещё осязаемого и видимого мира…А его отчуждённость, принятие и спокойствие будут длиться дольше – пока не кончится воздух. Потом несколько минут агонии – и он станет частью космической пыли, добычей бездонной пасти безумия, смыкающей сейчас свои ослепительно сверкающие челюсти…

Он вдруг подумал, что ещё никто не умирал такой смертью. Он – первый человек, который умрёт в открытом космосе – медленно, наблюдая Вселенную, которую он уже никогда не познает.

Он вдруг вспомнил, как умирала Пруденс - как осыпалось её сознание, как угасал свет в её серых глазах, какой сухой и колючей становилась её душа…

Что осталось от неё в самом конце? Смерть обгладывала не только тело – смерть питалась и душой. И где теперь эта душа? И хочет ли он встретиться с такой душой? Или увядшая, иссохшая душа каким-то образом наполняется вновь, набухает опять светом и смыслом? Как бы праведно или грешно ты не жил, твоя душа окажется, в конце концов, просто равной среди равных песчинок, несущихся с космическим ураганом неизвестно откуда, неизвестно куда и неизвестно зачем…

Наша жизнь сама по себе настолько случайное событие, что её продолжение в каком-либо ином виде должно быть ещё более случайным событием – то есть просто невозможным.

И с чего вдруг душа должна жить вечно? С какой стати миллиарды душ, изуродованных невообразимой смесью животных инстинктов и извращённого разума, должны иметь право продолжать существовать? Что в них такого, что должно быть вечным? Какой смысл хранить эти уродливые фантомы? В чём смысл? В чём урок?

Мы становимся лучше после смерти?

Он скоро это узнает…Он посмотрел на часы – ему оставалось 56 минут. И что-то странное происходило сейчас с ним…

Знания, приобретённые им как учёным - прочитанные, увиденные, услышанные, открытые и вычисленные - перестали ощущаться как приобретённые извне. Ему не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить что-то – это знание стало частью него. Более того, у него начали появляться новые знания и эти знания входили в противоречия с более ранними. Это было бы нормально – какие-то знания устаревают, и им на смену приходят новые, - если бы не одно обстоятельство: это было не просто новое знание – это было совсем другое знание.Он чувствовал, что создаётся совершенно новый миропорядок. И этот миропорядок создаётся именно им…

Стоп!

Это начинает действовать открытый космос, он начинает сходить с ума… Но что он теряет, кроме рассудка и жизни? Почему бы не попробовать?

Вот мой запас кислорода – его осталось на 23 минуты. Что, если я изменю свои знания о кислороде и моей дыхательной системе и решу, что человек всегда мог обходиться без воздуха? Что, если я решу, что жёсткое космическое излучение, пронизывающее всю Вселенную, совершенно не вредит человеческому организму? Что, если этого жёсткого излучения вовсе нет и никогда не было? Что изменится для меня, если я изменю свои знания? Почти ничего – кроме того, что это спасёт мне жизнь…

Попробуем ещё проще – сколько у меня пальцев? А что, если их всегда было четыре, а не пять? Представим себе, что я беру апельсин… Правой рукой… Вот мой большой палец, который упирается в левый бок апельсина… вот мои четыре пальца, обхватывающие апельсин сверху и справа…

Он закрыл глаза и отчётливо представил себе, как берёт ядовито-оранжевый апельсин четырьмя пальцами – большим, указательным, средним и мизинцем, который нужно сделать и длиннее, и толще…

Я ощущаю четырьмя подушечками холод кожуры, а на большой палец стекает маленькая капля воды – я помыл апельсин…

Не открывая глаз, он вытянул руку, стараясь видеть четырёхпалую кисть, держащую апельсин. Он сделал это без труда и, более того, он вдруг ощутил какое-то странное замешательство и даже смущение оттого, что ощущал на левой руке пять пальцев – будто это было каким-то уродством…

Он открыл глаза.

Вытянутая правая рука ярко выделялась на фоне тёмных пылевых облаков - и на ней было четыре пальца. Он резко сжал их в кулак и разжал снова – пальцев было четыре. Он не чувствовал ни удивления, ни страха, ни волнения. А с чего бы ему их чувствовать, если с ним всё в порядке? Ему ли не знать, что пальцев должно быть четыре и как ему вообще могло прийти в голову, что их может быть пять? Зачем, если и четыре прекрасно справляются?!

Он посмотрел на часы…

Зачем я посмотрел на них? Я куда-то спешу? Что меня беспокоит? Ах, да – воздух… Он должен вот-вот закончиться и тогда я задохнусь. Да ну? Серьёзно? Зачем эти трудности, эти неудобства? Разве может человек покорить Вселенную, будучи узником крохотных капсул, наполненных воздухом? Сколько энергии должно попусту уходить на создание и поддержание атмосферы? А ведь достаточно одной крохотной дырочки, чтобы погубить тысячи жизней…Где логика? Где здравый смысл? Откуда у него в голове эти глупости? Какой воздух? Воздух – это же аномалия! О каком развитии может идти речь, если организм ограничен необходимостью вдыхать что-то? Кому нужна слабая, беззащитная кукла, вынужденная повсюду таскать с собой ёмкости с воздухом и навсегда быть прикованной к атмосфере? Как учёному, ему было просто смешно думать о возможности существования такой уязвимой цивилизации…

- Митчелл, приём! – шипящий голос возник в ушах. - Митчелл, вы нас слышите? Приём!

Они ищут меня – меня и остальных пятерых. Или сколько их было в этом… как его… челноке? Морган, Грабовски, Такер… Ким… Джапуркар… И я - Митчелл…

Он открыл рот, чтобы ответить, но…Что-то остановило его. Он не испытывал ни страха, ни облегчения от того, что слышит хаб…Что у него появились шансы выжить… Что, кстати, значит - выжить? Разве ему что-то угрожает? Ему не нужен кислород, он не мёрзнет и не голоден…

В чём проблема? Он справился с ситуацией – и справился настолько, что…

Нужно признать, что со мной происходит нечто невероятное… Я почему-то могу изменяться до такой степени, что меня и человеком-то уже нельзя считать… Если, конечно, это не шуточки умирающего от кислородного голода мозга… Но агония не может быть такой… Наглядной, что ли… И даже приятной…

* * *

Он обвёл взглядом доступное ему пространство – и вдруг ПОНЯЛ.

Понял, как всё устроено. Понял, кем это всё устроено и зачем. Понял весь Замысел – и это не раздавило его, а…

Заинтересовало.

Вселенская безмятежность – вечная и бесконечная…Никем не тревожимая, ничем не мешающая, ни с кем не разделяемая…

А вот и нет…

Кроме меня, здесь есть ещё кто-то – Тот, чей замысел я сейчас постиг. И замысел этот мне совсем не нравится. Кто-то слишком добр, слишком доверчив и этим слишком опасен… Но у меня есть возможность его изменить… Свобода воли - Его любимая игрушка… Что ж, сыграем…

Эта цивилизация нуждается в обновлении. В чистке, в закалке, в перезагрузке.

И этой цивилизации безусловно рано в космос.

Бестолковые, жестокие дети, лезущие на крышу мира – что они там будут делать? То, что всегда – жрать, гадить, совокупляться и оставлять после себя кровь и грязь? Нет уж…

Пусть сначала подрастут, пусть научатся думать мозгом, а не желудком и членом.

И научу их этому я - их Второй Бог.

Я заставлю их забыть обо всём, кроме выживания. А чтобы выжить, им придётся изрядно потрудиться – и всем вместе.

Им будет не до войн и революций. Им будет не до удовольствий, обычных и извращённых. Им будет не до бирж, рынков и сфер влияния.

Они будут пахать, как и было сказано - в поте лица своего… И лишь для того, чтобы прокормить себя. А когда они научатся это делать, когда они перестанут убивать друг друга за горсть бобов и глоток чистой воды – вот тогда я дам им новый Новый завет.

Потому, что в городе новый шериф, ниггеры… И он не обещал вам никаких поблажек – вам их обещал тот, Первый Бог. А Второй никаких заветов с вами заключать не будет, и никакие радуги вполнеба ему не нужны, чтобы напоминать вам о своём существовании – он устроит вам нечто поинтереснее!

Он даст вам Второе пришествие. Он даст вам все знамения и знаки. Он даст вам зверей, выходящих из моря, он даст реки огня, он даст ложное солнце, он даст им две смерти - а потом он даст вам хрустальный город на холме и новые небеса над ним…

И всё будет очень, очень просто…

- Митчелл, приём! – опять зашелестел в голове голос. – Приём…

Чёрт побери, да кто такой этот Митчелл?!

Он мысленным усилием сгрёб все спутники с их орбит в кучу и повесил её прямо над Антарктидой. Оставалось только поджечь этот хлам - и пусть тает ледовый панцирь, пусть заливает континенты, и пусть эти лысые обезьяны поймут, что у них не было, нет и никогда не будет ничего, кроме этой планеты, которая теперь ополчилась на них и которую они должны теперь ублажать…

И пусть они забудут о космосе - они просто не готовы к нему.

Он закрыл глаза и представил себе, как огромная пирамида металлического мусора вспыхивает сверхновой над Южным полюсом – и в это мгновение крошечная песчинка, невесть откуда взявшаяся, пронзила ему сердце и продолжила свой вечный полёт сквозь безбрежную пустоту Замысла.

* * *

Спустя восемь часов радары «Линкольна» нащупали что-то, а спустя ещё два часа над обнажённым телом, залитым направленным белым светом, стояли двое чиновников.

- Причина смерти? – спросил префект «Линкольна» у главврача хаба.

- Проникающее ранение в область сердца, - ответил врач. – Микрометеорит, я полагаю.

- Не удушье? – удивился префект.

- В этом и штука…

- То есть он не задохнулся, а поймал метеорит, будучи ещё живым? – не унимался префект.

- Как-то так… Вообще-то он должен был гарантировано задохнуться к 22-00, даже если дышал одним лёгким. Но смерть наступила в примерно в полночь…

Префект нахмурился.

- Он что, два часа жил без кислорода? Как это возможно?

- Не знаю… Космос, знаете ли… Теоретически всё возможно…

- Ну да, конечно, - кивнул префект, кисло ухмыльнулся и направился к выходу, но голос врача остановил его.

- Какой странный мизинец… - задумчиво пробормотал врач. – И я не знал, что у Митчелла – четыре пальца на правой руке…