Время действия — XIII век.
Место действия — Англия
1
Над Европой стояла ночь. Ночь средневековья. Мрачнейший период в человеческой истории, о котором итальянец Бартоли образно писал: «Как будто разум окутался саваном, чтобы сойти в могилу, где он оставался много веков. Свет мысли погас». Христианство, некогда преследовавшееся римскими властями, став при императоре Константине государственной религией империи, набирало силу. Оно распространилось вначале в Италии, Греции, Великобритании, Франции, Германии, потом в других странах. Крушение империи не поколебало устоев религии, к тому времени властвовавшей над умами множества людей.
На долгие годы в Европе утвердилось господство христианства во всех областях духовной жизни. Под контроль церкви попала наука, ставшая служанкой богословия. Философию заменила схоластика, которая занималась доказательством, обоснованием, утверждением «истин» христианской религии. В крупнейших университетах Европы ученые мужи, облаченные в мантии, вели нелепые споры о том, чем питаются ангелы и сколько чертей может поместиться на ногтях у человека. Церковь зорко следила за тем, чтобы никто не помышлял отступить от религиозных догматов, стремилась к тому, чтобы христианские представления вошли в плоть и кровь каждого человека. И горе было тому, кто осмеливался думать по-иному. Французский писатель Анатоль Франс справедливо замечал, что в те мрачные годы «счастливому единодушию паствы несомненно способствовало также обыкновение... немедленно сжигать каждого инакомыслящего».
И все же свет мысли до конца не погас. Даже в этот период он пробивался в непроглядной ночи: ничто не могло остановить естественного стремления человека к познанию мира. В обстановке разгула религиозной нетерпимости находились смельчаки, бросавшие вызов застою и косности, стремившиеся разорвать цепи, в которые церковь пыталась заковать свободную мысль. Среди них был францисканский монах Роджер Бэкон...
2
Слухи о таинственной башне ползли самые разные. Говорили всякое. Одни, оглядываясь по сторонам, нашептывали, будто в этой самой башне монах-чернокнижник по ночам занимается колдовством, вызывает дьявола и ведет с ним беседы. Не зря же в башенном окошке до утра не гаснет свет. Другие передавали, тоже шепотом, что дело тут не в колдовстве. Монах по ночам варит в своих ретортах золото, но, конечно же, с помощью сатаны. А кое-кто высказывал мысль, что золото тут ни при чем, что в монастырской башне он приготовляет колдовское зелье, чтобы потом спаивать доверчивых людей.
Слухи ползли по Оксфорду, передавались из уст в уста, и суеверные жители города стали с опаской поглядывать на францисканский монастырь, а башню обходить стороной, чтобы не навлечь на себя беды. То было время расцвета невежества и суеверий, которые насаждались церковью. Вера в дьявола и в колдовство, нечистую силу и злых духов прочно укоренилась в сознании людей, стала неотъемлемой частью жизни. Слухи о таинственной башне дошли до генерала ордена францисканцев Бонавентуры. Генерал повелел вызвать к нему монаха, возмутившего спокойствие горожан. Он знал этого монаха, которого именовали братом Роджером. Знал давно, с той самой поры, когда этот самый монах испросил разрешения отправиться в Парижский университет, чтобы слушать лекции известных богословов. Брат Роджер имел недурную репутацию. Он отличался незаурядными способностями, усердно занимался богословием, ни в чем предосудительном до той поры замечен не был. Его считали знатоком церковного вероучения и богословских писаний. И когда встал вопрос о его поездке в Париж, начальство не возражало.
В те годы Парижский университет был самым знаменитым из всех университетов Европы. Сюда съезжались известные богословы, чтобы высказать друг другу свои мысли, провести диспут. Здесь читали лекции самые именитые теологи, и поэтому в Париж устремлялись многие тысячи слушателей, чтобы увидеть и послушать ученых мужей. Просьба брата Роджера не удивила генерала ордена, предшественника Бонавентуры. Что ж, если любознательный монах желает пополнить знания, познакомиться с виднейшими христианскими богословами, подобное стремление следует поощрять. Церкви, и францисканскому ордену в частности, нужны люди, досконально знающие христианское вероучение, умеющие вступить в ученый диспут, отстоять свою веру от нападок разного рода толкователей священного писания, впадающих в ересь.
А такое случалось. Не часто, но случалось. Находились люди, которые были заражены еретическим учением арабского философа Аверроэса, доказывавшего вечность и несотворимость материи и отрицавшего бессмертие души. Поразительно, что взгляды Аверроэса, исповедовавшего мусульманскую веру, разделяли и некоторые христиане.
Церковь должна была принять решительные меры, чтобы пресечь распространение еретических суждений. В начале XIII столетия церковный суд в Париже предал сожжению десять священнослужителей, разделявших крамольное учение Аверроэса. Это, казалось, должно было устрашить еретиков. Но, к сожалению, они не перевелись, и церковникам приходилось быть все время начеку, чтобы не допустить дальнейшего распространения ереси.
Да, церкви нужны были люди, умеющие отстоять христианские догматы. Потому руководители ордена и благословили брата Роджера на поездку в Париж. Но едва монах, высказав слова благодарности, покинул покои генерала, тот отдал распоряжение зорко следить за братом Роджером и доносить о его поведении. С этой минуты монах оказался под неусыпным оком шпионов, следивших за каждым его шагом. Вскоре генерал ордена стал получать сведения о поведении брата Роджера. Ему сообщали, что по прибытии в Париж он с головой окунулся в университетскую жизнь: не пропускал ни одной лекции, посещал богословские диспуты, все свободное время проводил в библиотеке, где штудировал труды древних философов и современных теологов. В общем, он проявлял рвение в учебе, что вызвало похвалу тех, кто возлагал на него надежды.
Однако доносили генералу ордена и иное, что заставило его насторожиться. Брат Роджер порой начинал вести такие речи, которые можно было услышать лишь из уст самых дерзких еретиков и вольнодумцев. Диспуты богословов он не раз называл словоблудием. Речи духовных отцов, заявлял он, не стоят и жалкого гроша, ибо в них есть лишь словесная шелуха, и нет никакой сердцевины.
За такие речи дерзкого монаха можно было бы и призвать к ответу. Но генерал ордена не стал прибегать к крайним мерам. Брат Роджер ему положительно нравился: он умен, образован, усерден, любознателен. Таких немного было среди монастырской братии. Что же касается его вольных взглядов, то они с годами выветрятся — в этом генерал был уверен. Если же нет, то к крайним мерам можно прибегнуть всегда... Все же, когда брат Роджер вернулся из Парижа, генерал ордена сделал ему внушение, что членам францисканского братства не пристало выступать с речами, которые могут смутить умы людей. Это брату Роджеру следует запомнить на всю жизнь, если он не желает, чтобы к нему были применены крайние меры. А что это такое, он должен знать. В Париже он видел, как возводили на костры еретиков, посмевших усомниться в истинности учения святой церкви.
Генерал ордена говорил, а монах, стоявший перед ним, молчал, опустив голову. Генерал в упор смотрел на него.
— Ты понял, сын мой? Ты все понял? — настойчиво говорил генерал ордена. — А теперь ступай и свято выполняй свою миссию служения господу.
И вот опять брат Роджер. Он не внял предупреждениям. Теперь его имя связано с монастырской башней, о которой ходят самые невероятные слухи. И снова брат Роджер стоит перед генералом ордена. Теперь это место занимает Бонавентура, молодой, но уже широко известный в католическом мире богослов, ведущий, как говорят, аскетический образ жизни, ревностно служащий господу. Он требователен к себе и другим, и тон генерала далеко не снисходительный. В его покоях шли совсем иные разговоры, чем те, которые доводилось вести Бэкону с предшественником Бонавентуры. Брат Роджер пытался оправдываться, говорил, что в башне не занимался ничем предосудительным. Он проводил физические опыты, занимался алхимией. Но разве это богопротивное дело?
Бонавентура словно не слышал доводов монаха. Физические опыты? А к чему они члену братства? Алхимия? Разве помогает она прославлять величие божие? Он сам учился в Парижском университете, а затем был в нем профессором богословия. Едва ли кто-либо в ту пору мог сравниться с ним в знании христианской догматики. Генерал был совсем не похож на тех руководящих лиц в францисканском братстве, которые считали невежество чуть ли не главной добродетелью. Он скептически относился к схоластическим спорам философов, отнюдь не осуждал стремления к познанию. Однако считал своим долгом предостеречь своих собратьев от заблуждений. Познание не нуждается в опыте, ибо знание достигается без помощи чувств, а лишь через мистическое созерцание, через слияние с божеством. Ведь только в боге заключена высшая истина.
Брат Роджер, не понимая этого, стоит на опасном пути. Так можно впасть в ересь. И Бонавентура знает, как предостеречь его. Он уже принял решение.
3
Летом 1257 года Роджера Бэкона отправляют в Париж с запрещением читать, писать, проводить опыты. Он должен одуматься. На это ему дается время. Много времени. Целых десять лет…
О жизни монаха, брата Роджера, известного под именем Роджера Бэкона, мы знаем очень немного. О нем дошли скупые сведения, по которым можно лишь весьма схематично составить его биографию. Известно, что родился он около 1214 года в Англии. В молодости вступил в члены монашеского ордена францисканцев, названного по имени его основателя Франциска Ассизского. Франциск выступил с проповедью, в которой осудил стремление христиан к обогащению, призвал к отказу от всякого имущества, видя в этом путь к возрождению идеалов раннего христианства, давно забытых католической церковью. Это был своеобразный протест против богатства и роскоши папской иерархии, против тех мирских соблазнов, которые давно занимали главное место у служителей божьих.
«Апостол нищеты», как называли Франциска, стал бродить по дорогам Италии, проповедуя свои идеи. У него появились ученики и последователи. Их число росло. Подобно Франциску, они раздавали свое имущество, одевались в рубище, беря на себя обет добровольной нищеты.
Нетрудно понять, почему проповедь Франциска получила широкий отклик. Ведь она была прямым укором погрязшему в стяжательстве духовенству, развращенному монашеству, вызывавшим глухой ропот людей труда, на глазах которых они без зазрения совести нарушали христианские заповеди. Но удивительно, что папа римский не объявил Франциска еретиком, не осудил его приверженцев. Более того, он признал первую общину францисканцев, утвердил ее устав, поняв, что может использовать ее для распространения христианских идей. Так было положено начало монашескому ордену, который стал одним из оплотов католической церкви.
Иллюзиям, посеянным учением Франциска Ассизского, быстро пришел конец. После его смерти его последователи предали забвению проповеди «апостола нищеты». Орден быстро богател, монахи вели привольную жизнь в монастырях. И хотя орден продолжал именоваться нищенствующим, ни о какой нищете его членов и речи быть не могло.
Вступив в братство францисканцев, Роджер Бэкон быстро обратил на себя внимание недюжинными способностями, упорством в учении. Он изучил творения «отцов церкви», сочинения древних философов, знал работы естествоиспытателей. Он овладел несколькими европейскими языками, а кроме того, арабским, древнегреческим, латинским, что позволяло ему читать в подлинниках труды мыслителей прошлого. В ордене оценили стремление молодого монаха к познанию. Одного только не учли его наставники: что брата Роджера меньше всего интересовали схоластические словопрения дипломированных богословов. Его влекло к себе познание природы.
Он скептически слушал выспренние речи схоластов, утверждавших, что наука и философия призваны способствовать защите религиозного вероучения: в противном случае они не имеют права на существование. Нет, заявлял он, ложное мудрствование, «наука слов» никому не нужны. Если руководствоваться в жизни только раз и навсегда принятыми положениями, будь это даже религиозные догматы, то надо смириться с тем, что человеку не дано познать окружающий мир. Но что проку в схоластических словоблудиях? Что они дают людям? Ровным счетом ничего. Подлинная наука должна служить практике. Она принесет пользу только тогда, когда окажет помощь мореплавателям, земледельцам, ремесленникам.
Для этого она должна развиваться. Не топтаться на месте, а именно развиваться, проникать все глубже в тайники природы, искать факты, изучать их и делать на их основе выводы, ценные для людей. Роджер Бэкон выступил против слепого следования авторитетам. В своих бесконечных спорах схоласты ссылались на высказывания «отцов церкви», воспринимая их как абсолютно непогрешимые. В полемике они не знали иных доводов, чем изречения Августина Блаженного или Григория Великого, святого Иеронима или Амвросия. А разве эти видные богословы не могли ошибаться? Даже мудрейшие из мудрейших не могут избежать ошибочных суждений, ибо они простые смертные. Так можно ли считать абсолютной истиной любое высказывание авторитета?
Вера, слепая вера в авторитеты, заявлял Роджер Бэкон, должна быть отвергнута. Это вовсе не означало, что он не признавал авторитетов. Напротив, он с почтением относился к крупнейшим мыслителям прошлого, однако требовал, чтобы их выводы и утверждения не принимались безоговорочно, а проверялись, истинны они или ложны.
Но ведь в таком случае проверке подлежали и «вечные истины» христианства, и творения «отцов церкви», и утверждения других церковных авторитетов! А это уже была откровенная ересь.
Да, идеи Роджера Бэкона были еретическими с точки зрения церкви. И не удивительно, что после смерти Бэкона его сочинения, по велению генерала ордена францисканцев, были прикованы цепями в монастырской библиотеке в Оксфорде. Эти сочинения были признаны опасными для верующих, ибо они расходились с официальной доктриной католической церкви, «смущали умы». Свое главное сочинение — «Большой труд» Роджер Бэкон написал в заточении. В нем он возвеличил науку, которая призвана служить людям, восстал против невежества, мешающего научному познанию мира. Рабскому преклонению перед авторитетами, будь то известнейшие богословы или крупнейшие ученые, он противопоставил опытное знание. Опыт, по его словам, — это основа основ познания мира.
«Выше всех умозрительных знаний и искусств стоит умение производить опыты, — писал Роджер Бэкон. — И эта наука есть царица наук». Однако его понимание опыта было непоследовательным. В ту пору, когда в сознании людей сливалось воедино фантастическое и реальное, когда над умами господствовала мистика, нелегко было освободиться от наслоений эпохи, выработать подлинно научное понятие опыта. Но уже тот факт, что он выдвигает опыт как основу познания действительности, свидетельствует о попытке вырваться из тисков схоластического мышления, найти пути к естественнонаучному постижению природы.
Роджер Бэкон не только призывал к опытному исследованию природы, не только ратовал за то, чтобы наука служила практике, но и сам подавал пример практической деятельности. В той самой монастырской башне, которая породила столько сплетен и кривотолков, он проводил физические опыты, послужившие основой для интереснейших выводов. В своих сочинениях он высказал мысль о возможности создания таких оптических приборов, с помощью которых можно будет видеть мельчайшие и самые далекие объекты, «приближать к Земле Луну и Солнце». Тем самым он предвосхитил изобретение микроскопа и телескопа. А можно ли не поражаться удивительному таланту научного предвидения Роджера Бэкона, читая его строки о том, что люди создадут «повозки», которые смогут передвигаться по земле без животных, лодки, которые смогут плыть по морям без гребца, летательные аппараты? И все это было высказано более 700 лет назад!
Широта познаний Роджера Бэкона была для того времени огромна. В его «Большом труде» есть главы, в которых высказываются суждения о математике и грамматике, о гидрографии и географии. С географической частью этого сочинения впоследствии познакомился Колумб. Мысли Бэкона, как утверждают некоторые исследователи, оказали на него немалое влияние. Любопытны суждения Роджера Бэкона о климате Земли, о медицине, о музыке. Не случайно «Большой труд» называют энциклопедией того времени.
С увлечением он занимался алхимией. Сама по себе алхимия, возникшая в годы средневековья, была лженаукой. Алхимики пытались найти способ превращения простых металлов в драгоценные — в золото и серебро с помощью фантастического «философского камня». Кроме того, они верили, что с помощью алхимии можно открыть «жизненный эликсир», который якобы даст людям вечную молодость. И они искали, производили химические опыты, надеясь на осуществление своих далеких от реальности мечтаний.
Хотя алхимия и была лженаукой, ибо цели ее были заведомо несбыточными, но она принесла человечеству немалую пользу. Конечно, алхимики не нашли «философского камня», не сумели создать «жизненный эликсир». Однако, проводя свои опыты, они получили множество новых веществ, подчас даже не подозревая о том. Именно алхимики впервые выделили фосфор, мышьяк, висмут.
Немецкий алхимик Беттер, не сумев получить искусственным путем золото, случайно открыл способ получения фарфора. Важнейшее открытие сделал алхимик из Болоньи Винченцо Каскариоло. Он обнаружил, что если сульфид бария подержать на солнце, то он затем некоторое время светится в темноте. А ведь это — явление люминесценции, законы которого были впоследствии сформулированы советскими учеными и которое нашло применение в технике наших дней.
Английский мыслитель Фрэнсис Бэкон, живший три с половиной столетия спустя после своего однофамильца Роджера Бэкона, говоря об алхимии, приводил древнюю сказку о старике, который, умирая, сказал сыновьям, будто закопал в своем винограднике золото. В поисках золота сыновья перекопали весь виноградник, но ничего не нашли. Однако труд их не пропал даром. Работа на винограднике принесла обильные плоды, урожай, какого прежде не видывали. И тогда стало понятным завещание старика.
Сказка эта поучительна и образно говорит о том, что же дала людям лженаука алхимия. Не случайно впоследствии на почве алхимии родилась химия — наука, без которой немыслима наша жизнь.
Роджер Бэкон занимался алхимией увлеченно. В монастырской башне он оборудовал лабораторию и ночи проводил за опытами, среди колб и реторт, в надежде обнаружить «философский камень». Нет ничего удивительного в том, что один из замечательных умов своего времени оказался во власти суеверного представления об этом таинственном «камне». Нет ничего удивительного, что он увлекался астрологией, что он отдавал дань поражающим теперь своей наивностью суевериям. Это печать времени, печать эпохи, в которую он жил и творил.
Церковь неистовствовала, стремясь преградить путь научному знанию, ломавшему установившиеся представления, общепринятые в те годы положения. В XII столетии папа римский Александр III запретил духовным лицам заниматься физикой. Сто лет спустя «святой» Доминик, основатель монашеского ордена доминиканцев, запретил членам своего братства изучать естествознание и медицину. Ну а отношение руководителей ордена францисканцев к познанию мира Роджер Бэкон испытал на себе. За свои исследования, свои высказывания в защиту свободного познания мира он поплатился свободой.
4
В 1267 году с корабля, прибывшего в Англию, сошел пожилой человек в монашеской одежде. Он добрался до Оксфорда и направился в монастырь, где ему предстояло прожить оставшиеся годы. Он шел по узким улочкам, озираясь по сторонам и радуясь встрече с городом, где провел лучшую часть жизни. Никто не обращал на него внимания — мало ли монахов бродит по Оксфорду! А имя Роджера Бэкона, некогда возмутившего спокойствие горожан, давно стерлось в их памяти. Но через год после того, как Роджер Бэкон возвратился в Оксфорд, генералу ордена францисканцев вновь посыпались доносы на него. Этого монаха ничему не научила жизнь. Возвратившись в Оксфорд, он опять занялся физическими опытами, снова вернулся к алхимии, проводя дни и ночи в монастырской башне. Но это еще не самое страшное. Хуже другое. В своих сочинениях, отстаивая мысль о независимости науки от религии, он подверг критике святую церковь.
Бонавентура читал сочинение Роджера Бэкона. Читал внимательно. Он действительно умен, этот монах, и, конечно, прав, обвиняя духовенство и своих собратьев в невежестве. Но они служат господу, прославляя его, заставляя людей безропотно следовать предписаниям святой церкви. А у Бэкона получается, что тем самым они препятствуют развитию знания, которое дает человеку власть над природой, преумножает их силы. Он обвиняет духовенство в том, что оно выступает против прогресса. А ведь духовенство говорит от имени церкви... Генерал ордена еще раз перечитал написанное. Тонкие пальцы нервно теребили янтарные четки. Брат Роджер заявляет, что наука должна стать независимой, освободиться от опеки богословия. Пусть-де богословие существует само по себе, не вмешиваясь в дела науки, которая получит возможность развиваться самостоятельно.
Бонавентура покачал головой. Умный и проницательный богослов уловил смысл подобных суждений. Речь тут шла не просто об освобождении науки, а о скептическом отношении к религиозной догматике. Если церковь ставила веру превыше всего, утверждая, что научное познание немыслимо без религии, то Бэкон ратовал за свободное развитие знания. Это была явная крамола. Таких крамольных мыслей у него было немало. Чего стоит, например, его отрицание исключительности христианской религии. Он пишет, что на земле много религий, но нет никаких оснований утверждать, что христианство истинно, а все другие религии ложны. Он даже сравнивал христианство с иудейством... Генерал ордена был тверд и непреклонен в отношении тех, кто отступал от догматов веры, проповедовал еретические взгляды. И хотя он отдавал должное рассудительности брата Роджера, его несомненно гибкому уму, терпеть такие вольности он не мог. Человек, распространяющий взгляды, не совпадающие с теми, которые признавала истинными святая церковь, должен был понести наказание. Исключений тут быть не может. Суждения брата Роджера крайне опасны. Нельзя было допустить, чтобы он делился ими со своими ближними. Крамолу надо решительно пресекать, пока она не пустила ростки. Бонавентура вспомнил о тех слухах, которые некогда распространялись в Оксфорде в отношении Бэкона.
Темные люди считали, что он способен вызывать дьявола и действовать по его наущению. Что ж, мысли этого монаха и впрямь можно считать дьявольскими. Не кто иной, как он, коварный соблазнитель, способен внушать подобное людям. Пусть попробует брат Роджер отвергнуть обвинение в том, что он стал жертвой дьявольского наваждения.
Руководство ордена францисканцев готовилось к расправе. За Бэконом был установлен строгий надзор. По его пятам, словно тени, двигались шпионы в монашеских рясах: они докладывали генералу ордена о каждом шаге еретика, о его разговорах, обо всем, что с ним связано. Каждое слово, невзначай брошенное Бэконом, тотчас становилось достоянием генерала ордена. Теперь уже сама монастырская братия с чьей-то легкой руки разносила слухи о том, что брат Роджер вступил в связь с дьяволом, что он занимается колдовством, что он чернокнижник. Слухи эти разносились с быстротой ветра. Бэкон чувствовал, как вокруг него образуется пустота, как люди, прежде поддерживавшие с ним добрые отношения, стараются избегать его.
И вот пришел день, когда церковь предъявила Роджеру Бэкону обвинение в ереси. Он отверг его. Духовные отцы считают мои произведения делом дьявола, потому что они недоступны их уму, заявил он. Подобная дерзость лишь усугубила его вину. Он пытался защищаться, приводил убедительные доводы, стремясь доказать свою невиновность. Его не слушали. Приговор ему уже был вынесен заранее. В 1278 году Роджер Бэкон был брошен в монастырскую тюрьму.
5
Четырнадцать лет. Сто шестьдесят восемь месяцев. Пять тысяч сто двенадцать дней. Все это время он провел в одиночной камере со строжайшим запретом писать и читать. Но он ухитрялся писать тайком, урывками, прислушиваясь к шагам тюремщика, чтобы успеть спрятать листки бумаги. Среди сочинений Роджера Бэкона есть одно, которое называется «Свободу философии». Оно написано в тюрьме в период его многолетнего заключения. В нем Бэкон со всей страстью нападает на католическую церковь, на духовенство, которое «предано суете, роскоши, обжорству».
Он никогда не был безбожником. До конца дней своих он оставался в плену религии и даже не помышлял о том, чтобы подорвать у людей религиозную веру. Но, расчищая дорогу знанию, утверждая необходимость свободного развития науки, Бэкон тем самым подрывал устои религии, которая претендовала на безраздельное господство над умами людей. Обличая духовенство, он опять-таки наносил удар по религии. Ведь служители церкви объявили себя посредниками между богом и людьми, а он во всеуслышание называл их невеждами, тупицами, препятствовавшими прогрессу, насаждавшими в массах самые нелепые суеверия.
Бэкон жил в эпоху, когда, по словам Энгельса, «чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей; поэтому, чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозной одежде». Но и через религиозные одежды можно было узреть, что взгляды Бэкона были слишком далеки от официальной доктрины церкви.
Четырнадцать лет в тюремной камере. Срок вполне достаточный, чтобы сломить волю человека. Но Роджер Бэкон не отказался от своих взглядов, а, напротив, еще сильнее утвердился в них. Только в 1292 году перед Роджером Бэконом отворились тюремные двери. Глубоким стариком он вышел на свободу. За его плечами лежали восемь десятилетий жизни, из них, в общей сложности, двадцать четыре проведенных в неволе.
Ушли из жизни многие из тех, кто выносил ему обвинение, по чьему повелению он был брошен в монастырскую тюрьму. Давно сошел в могилу генерал ордена Бонавентура, за год до своей кончины возведенный папой в сан кардинала. На смену ушедшим пришли другие, которые лишь понаслышке знали, что в тюремном каземате томится монах, некогда осужденный за сношения с дьяволом. Но он уже был стар, немощен и вряд ли представлял какую-либо опасность.
Он недолго прожил после освобождения из темницы. А когда умер, церковь наложила запрет не только на его сочинения, но даже на его имя, постаравшись предать его забвению. В монастырских стенах его можно было повторять только шепотом, с оглядкой, опасаясь, чтобы никто не услышал.
Однако церковь оказалась бессильной предать забвению мысли Роджера Бэкона о свободном развитии науки, о практическом значении познавательной деятельности, о роли опыта в научных исследованиях. Их подхватили передовые философы и естествоиспытатели во многих странах Европы. Они служили людям в борьбе против косности и невежества, открывая путь к постижению вековых загадок природы, которые суждено было разгадать человеческому разуму.
Автор: Белов А.В.
Английские средневековые источники IX-XIII вв.
Дополнительно:
Оценили 7 человек
16 кармы