Попытка собрать средства на издание книги
пока никак себя не оправдала :(
Этот отрывок будет последним опубликованным из третьей тетради.
Первый тут:
О лагерном бунте и расстреле из-за добытого для согрева угля
Второй тут:
О расстреле на "золотом костыле железной дороги"
Третий эпизод:
(учился он в ЖУ - и сел из-за подобранной им рассыпанной соли на ЖД-переезде)
Прокипеть, именно прокипеть 20 лет в этом котле лжи и обмана и
Остаться ЧЕЛОВЕКОМ.
Поверьте, такое не каждому дано.
Прожить 80 лет и заслужить, чтобы тебя называли не по имени и отчеству, а просто Сергеевич. Это, как я считаю, самая высокая награда за прожитую жизнь на этом свете. Так ты не сам назвал себя, тебя люди назвали. А это надо заслужить. Обычно в жизни так коротко по отчеству уважительно называют людей мастеровых в любой отрасли, будь ты часовщик, или мастер краснодеревщик, или просто пасечник, посвятивший свою жизнь пчёлам, природе. Я же не то, не другое, не третье. Живу своей жизнью, как все. Но отношение ко мне со стороны нашей молодёжи не как ко всем. Однажды чисто случайно мне довелось услышать слова, сказанные парням» «Сергеевича нельзя не уважать!» Говорил это авторитетный среди молодёжи парень. Я не слышал, о чём они говорили. Но эта фраза, или правильнее сказать отрывок разговора почему-то заставил меня задуматься. Что особенное в моей жизни, поведении? Ничего не найдя, я не стал анализировать. Живу как все.
Ну ладно, хватит о том, кто я или что я в настоящем. Описанное выше говорит о себе само.
Начну же я о себе с того, как я в годы войны учился в Ж.У.
Было такое железнодорожное училище, где нас пацанов учили токарному делу, и первоначально нас учили точить болванки для снарядов. Через полгода мы уже самостоятельно точили гильзы, подставив ящики из-под снарядов под ноги, ибо из-за своего маленького роста не могли достать до резца. Болванки нам меняли взрослые, нам поднять этот кусок металла было не под силу.
Одним словом, работали наравне со взрослыми, часто оставаясь в душевой ночевать. Ибо в Тайге (есть такой город в Сибири) в те военные годы не было никаких автобусов, а трамваев и по сей день нет. Идти домой по морозу, а утром рано снова на работу, к тому же за 12 часов мы, пацаны, сильно уставали. И, свернувшись калачиком, спали в душевой раздевалке прямо на полу, там было сухо, тепло, пол был деревянный.
***********************
Итак, после суда я был отправлен на пересылку, а оттуда нас большим этапом в «краснухах», так назывались товарные вагоны 16 т., 18 т., 20 т, вмещавшие 36 человек, нас привезли в город Иркутск, и нас приняла иркутская пересылка.
В то время поножовщина в лагерях была ежедневная и, можно сказать, ежечасная, ибо шла война группировок. Воры резали «сук»; «суки» «трюмили» воров. Группировки «махновцы», «беспредел», «один на льдине», «красная шапочка», – все эти группировки резались и постоянно воевали между собой. Начальство на эту резню смотрело сквозь пальцы. Объяснялось это тем, что якобы Ленин В.И. когда-то сказал: «Преступный мир нельзя уничтожить, он, преступный мир уничтожит сам себя!» Вот он и уничтожал. И одна самая твёрдая постоянная масса зеков, это под кличкой «мужики». Эти зеки никуда не лезли, ни во что не вмешивались, жили своей жизнью, честно работали.
О тех группировках, которые я перечислил выше, я подробно коснусь ниже, а сейчас опишу, как нас встретил первый мой лагерь. Назывался он 85-й километр. В 1947 году вели железнодорожную ветку вокруг Бакала. Этап в 700 человек пришёл, как считалось, на всё готовое, была баня, столовая, ШИЗО и 24 барака. По сути, это была женская зона, 1500 женщин жили в так называемых нижних бараках, нас же весь этап поселили в верхние бараки. Когда-то эти бараки разделял забор, но, видимо, «шныри» сожгли его, ибо он был не огнестрельный. И получилась общая зона. Разделял же эти бараки большой длинный сортир, и он был общим.
Разница в том, что на дверях в женскую половину нарисована большая буква «Ж», а в мужскую «М». Но в морозную зиму 1947 года перегородку между мужской и женской «шныри» сожгли и сортир получился общий. Одеты женщины были в шинели, снятые с убитых японцев на фронте, местами с заплатами от пробитых пулями или осколками дырок. И обязательно с отрезанной полой до пояса. У телогрейки один рукав белый, другой чёрный, или красный, или синий. А сама телогрейка серая. И когда я первый раз на разводе увидел этот маскарад, я пришёл в ужас, до чего можно так изуродовать человека. Пугало на огороде наряжают лучше. Но удивляться и поражаться этой картиной пришлось недолго. На второй день мы, весь мужской этап, 700 человек, были переодеты в то же самое, что и женщины. Брюки галифе были на всех женщинах, и нас мужчин одели в те же брюки галифе, тоже, видимо, снятые с убитых, ибо на них были грубо залатанные дыры в бурых пятнах засохшей крови. Выдали те же однополые шинели и трёх, четырех-цветные телогрейки. На ногах у всех женщин и мужчин были «шмоты-боты», обувь с одной колодки. Не знаю, кто и почему назвали это чудо-обувь XX века. Зековский шаблон, обувший зеков на все периоды сибирского климата, весны, лета, осени и зимы, «штоты-шмоты» круглогодичны. Шили их, естественно сами зеки, ибо ни один дельный сапожник не взялся бы за пошив такое чудо совершенного изобретения. Голенища из грубого брезента, подошва с отработанных списанных автомобильных шин. Прошла колонна зеков по целику, по глубокому снегу, утрамбовала колонна в ряду пять человек и численностью в 500, можно только удивляться, как по такому глубокому снегу прошли автомобили.
Кто-то из зеков сложил анекдот. Один сбежавший с лагеря зек обокрал квартиру. На улице шёл дождь. Когда хозяин вызвал милицию, то он не особо возмущался пропажей вещей, его больше всего поражало и удивляло, как этот ворюга сумел заехать к нему домой на автомобиле, круто развернуться и исчезнуть так быстро, ибо автомобильные следы были совсем свежие.
Выше я остановился на одинаковом одеянии женщин и мужчин. Идя рядом невозможно понять кто с тобой идёт рядом пацан или баба, пока не увидишь лицо, но и лицо-то трудно разглядеть, ибо зековская шапка «особого пошива» тоже с одной колодки стирает очертания и когда заходит в сортир, то только по росту можно определить, кто сидит с тобой рядом. Голод страшная вещь, недаром говорят, что голод побеждает сознание человека. Человек опускается до того, что ему безразлично, кто сидит или стоит с тобой рядом, справляя нужду. Меня всегда поражало, что съестного можно найти на столовской помойке, если суп готовят из мёрзлой картошки и зелёных капустных листов, а на второе два пластика турнепса. Ни жиров, ни круп, тем более мяса и в помине нет. И вот идя с работы открываются ворота и толпа баб и мужиков. Обгоняя друг дуга, кидаются на эту помойку, что-то там находят, потом на костре на лопате жарят. Что можно жарить на куске ржавого железа, которым неделю назад чистили сортир. Я спросил однажды такого «искателя»: Что ты жаришь? Он ответил: лепёшку. Какую лепёшку, с чего эта лепёшка? Он молчал. Невозможно ответить на то, чего нет.
В бараках было всегда сыро и холодно. Нары вагонной системы были сделаны примитивным способом, то есть с крупных жердей, сами же лежаки с мелких жердочек вместо досок. Вместо матрасов стелилась рогожа, об одеялах и подушках можно было только мечтать. Сушилки как таковой в лагере вообще не было. Портянки сушили телом, то есть расстилали на рогоже вместо простыни. Вонь и смрад стоял всегда, ибо никто и никогда не проветривал бараки. Сохраняли тепло, дрова завозили только в столовую и в баню. Сами же бараки отапливались дровами, которые приносили сами хеки. Был заведён такой порядок, с карьера обычно строили 4 колонны по 350 человек, одна колонна 340, две колонны мужики 690 человек. Две женских колонны заводили в лесосеку, там работали 500 женщин, они пилили дрова двухручной пилой, называемой «баяном». Лесосека обычно была уже не охраняема, ибо женщин лесников к нашему приходу уводили в зону. Дрова были сложены в две поленницы, одна сырая, одна с сушняка. С сушняка сухие дрова по чурке должна была брать каждая женщина и мужчина по чурке сырах дров. Так шли колонны три километра. Придя в зону, дрова сухие женщины аккуратно складывали в поленницу около ворот вахты, мужчин же пропускали с чурками в зону но и там первая колонна 340 чурок бросала в кучу на женскую половину. Вторая колонна 350 чурок несла на гору в мужские бараки. Днём, когда 690 уходили на карьер, 10 зеков «шнырей» получали на вахте топоры, кололи эти сырые дрова и делили их по баракам. Так снабжали зону дровами два раза в неделю. А посёлок, где жила охрана, надзор состав и начальство снабжали сухими дровами.
Женщины, Женщины! Их трудно было назвать женщинами, это были стриженные под машинку доходяги, совершенно не имевшие грудей, худые, изморённые с тонкими ногами (да простит меня читатель) и без зада существа. О сексе смешно даже думать, не то чтоб заниматься сексом, хотя в общем-то было бы желание в этом вопросе проблем не было. Возможности общения хоть где и хоть когда. Но! Эта жизненная необходимость была в корне не нужна ни нам, ни им. Я говорю о этих милых созданиях, в которых лагерное начальство убило всё живое. Но мы не видели себя таких же доходяг. Но мужик есть мужик, как бы плохо он ни выглядел. Он остаётся мужиком. Гремит костями, но старается сохранить своё мужское достоинство. Есть, конечно, слабаки, они есть везде, пусть жарят «лепёшки на говенной лопате, это их удел. Я говорю о настоящих мужиках, которые стойко переносят все невзгоды.
Работать нас выгоняли на так называемую «Выемку», Это взорванная скала, на ней лежнёвка, по ней проходит железнодорожная ветка. Мотовоз подаёт три платформы, мы грузим их камнем. Во время подачи платформ, все лежат вниз лицом, и мы лежим, пока мотовоз не уйдёт за оцепленеие. Почему так решили поступать менты их в этом случае можно понять. Ибо было два случая, когда под колёса платформы сунул ногу один зек, а женщина так просто упала на рельсы её разрезало пополам. После этого во время движения состава нас просто изолировали от подобного членовредительства, за которое кстати добавляли срок. Если ты плохо работал, то тебя поднимали на сопку палками и плетьми, чтобы ты поскорее карабкался по скале. Это была страшная пытка. Наверху всегда забайкальский ветер и мороз 35-40 градусов. После такого наказания мало кто выживал.
Распределяли рабочие места варварски, унижая человеческое достоинство. По краям выемки ставили мужские бригады, а посередине работали женщины. И если кому-то приспичило справить нужду, по лёгкому, то женщине необходимо присесть и опустить галифе. Хорошо, если подруга есть, сняв шинель прикроет срам. А если нет подруги, то эта бедняжка, сгорая от стыда, так и садится с голым задом, спрятав голову как страус, ибо кругом мужики. Мужикам в этом случае проще, отвернулся задом к женщинам и порядок. Менты же на это не обращают никакого внимания. Они видно обморозили глаза и им до лампочки как ведёт себя этот сброд. У них одна забота, чтоб все не разгибаясь работали и следить, чтоб «обогревальщики» вовремя поддерживали их костры. Нам же костров жечь не разрешалось, а если бы и разрешили, то где взять дрова, кругом камень. Так что обогрев один, кирка, кувалда, лом, лопата. Работали без обеда, обеденное время включили в работу, то есть кончали работу на час раньше.
Так прошло полгода. Однажды я не выдержал и с гневом обругал начальника конвоя, назвал его фашистом, гестаповцем, нет, сказал я – вы хуже немцев, вы садисты. Немцы или убивали, или сжигали, а вы медленно пьёте, сосёте нашу кровь, вампиры вы поганые. Всё, договорить мне не дали, заткнули рогожей рот и под палками, плетьми загнали на сопку. На счете я самостоятельно спуститься не мог, обморозил лицо, руки, ноги. Ребята вели меня под руки, ног я не чувствовал. Дойдя до зоны, меня прямо с вахты утащили в ШИЗО и выписали 15 суток за оскорбление конвоя. На мое счастье, в параше был набран снег. Был в ШИЗО такой заведённый порядок. Когда кончается срок ШИЗО, то сидящий обязательно после себя выносит парашу. Хлорки не было, и параша наполнялась снегом.
Вот этот снег спас меня. Я упорно оттирал руки и ноги снегом, выл волком от боли, но упорно продолжал тереть, забыв о лице. На второй день лицо, нос щёки покрылись коростой, но за 15 дней всё поджило. Я, выйдя из ШИЗО, не узнал зоны. Во-первых, когда меня выводили из ШИЗО, то переодели, дали нижнее байковое бельё, хлопчатую зековскую гимнастёрку, ватные брюки вместо галифе, нормальную однотонную, телогрейку и бушлат вместо однополой шинели. Было радостно и дико, что случилось. А случилось непредвиденное. Оказывается, в зону приезжала комиссия. Мне потом рассказывали зеки. Зашли в зону четыре человека. Одеты все в штатское. И что было для нас особенно важно, они были в шляпах. Зимой и в шляпах. В наших понятиях тогда было раз в шляпе, значит, из Москвы и значит большой начальник. Эти четверо никого и ни о чём не спрашивали. Прямо с вахты зашли сначала в столовую, потом в баню, прошли в один барак и быстро вышли, плюясь и харкаясь. Спустились и в ШИЗО. Но сразу вышли. За вахтой их ждал вертолёт и они улетели.
На другой день был очень великий праздник. Во-первых, начальника лагеря и всю лагерную администрацию убрали. Конвой и весь надзор состав заменили. Через неделю всех переодели. Женщин в женскую, мужчин в мужскую нормальную зековскую робу. Вместо галифе всем выдали ватные брюки, а вместо шмоты-боты всем валенки, правда, не новые подшитые, но вполне добротные.
На кухне появились продукты, крупы, сушеная картошка, жиры, мясо, рыба. Стали варить супы с крупой: овсянка, перловка, и кашу нормальную, густую кашу. Мы все не могли поверить в это чудо. Появился завхоз, создали плотницкую бригаду, которая в первую очередь построила женский туалет, и поставила новый забор, отделив от нас женскую зону. Пристроили к бане сушилку для сушки валенок. Откуда-то привезли щиты и заменили жердочки вместе с рогожей, настлали матрасы, ватные подушки и одеяла. О том, что отделили от нас женщин, пока особо никто не жалел, все знали, что при большом желании встреча с женщиной возможна. Но пока такие желания ни мы, ни они не испытывали. Забегая немного вперёд, скажу, что в 1949 году женские и мужские лагеря были изолированы полностью. Видимо, там наверху дошло, что хватит плодить безотцовщину.
Ибо было так: женщины рыли подкопы, чтобы попасть в мужскую зону. Заметьте, не мужчины стремились попасть в женскую зону, а женщины в мужскую. Забор в два с половиной метра высоты не простреливался, одна была серьёзная преграда, чтоб не делали подкопов под забором на 80 сантиметров шла канава вдоль забора, заполненная битой посудой вперемешку с глиной и шлаком. Но для наших милых «мам» это не преграда. Сдирая пальцы в кровь, они как улитки ныряли под забор с одной надеждой…
Срочно забеременеть. И через 9 месяцев родить, а через шесть месяцев выйти на свободу. Ибо для матерей с грудным ребёнком и ребёнком до года ежегодно была амнистия. И эти «мамочки» обычно красавицы большинство торгаши, освободившись по амнистии с ребёнком тут же сдавали этого малютку, родившегося в тюрьме арестантика, в детский дом, а сами, меняя фамилию, снова продолжали воровать, мошенничать. Но сколько вор не ворует, тюрьму не минует. Они снова попадались, опять рыли подкопы, снова раня руки от порезов в крови. Но, за то, что она опять «залетела», снова 9 месяцев и на четвёртом месяце она уже не работает, идёт на сохранение. Ей положено усиленное питание. И через пять месяцев она уже «мамочка». Для младенцев ясли, они рядом с зоной, но под охраной. Четыре раза в день их водит конвой кормить грудью арестантиков, без вины родившихся за решеткой. Через шесть месяцев процесс продолжается и так до бесконечности. Свобода, арест, подкоп, мужская зона, беременность, роды, 6 месяцев и снова свобода и каждый раз эта милая «мамочка» оставляла «хозяину» по 24 года, полученных ею по указу от 04.06.1947 г. Всего один год отсидки, и снова воруй, Маня! Так продолжалось до 1952 года, пока там наверху не дошло, что хватит плодить беспризорщину. И женские и мужские лагеря разъединили. Навсегда.
(от себя ни строчки; картинок тоже не поставлю - скажу лишь, что через такое вот "УДО" вышла и моя бабушка, жена врага народа, с одной целью - найти своих двоих детей - мою маму и дядю - тоже ДВН - пока они не выросли и не забыли её за 15 лет...)
Оценили 18 человек
28 кармы