Владимир Мацкевич: Литвинство несет в себе зародыш сепаратизма

Ну так и вы предлагаете ликвидировать белорусскую государственность и отрицаете наличие белорусского этноса. Чем ВЫ лучше поляков, тоже самое но с точностью до наоборот.

ворвик это писал как методолух, политолух или филёзаф?

Причём здесь поляки и речь посполитая? Этот период в нашей истории был пожалуй самым мрачным. Наши предки ненавидели Польшу и поляков!!! Даже ещё Радзивилы!!!, (не помню точно какой), на одном соймов, по моему в Вильне, так им мразотам и сказал: (примерно, дословно не помню) - Придёт время, и мы будем выбрасывать вас в окна!!! Имеется ввиду из того здания, где проходила вся эта хрень! Речь Посполитая - это, к всенародному сожалению, было вынужденной мерой! С востока Московия сильно давила, а своих былых сил противостоять уже не было. Так что, не надо нам запрягать эту фигню про Поляков и Речь посполитую!!! Это полное дерьмо! Не имеющее ничего общего с действительностью!!! И как вы не можете понять и успокоится - ДО БЕЛАРУСОВ МЫ БЫЛИ ЛИТВИНАМИ!!!!!!!!!! Это нация такая!!!! Как вам ещё объяснить??? И я тоже за Литвинство! Но это не значит, что мы против России!!!

как всегда -в первых рядах moll и сафронов. сейчас подтянется банда Рус, дима ссанник , другие "патриоты" и начнут поливать Россию и русских..

Белорусский путь — вместе с Россией Автор - КРИШТАПОВИЧ ЛЕВ ЕВСТАФЬЕВИЧ, доктор философских наук, профессор Белорусского государственного университета (Минск). В настоящее время вопрос о важности белорусского национального развития ни у кого не вызывает сомнений. В формальном смысле это бесспорно. Спорное начинается тогда, когда речь заходит о содержании белорусского национального развития. В течение всего постсоветского времени белорусскому обществу навязывается польско-шляхетский взгляд на белорусскую историю, в соответствии с которым исторический путь Беларуси никак не вписывается в логику развития Русской цивилизации, русского мира. Официальная историческая наука в Республике Беларусь в своей трактовке белорусской истории исходит из политического перенесения нынешней Конституции страны на историю белорусского народа. Логика здесь школьническая: поскольку Белоруссия является независимым государством, постольку у неё должна быть независимая история. Независимая история от кого? Разумеется, от общерусской истории, от общерусского мира. Подход ребяческий, но если ему следовать, то фальсификация белорусской истории становится неизбежной. Отсюда возникла ныне действующая концепция истории Белоруссии, по которой Великое Княжество Литовское представляет собой первую, а Речь Посполитая вторую форму белорусской государственности. Но если официальная историография в своих писаниях пытается сохранить видимость научного приличия и объективности, то так называемые «европеизированные» историки на страницах своей «неизвестной истории» упражняются в откровенной русофобии. Эта категория псевдоисториков преподносят Великое Княжество Литовское и Речь Посполитую в качестве белорусских феноменов и белорусской демократии. Вся эта ничего общего не имеющая с исторической наукой графомания преследует одну единственную цель — навязать белорусскому обществу мнение о том, что исторически Белоруссия развивалась вне общерусской истории. И здесь цели официальной историографии и «европеизированных» фальсификаторов полностью смыкаются. О формировании белорусского характера Ещё одно важное обстоятельство, на которое необходимо обратить внимание. Для правильного понимания исторического процесса на белорусских землях необходимо отказаться от ряда антиисторических химер при трактовке явлений средних веков. По какому-то недоразумению принято считать, что в отличие от монголо-татарского нашествия, которое принесло русским землям неисчислимые беды и замедлило развитие Северо-Восточной Руси, Литва и Польша якобы принесли Западной Руси демократию и процветание. Однако подобный взгляд абсолютно антиисторичен и представляет собой заурядную фальсификацию белорусской истории. Дело в том, что в отличие от монголо-татарского ига, которое представляло собой военно-материальный гнёт и не затрагивало национальной и духовно-культурной жизни Северо-Восточно Руси, польско-литовское господство в силу своей тотальности было более жестоким и тяжёлым для западнорусских (белорусских) земель. Об этом красноречиво писал в 1908 году выдающийся белорусский этнограф Евдоким Романович Романов, отмечая, что белорусский народ вынес на своих плечах многовековой католическо-польский гнет, значительно более тяжёлый, чем татарское иго, отстоял свою веру и народность от напора польщизны, остановив тем самым колонизацию русских земель с запада. (См.: Беларусы: У 8 т. — Т. 3. Гiсторыя этналагiчнага вывучэння / В.К.Бандарчык. — Мiнск, 1999. С. 206, 218). Очевиден тот бесспорный факт, что вся деятельность знаменитых западнорусских (белорусских) книгопечатников, писателей, учёных (братья Мамоничи, Лаврентий Зизаний, Cтефан Зизаний, Мелетий Смотрицкий, Андрей Мужиловский, Христофор Филалет, Афанасий Филиппович, Симеон Полоцкий, Георгий Конисский) проходила в борьбе против польско-иезуитской агрессии, против унии, против западной экспансии. И очевиден тот бесспорный факт, что только воссоединение Белоруссии с Россией в конце XVIII века вывело белорусский народ на прогрессивный путь исторического развития. Видный белорусский историк П.Т.Петриков констатировал: «В конце XVIII в. белорусский народ воссоединился с русским народом в едином Российском государстве. Присоединение земель Беларуси к Российской империи, включение белорусского этноса в родственный великорусский историко-культурный организм открыли новую страницу нашей истории. Закончилась борьба белорусов за выживание в условиях ВКЛ и Речи Посполитой. Начался трудный процесс возрождения исторической памяти и самосознания белорусского народа, развития его духовности и культуры, национально-государственного самоопределения». (Гiсторыя Беларусi: палемiчныя матэрыялы / М.А.Багушэвiч [i iнш.]; пад рэд. Я.К.Новiка. — Мiнск: Вышэйшая школа, 2015. С. 20). Фундаментальное влияние общерусской цивилизации на формирование белорусского национального характера — документально-источниковедческий факт и философско-историческая истина. Поэтому когда всевозможные квазиисторики из факта большего времени нахождения территории современной Белоруссии в составе Великого Княжества Литовского (ВКЛ) и Речи Посполитой пытаются вывести некую европейскость белорусов и тем самым противопоставить нас великорусскому народу, то они, как несмышлённые школьники, просто не понимают принципиального отличия политико-государственного признака от цивилизационно-ментального. А ведь в вопросе этнической самоидентификации решающий критерий как раз принадлежит цивилизационно-ментальному признаку. Ещё в середине XIX века белорусский этнограф Павел Шпилевский писал: «Есть на всей Руси большой край, который называется Белоруссией. Живут там люди белорусские, родные братья людей великорусских». (Шпилевский П. Белоруссия в характеристических описаниях и фантастических её сказках // Пантеон. 1853. Т. X. Кн. 7. С. 71). В связи с этим важное значение имеет выяснение характерных признаков национального самосознания белорусского народа. Историческим этапом, зафиксировавшим основные признаки белорусского национального самосознания, является рубеж XVI—XVII веков, когда нашим предкам была насильственно навязана церковная уния. Церковная уния 1596 года имела определённую установку — упразднить православную веру и лишить древний русский народ (так именовали себя в то время нынешние белорусы) своего этнического самосознания. В своей речи в Сенате западнорусский князь Константин Острожский прямо обвинил польского короля Сигизмунда III в насильственном насаждении унии: «На веру православную наступаешь, на права наше, ломаешь вольности наше, и наконец на сумненье наше налегаешь: чим присягу свою ломаешь, и то што — кольвек еси для меня учинил, в нивошто остатнею ласкою своею оборочаешь…». (Акты Западной России. — СПб., 1851. Т. 4. С. 219). Именно от этого времени история Белоруссии получает «по преимуществу народное направление». (Коялович М. Чтения по истории Западной России. — СПб., 1884. С. 207). Почему народное направление? Потому что защита своего образа жизни, своей веры и культуры, своего языка исходила именно из среды самого народа, то есть крестьянства и мещанства. Дело в том, что к этому времени западнорусская шляхта уже денационализировалась, то есть ополячилась и окатоличилась. Мелетий Смотрицкий в своём известном «Фриносе», или «Плаче восточной церкви» (1610), констатировал смерть знаменитых древних русских родов (Острожских, Соколинских, Вишневецких, Чарторыйских, Заславских), погибших в полонизме, латинстве и иезуитизме. Крупнейший специалист по истории Западной Руси, профессор Иван Андреевич Линниченко в статье «Малорусская культура» писал: «Лидеры народа (нынешние украинцы. — Л.К.), его высшие классы, переходят повально из-за материальных выгод и удовлетворения своему честолюбию в лагерь польский, даже такие, как князья Острожские, чуть не владетельные князья, воспринимают целиком чужой язык, чужой быт, входят в ряды шляхты польской». (Украина — это Россия. — М.: РИСИ, 2014. С. 358). Такое же положение было и в Белоруссии. Историк и этнограф XIX века Адам Киркор свидетельствовал: «В Белоруссии дворянское сословие состоит большею частью из туземцев, но с течением веков и политических событий усвоивших польский язык и польскую национальность». (Живописная Россия. Репринтное воспроизведение издания 1882 года. — Минск, 1993. С. 284). Именно в этот период и выкристаллизовались те социально-философские принципы, которые сегодня лежат в фундаменте белорусского характера. Какие это принципы? Это принципы народности, трудового образа жизни, добродушия, братскости, союза с русским народом, миролюбия, отсутствия гонора. И это понятно, так как только такие принципы отвечали сущности такого общества, которое состояло из трудовых элементов — крестьянства и мещанства и в котором не было этнически своего высшего сословия. Такое общество по своему определению уже было обществом трудовым, народным, миролюбивым. Поэтому вполне закономерно, что история Белоруссии с этого времени приобретает характер народного направления как в своей сущности, так и в дальнейшем историческом развитии. О фальсификации белорусской истории Современные фальсификаторы, реанимируя комплекс антирусских взглядов польско-шляхетских идеологов на протяжении ХVIII—ХХ веков, тем самым идут вразрез с белорусской ментальностью и белорусской историей. Наглядный пример такой фальсификации белорусской истории являет собой спектакль Национального академического театра им. М.Горького «Пане Коханку». Режиссёр (Сергей Ковальчик) и драматург (Андрей Курейчик) этого спектакля пытаются представить известного польского магната ХVIII века Карла Радзивилла примером истинного белоруса, независимого и свободолюбивого, весёлого и доброго, творческого и поэтичного. Кроме, как глупостью, подобные утверждения назвать нельзя. Ибо Карл Радзивилл (Пане Коханку), известный как один из самых сумасбродных магнатов Речи Посполитой, не только не имел никакого отношения к белорусской ментальности и белорусской государственности, но был самым настоящим душителем всего белорусского. Всё великолепие и богатство его Несвижского замка было основано на многовековом национальном и духовном порабощении белорусского народа. Этот исторический факт не вызывал сомнений у современников Карла Радзивилла. Вот как описывают очевидцы реальную ситуацию в Белоруссии во время господства польских магнатов. «Проезжая Белоруссию (в том числе и Несвижскую землю. — Л.К.), надрывается сердце от боли и жалости. Богатая земля населена людьми, которые изнемогают от работы, а дурные паны управляют с безудержной властью крестьянами, доведёнными до окончательной нищеты. Грабёж всюду бессовестный и бесстрашный». (Абецадарскi Л. У святле неабвержаных фактау. — Мiнск, 1969. С. 77). Грабёж всюду бессовестный и бесстрашный — вот что такое Карл Радзивилл (Пане Коханку) для белорусского народа. Но ещё большей глупостью являются утверждения авторов этого спектакля, что Карл Радзивилл может служить примером государственного деятеля, отстаивавшего независимость своей страны. И это тем более актуально, заявляют эти театралы, что сегодня Белоруссия тоже ищет свой путь в мировом сообществе, стремится занять в нём достойное место в качестве независимой суверенной державы. Этим поклонникам Карла Радзивилла полезно было бы знать, что этот польский магнат отстаивал не независимость своей страны, а боролся за сохранение всевластия и произвола магнатов в Речи Посполитой. Что, кстати, не составляло секрета ни для кого. Ещё в ХVI веке видный польский мыслитель и гуманист Анджей Моджевский писал: «Не нужно предсказаний астрологов, чтобы увидеть, что спесь и крайний произвол приведут это королевство ни к чему иному, как только к гибели». (Польские мыслители эпохи Возрождения. — М., 1960. С. 123). Именно спесь и сумасбродство таких деятелей, как Карл Радзивилл, и привели к краху само польское государство. И предлагать в пример людей, разрушавших собственное государство, для сохранения белорусской независимости в сегодняшнем мире могут только такие работники культуры, горизонт которых ограничен парадными залами Несвижского замка. В этом отношении показательна вся антибелорусскость организаторов и участников международного «круглого стола» «Проблемы генеалогического рода Радзивиллов XVI—XXI веков», проведённого 17 сентября 2015 года в Национальном историко-культурном музее-заповеднике «Несвиж». Вдумайтесь: день 17 сентября избран белорусскими историками, архивистами, геральдистами не для того, чтобы рассказать о великом дне воссоединении белорусского народа в рамках единого этноса и единого государства в сентябре 1939 года, а о генеалогии Радзивиллов — этих жесточайших угнетателей и поработителей белорусов. Большего бескультурья и отсутствия всяких исторических приличий и такта придумать было нельзя. Или взять польских магнатов Огинских, которых недалекие журналисты и культурологи причисляют к белорусским знатным родам. Вот что отметил об этом «белорусе» Г.Р.Державин, который по поручению императора Павла I инспектировал белорусские земли в голодном 1798 году. «Проезжая деревни г. Огинского, под Витебском находящиеся, зашёл в избы крестьянские, и увидев, что они едят пареную траву и так тощи и бледны, как мёртвые, призвал приказчика и спросил, для чего крестьяне доведены до такого жалостного состояния, что им не ссужают хлеба. Он, вместо ответа, показал мне повеление господина (Огинского. — Л.К.), в котором повелевалось непременно с них собрать, вместо подвод в Ригу, всякий год посылаемых, по два рубля серебром». (Державин Г.Р. Сочинения. — М., 1985. С. 451). Таков был бесчеловечный принцип польской шляхты: «умри белорус, но деньги на мотовство польских панов вноси без промедления». Пришлось великороссу Державину спасать белорусских крестьян. Как он пишет, «приказал сию деревню графа Огинского взять в опеку по силе данного ему именного повеления». В польских имениях нередко стояли виселицы для наказания белорусских и украинских крестьян. 28 января 1787 года князь Г.А.Потёмкин вынужден был дать управителю своих имений Брожзовскому такое распоряжение: «Все находящиеся в купленном мною у князя Любомирского польском имении виселицы предписываю тотчас же сломать, не оставляя и знаку оных; жителям же объявить, чтобы они исполняли приказания господские из должного повиновения, а не из страха казни». (Абецадарскi Л. У святле неабвержаных фактау. — Мiнск, 1969. С. 79). Несколько слов для пояснения этого приказания Григория Потёмкина. Польский князь Ксаверий Любомирский был одним из богатейших магнатов на Украине. Он владел 9 городами, 179 деревнями и более 100 тысячами душ мужского пола. Ксаверий Любомирский не хотел никому и ничему подчиняться, даже самому польскому королю и до такой степени опротивел самим магнатам и королю, что предан был суду и ему угрожала банниция, то есть изгнание из страны. Тогда Ксаверий Любомирский прибегнул к покровительству Григория Потёмкина, который после первого раздела Польши в 1772 году получил в своё владение белорусское Дубровно со всеми окрестными землями. В 1783 году они обменялись своими имениями. Так Потёмкин стал владельцем украинской Смелы со всеми любомирскими владениями, а Любомирский господином белорусского Дубровно со всеми потёмкинскими имениями. Здесь рельефно выступает всё нравственное и политическое уродство польской шляхты, которая думала не о личной и государственной чести, а лишь о беспрепятственности для своего тиранства и сумасбродного поведения. Возьмём, к примеру, жизнь польского аристократа Льва Ошторпа, который был предводителем дворянства Минской губернии. В своём имении в Дукоре он завёл театр, картинную галерею, шляхта, по свидетельству очевидцев, пировала неделями, так сказать, у гостеприимного хозяина. Но за счёт чего и кого просвещалась и веселилась польская шляхта? За счёт нещадной эксплуатации белорусских крестьян. Когда Ошторп умер, то польский поэт-юморист Игнатий Легатович в своей язвительной эпиграмме метко подметил: «Smierc Osztorpa w Dukorze zrobi zmiane znaczna: Panowie pic przestana, chlopi jesc zaczna!». (Живописная Россия. Репринтное воспроизведение издания 1882 года. — Минск, 1993. С. 362]. То есть, смерть Ошторпа в Дукоре произведёт большую перемену: господа перестанут пить, а мужики начнут есть. Или вот ещё характерная подмена белорусской культуры польско-шляхетскими артефактами. Раньше главным спектаклем Купаловского театра была бессмертная «Павлинка». Это действительно выдающееся произведение белорусской культуры, в котором народный поэт Белоруссии Янка Купала в лице шляхтича Адольфа Быковского высмеял ни на что не способную, но очень гонорливую польскую шляхту. Сейчас же новым художественным руководителем Николаем Пинигиным главным спектаклем сделано произведение польского поэта Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», где всячески восхваляется польская шляхта и польско-шляхетская история. Разве это не показательное неуважение к великому Купале и белорусской культуре, когда на сцене главного театра страны ставится произведение польского поэта Адама Мицкевича, который пренебрежительно относился к белорусам, считая их не-историческим народом. Видимо, Николай Пинигин спутал Минск с Варшавой. И может ли таким спектаклем гордиться белорусская нация? Даже польский этнограф Вандалин Шукевич в 1910 году признавал, что когда Белоруссия находилась в составе Польского государства, «общественный строй бывшей Речи Посполитой основывался на привилегиях одного класса», белорусский народ был низведён «до положения невольников» (рабов. — Л.К.). (Беларусы: У 8 т. — Т. 3. Гiсторыя этналагiчнага вывучэння / В.К.Бандарчык. — Мiнск, 1999. С. 253). Польско-шляхетское иго на Белоруссии Следует отметить, что ни в одной из стран Европы, в том числе и в России, закон не разрешал феодалу приговаривать своих крепостных крестьян к смертной казни. И только в Речи Посполитой постановлением сейма 1573 года польско-литовским помещикам позволялось наказывать своих крепостных «водлуг поразумення свайго», то есть в соответствии со своим разумом и желанием. Это право было юридически закреплено и в Статуте Великого Княжества Литовского 1588 года. («Будет вольно и теперь каждому пану подданного своего подлуг поразумения своего скарать»). Уже упоминавшийся польский гуманист XVI века Анджей Моджевский писал: «Ни один тиран не имеет большей силы над жизнью и смертью простых людей, чем та сила, какую дают шляхтичам законы. Шляхтичи бесчинствуют, убивают горожан и крестьян, относятся до них, как до собак». (Абецадарскi Л. У святле неабвержаных фактау. — Мiнск, 1969. С. 50). И когда в газете «Советская Белоруссия» в статье «Критик из золотого века» претендующая на белорусскость Людмила Рублевская резонерствует о демократическом характере Литовского Статута 1588 года, заявляя, что «за убийство простолюдина шляхтича отдавали под суд». (Рублевская Л. Критик из золотого века // Советская Белоруссия, 18 июня 2015 г. С. 12), то это показательный пример как нынешние так называемые «национально-сознательные» историки, философы и журналисты фальсифицируют исторические документы с целью антиисторического отождествления польско-литовской истории с белорусской историей. Действительно, в Статуте 1588 года есть статья, которая говорит о том, что за убийство крестьянина шляхтич должен быть предан суду. Но речь здесь идёт не об убийстве своего крепостного крестьянина, а об убийстве крестьянина другого шляхтича. В таком случае шляхтич должен был компенсировать нанесённый ущерб другому феодалу, то есть заплатить так называемую «головщизну». Выдающийся белорусский историк XIX века Михаил Коялович отмечал, что в Речи Посполитой «жизнь хлопа оценилась в 3 р. 25 коп. Можно было убить хлопа и заплатить 3 р. 25 к., больше ничего, т. е. жизнь хлопа ценилась так низко, как нигде не ценится жизнь негра, обращённого в рабочий скот, — так низко, что собака часто стоила дороже». (Коялович М. Шаги к обретению России. — Минск, 2011. С. 37). Известный исследователь истории Великого Княжества Литовского В.Т.Пашуто справедливо заключал: «Белоруссия была страной, подвластной и эксплуатируемой литовской феодальной знатью». (Пашуто В.Т. Образование Литовского государства. — М., 1959. С. 322). Фактически польско-литовская шляхта создала на территории Белоруссии систему кастового строя, где белорусские крестьяне занимали положение аналогичное индийским шудрам. Уже само расселение шляхты выстраивало стену между польским обществом и белорусскими крестьянами. Не случайно околицей или застенком называли поселение шляхты, чтобы отличить его от белорусских деревень, где жили крестьяне. «По образованию и состоянию околичная шляхта почти не отличается от крестьян, но вся она сознаёт себя выше крестьянина, выше хлопа. Это остаток польского мелкого шляхетства или, лучше сказать, это остаток древнего литовского (западнорусского. — Л.К.) боярства,.. испорченного теорией польского шляхетства». (Коялович М. Шаги к обретению России. — Минск, 2011. С. 36). Для сравнения: При всём социокультурном расколе между «верхами» и «низами» такой кастовости, которая существовала между польской шляхтой и белорусскими крестьянами, в России все-таки не было. Разве не показательно, что великий русский писатель А.С.Пушкин был духовно вскормлен простой русской крестьянкой Ариной Родионовной? Или, например, шедевр сказочного искусства, как в художественном, так и в гуманистическом плане, русского писателя С.Т.Аксакова «Аленький цветочек» был вложен в его душу обыкновенной ключницей Пелагеей? И разве не удивительно, что выдающийся государственный деятель и поэт Г.Р.Державин в своём новгородском имении учил грамоте и молитвам крестьянских ребятишек? Или, скажем, дочь крепостного крестьянина, получившего вольную от графа Шереметева, Надежда Прокофьевна Суслова стала первой русской женщиной-врачом, доктором медицины. Можно ли себе представить, чтобы, скажем, в воспитании отпрысков Радзивиллов или Огинских принимали участие белорусские крестьянки, а сами Радзивиллы или Огинские учили белорусских детей белорусскому языку и православной вере? Даже в самом фантастическом сне такое присниться не может. Показательно, что ещё после первого раздела Речи Посполитой та часть нашего народа, которая осталась под властью польских панов, в своём прошении на имя Екатерины II высказывала следующую замечательную мысль: «Когда же и для нас взойдёт солнце, когда и мы будем присоединены к единоверной России, избавимся от ига Польского!». (Коялович М. Лекции по истории Западной России. — М., 1864. С. 364). Роль православия в белорусской истории Современное белорусское общество в конечном итоге есть воплощение национального характера и национальных традиций народа. Так, например, сложно представить себе в Белорусcии ту или иную модификацию западной политической системы, ибо она не соответствует представлениям белоруса, не вписывается в парадигму национального самосознания. Западный человек, обустраивавший своё благополучие за счёт эксплуатации колониальных народов, объективно рассматривал незападного человека как материал для удовлетворения своих жизненных потребностей. Отсюда и западная ментальность с её принципами индивидуализма и расового превосходства над другими народами. Для белоруса такие представления абсолютно невозможны в силу принципиально другого образа жизни. Мир в представлении белоруса был его реальный «мир» (общины, братства), где все должны трудиться и жить по справедливости. Такой мир априори не знает и не принимает разделения людей на высших и низших, ибо все люди божьи создания. Подобного рода представления и были закреплены на ментальном уровне нашего народа. Представляется необходимым адекватно оценить роль религиозного фактора как в процессе формирования национального самосознания белорусов, так и в ходе государственного строительства. Данный тезис может быть сформулирован следующим образом: выбор православия был обусловлен, среди прочих факторов, ментальностью народа, однако, в свою очередь, православие закрепило и сохранило тот исторический тип самосознания белорусов, который сегодня можно охарактеризовать как современный. Без всякой мистики и фантастических легенд: православие пришло именно на ту землю, где существовали ментальные предпосылки его сохранения. И именно оно, православие, скрепило и сцементировало теоретически существующее положение вещей. Рассматривая данный вопрос, нельзя не коснуться и униатства, которое некоторые белорусские писатели, философы, историки и политики по недоразумению зачисляют в разряд национальной религии белорусов. Здесь важно отметить, что в то время, когда на Белой Руси вводилось униатство (XVI—XVII вв.), меняли вероисповедание не простые верующие (крестьяне), а их патроны (паны, шляхта, церковные иерархи). В тот период считалось: чья власть, того и вера. Поскольку привилегированное сословие (шляхта) окатоличилось, то есть денационализировалось, то оно заставляло и своих подданных (крестьян) денационализироваться, а поэтому административно переводило православные приходы в приходы униатские путём навязывания православным мирянам униатских священнослужителей. «Загоняемый подобными насилиями в унию русский (белорусский. — Л.К.) народ не мог, конечно, искренно держаться унии. В глубине своей души он продолжал хранить старые свои верования, старые православные убеждения и искал только случая избавиться от насильно навязанной ему унии. Сами защитники латинства сознавались, что все униаты или открытые схизматики (православные. — Л.К.), или подозреваются в схизме». (Киприанович Г.Я. Исторический очерк православия, католичества и унии в Белоруссии и Литве. — Минск: Издательство Белорусского Экзархата, 2006. С. 161). Поэтому, когда говорят, что в XVIII веке 80% белорусов были униатами, то это относится не столько к белорусским крестьянам, сколько к формальному количеству униатских приходов в Белоруссии. Крестьяне, как и раньше, так и в XVIII веке, оставались верными вере своих предков, то есть православию. Cами ватиканские деятели вынуждены были признать, что «нет никакой надежды, чтобы эти гордые и упрямые люди когда-нибудь массово перейдут в унию». (Белоруссия в эпоху феодализма. — Минск, 1959. — Т. 1. С. 389). Не случайно переход из унии в православие для белорусов был осуществлён без больших затруднений, поскольку всё дело свелось к формальному переводу священников из унии в православие. И об унии в народном самосознании не осталось никакого воспоминания. О русской природе белоруса Мысль о русской природе белоруса постоянно присутствует на страницах исторических источников. В известном смысле она даже приобретает императивную окраску, когда требуется подчеркнуть национальную особенность коренного жителя на территории современной Белоруссии. Например, в послании киевского воеводы князя Константина Острожского епископу владимирскому Ипатию Потею 21 июня 1593 года по поводу замышляемой унии с римской церковью говорится: «...донести князю великому Московскому и московскому духовенству, какое гонение, преследование, поругание и уничижение народ тутошний Русский в порядках, канонах и церемониях церковных терпит и поносит». (Акты Западной России. — СПб., 1851. Т. 4. С. 64—65). И этот «народ тутошний Русский» (нынешние белорусы и украинцы) как раз противопоставляется полякам (ляхам) и литовцам как народам другой цивилизации, народам римским и латинским. Что же касается восточного соседа белорусов и украинцев, то он называется не столько русским народом, сколько московитами или народом московским. Имея общую веру (культуру), общий славянский язык, принадлежа к единой общерусской цивилизации, белорус и украинец видели в московите не своего духовного и национального оппонента, а один и тот же тип, объединяемый понятием Русь. Если же и возникали конфликты между русским (белорусом) и русским (московитом), то причина этой конфликтности носила не национально-психологический, а сугубо меркантильно-классовый характер. В этом плане любопытно признание папского посла в Польше Коммендоне, доносившего в 1564 году в Рим, что «все жители Киева и православное народонаселение в Литве симпатизируют московскому государю по причине веры». (Соловьев С.М. История России с древнейших времен. — М., 1960. Кн. III. С. 618—619). Появление самих терминов Белая Русь, Чёрная Русь, Красная Русь, Украина свидетельствовало в то время не о национальной и политической характеристике, а о географической или территориальной. Употребление различных терминов для характеристики одного и того же явления было следствием территориальной, политической и национально-религиозной специфики Великого княжества Литовского. Так, в территориальном плане нынешняя Белоруссия называлась Белой Русью; с точки зрения национально-религиозной — это уже была Русь, общерусская цивилизация, в которую входили все русские земли, невзирая на их территориальные особенности и политические границы, а в политическом отношении — Литва. Вот почему коренной житель Белоруссии мог одновременно выступать как бы в трех ипостасях: белоруса, то есть человека, проживающего на территории Белой Руси; того же белоруса в национально-религиозном, цивилизационном аспекте называли русским человеком, представителем русского народа; а того же белоруса в смысле политического определения именовали литвином как подданного Великого княжества Литовского. Любопытно отметить, что после образования Речи Посполитой, начиная со второй половины XVII века, белоруса в России часто называли поляком на основании того, что он был подданным Польского государства. Аналогично обстояло дело с характеристикой коренного жителя Московского государства. В территориальном плане он был жителем Великой России, то есть великороссом. Как подданный великого князя Московского он именовался московитом, представителем народа московского; а с точки зрения национально-религиозной — это был русский человек, ничем не отличающийся от белоруса и украинца. В договорных статьях польского короля Сигизмунда III с московскими боярами 14 февраля 1610 года есть примечательный пункт, где говорится, что «Русским Московским (курсив мой. — Л.К.) в Польше и в Литве торги мають быти вольные». (Акты Западной России. — СПб., 1851. Т. 4. С. 316). Тем самым сами польские дипломаты подтверждают: кроме русских в Московском государстве, были ещё русские в Речи Посполитой, то есть белорусы и украинцы. Само появление белоруса и украинца следует рассматривать как консервацию древнего русского народа, оказавшегося в чужеземном государстве (Великое Княжество Литовское и Речь Посполитая). Ошибка тех, кто говорит о формировании белорусской народности в составе Великого Княжества Литовского как некоем эволюционном процессе, заключается в неосознанной подмене консервации эволюцией. Консервация — это фактически застой, регресс. Эволюция — это прогресс. Только не понимая принципиального отличия консервации от эволюции, можно и вести речь о формировании белорусской народности в ВКЛ. Собственно говоря, никакого формирования белорусской народности в смысле некоего белорусского поступательного развития в Великом Княжестве Литовском не происходило, а наблюдалось явление именно консервации, то есть застоя, стагнации древнерусской народности на территории нынешней Белоруссии. «Иноземное (литовское. — Л.К.) господство консервировало, замедляло развитие общественного строя Белоруссии». (Пашуто В.Т. Образование Литовского государства. — М., 1959. С. 322—323). Находясь в неблагоприятных политических условиях, древнерусская народность не смогла сохранить в чистоте своей древнерусский язык, который подвергся польско-латинскому загрязнению. В итоге возник, исковерканный полонизмами и латинизмами, язык, который получил название белорусского и украинского. Как признаёт польский этнограф Вандалин Шукевич, «народ (белорусский. — Л.К.), не имевший возможности пользоваться плодами просвещения, развиваться экономически, отстал в своём развитии и замкнулся в тесных рамках своего быта». (Беларусы: У 8 т. — Т. 3. Гiсторыя этналагiчнага вывучэння / В.К.Бандарчык. — Мiнск, 1999. С. 253). Нахождение древнерусской народности в составе Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой препятствовало выходу её на более высокий уровень социального и культурного развития. В языковой сфере складывалась следующая ситуация: если великорусский язык на основе древнерусского языка шёл по линии превращения в великий и могучий, мировой язык, то древнерусский язык на территории нынешней Белоруссии и Украины вынужден был остановиться в своём развитии и архаизироваться или, как выражались старые языковеды, археологизироваться. Эту языковую специфику уловил белорусский этнограф, подполковник Генерального штаба Российской империи Павел Бобровский, который в своих этнографических материалах о Гродненской губернии (1863), характеризуя белорусский язык, выводил его «из древнерусского языка, который из-за сложной исторической судьбы народа здесь как бы застыл, а поэтому сохранился неизменным». (Там же. С. 97). Территориальные же характеристики Белой Руси и Украины с течением времени были перенесены на коренное население этих земель в качестве этнических признаков. Так возникли белорусы и украинцы, которые и сегодня в наибольшей степени сохранили историческое родство с древнерусской народностью. Белорусский фольклор и полемическая литература ХVI—ХVII веков тому красноречивое подтверждение. На эти исторические обстоятельства, обусловившие консервацию древнерусской народности в составе Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой, указал академик Николай Михайлович Никольский, который писал, что «с XIV века древнерусское население, которое жило на современной территории Белоруссии, подпало под иноземное господство, сначала под власть Литовского княжества, а затем, с половины XVI века, под власть Польского королевства». (Никольский Н.М. Происхождение и история белорусской свадебной обрядности. — Минск, 1956. С. 12). В то же время, говоря о великорусском языке, следует сказать, что это был не только сугубо великорусский язык, ограниченный исключительно великорусской территорией, но также и язык общерусский, в выработке которого принимали участие выдающиеся представители как Великой Руси, так и Белой Руси, и Малой Руси. Не случайно Михаил Ломоносов называл «Славянскую грамматику» Мелетия Смотрицкого «вратами своей учёности». На это обстоятельство в своей речи «О единстве русского народа», произнесённой на торжественном собрании Санкт-Петербургского Славянского общества 14 февраля 1907 года, справедливо указал известный русский филолог-славист Антон Семёнович Будилович. Вот почему великорусский язык как общерусский язык является родным языком, как для белоруса, так и для украинца. Фальсификации «национально-сознательных» литераторов о польском восстании 1794 года «Национально-сознательные» литераторы много пролили лицемерных слёз насчёт агрессивности России, «о русском империализме и его опасности». Но вот проблема: они почему-то помалкивают об агрессивности западных государств, в частности, Германии в отношении славянских стран. Исторически установлено, что главным инициатором раздела Речи Посполитой выступил прусский король Фридрих II. Напротив, Россия как раз не была заинтересована в разделе Польши и всячески старалась сохранить Польское государство в этнических границах в качестве славянского противовеса милитаристской Пруссии и реакционной Австрийской империи. Только лишь неблагоприятные внешнеполитические обстоятельства (война с Турцией, поддержка Пруссии Англией) заставили царское правительство уступить домоганиям Фридриха II. В результате раздела Речи Посполитой все этнографические польские земли были захвачены Австрией и Пруссией. Кроме того, оба немецких государства прихватили ещё по изрядному куску белорусских, украинских и литовских земель. Австрия присоединила к себе Галицию со Львовом, а Пруссия — занеманскую Литву и Подляшье с Белостоком.