Любая мастерская в любой испанской тюрьме место разгула коррупции. Не миновала эта участь и Жирону. Согласно инструкциям, решение всех вопросов воспитания-перевоспитания заключенных лежит на плечах el educador – воспитателя. Нам посчастливилось попасть в руки Сюзанны – дамы лет 40, роста 1,50 и страшной как последствия ядерной войны. В ее то задачу и входила оценка заключенного с точки зрения годен - не годен для работы. Свои рекомендации она озвучивала какому-нибудь из замов директора тюрьмы, а тот, в свою очередь, направлял их директору мастерской. Так вот, по «стечению обстоятельств» директор мастерской, дон Франциско, являлся мужем этой самой доньи Сюзанны. Сюзанна подбирала претендентов на потрудиться из числа иностранцев, по возможности не владеющих языком – чтобы не задавали глупых вопросов типа а почему мне так мало заплатили. А основной костяк испанцев в мастерской составляли все те же торчки. Такая вот веселая компания там подобралась.
Где-то через пару недель нашего нахождения в Жироне туда привезли группу из 4 поляков. Их задержали за владение таблетками экстази. Эти четверо оказались персонажами более чем занимательными, звали их Дариус, Мариус, Лешиус (его фамилия была Лешек, так мы его и обзывали, он не обижался и для рифмы было удобно) и еще один, Анджей, которого буквально через пару дней забрали полицейские по линии Интерпола и увезли в Польшу – он был там известным бандитом и давно находился в розыске. История с ними произошла практически анекдотичная. Старшим в этой группе и по возрасту и по авторитету был Лешек. Из своих 50 лет 20 он провел в тюрьмах Польши и других европейских стран. Его бизнесом на тот момент были угнанные машины. Так вот, их четвертый товарищ, живший в Испании, предложил пригнать для продажи туда 2 автомобиля и продать их знакомому арабу Самиру, тоже кстати вскоре к нам присоединившемуся. Поляки привезли 2 машины, но Самир понял, что с документами не порядок и отказался от покупки. А жили они все после приезда в Испанию у гостеприимного Самира дома, где тот угощал их, со всем своим марроканским радушием, таблетками экстази и виски. Накушавшись этих ништяков, поляки вели себя довольно шумно, что было не очень принято в том районе. Соседи, видя 2 дорогих машины с иностранными номерами во дворе и гуляющих граждан в квартире на 1 этаже, позвонили в полицию. Полиция взяла это на заметку. Отгуляв положенное время, они засобирались в дорогу. Тут Самир предложил им взять на реализацию хотя бы килограмм таблеток, с тем прицелом, чтобы компенсировать их потери за перегон непроданных машин. Лешек, зная, что с наркотиками игры опасны, наотрез отказался, а Мариус сказал, что возьмет их и продаст в Германии. Дариус метался между ними – вроде и заработать охота, а с другой стороны Лешек запрещает. Ранним утром они выехали все на тех же 2 машинах домой – в первой ехал Мариус, а во второй Дариус и Лешек. Не успели они отъехать и километра как их задерживает полиция и «маски шоу». У Мариуса в сумке находят кило таблеток, от которых он отпирается, а у Дариуса в кармане еще несколько штук того же сорта, так что вся эта гоп-компания весело едет в комиссарию и потом в Жирону, составлять нам компанию, как потом оказалось, не на один год.
Поляки, по моим наблюдениям, очень занимательная нация – этакая смесь хохла и еврея. Если поляк слышит слово «пенензы» , с ним происходят невиданные метаморфозы, это как сыр для мыши, или водка для алкоголика – он бросает все и мчится туда, часто затрачивая на дорогу намного больше денег, чем мог бы заработать. Что стоит одно освоение ими скандинавских стран. В конце 90-х жизнь в Польше была бедновата – работы не было, а значит и денег. Но они пронюхали, что если тебя в пьяном виде за рулем задерживают в Скандинавии, то наказание – 2 года тюрьмы, а в тюрьме есть работа и неплохо платят. И тут начался массовый исход поляков в направлении земли скандинавской – они приезжали как туристы в Скандинавию, брали машину напрокат, напивались и ехали сдаваться в полицию. После всех формальностей они получали свои 2 года, в течении которых слали домой 500-800 евро, что было очень даже неплохо для голодной Польши. Но скандинавы тоже не дураки – через некоторое время они поняли, что 70% контингента их тюрем это польские алкоголики, афера была раскрыта, законодательство изменено и поляков начали отправлять домой вместо тюрьмы.
А сейчас эти красавцы нарезали вместе с нами круги по патио. Если про Лешека я уже рассказал, то, думаю, от пары слов о его друзьях никому хуже не станет. Мариусу было лет 40 с небольшим и помимо польского гражданства он еще приобрел и немецкое. Жил он в Германии, но про земляков не забывал и от прежних привычек – украсть что плохо лежит - не отказывался. Дариус был самым молодым, лет 25 от роду. Чем его природа не обидела, так это силушкой, скомпенсировав, как это водится, отсутствием ума. В Польше у него была кличка УЗИ, в честь израильского автомата – как от пули одного, так и от удара другого жертвы падали и больше не вставали. Его роль в этой компании была охранять Лешика. Что касаемо последнего, по большому счету он был самым вменяемым из них, видимо по причине пережитых им долгих сроков заключения. В Польше у него остались 30-летняя жена и четверо детей, один из которых был инвалидом.
Тем временем мы потихоньку привыкали к тюремной рутине. Рутина – довольно важная составляющая тюремной жизни, именно она позволяет крепко спать с открытыми глазами и получить иллюзию определенного покоя и безмятежности, что, в свою очередь, ведет к забытью того, где ты находишься и что с тобой происходит. Согласитесь, тяжело каждый день просыпаться и не понимать, что тебя ждет в самом ближайшем будущем. Примерно так мы себя ощущали. Это ощущение сравнимо, наверное, с тем, что чувствует потерявшийся ребенок – своего рода страх вперемешку с отчаянием. Каждый день мы ожидали, что нас вызовут на допрос и что хоть что-то прояснится, но этого не происходило. Мы реально были никому не интересны. Машина следствия шла своим ходом, а мы ехали где-то рядом параллельно, ожидая, когда же произойдет столкновение. Но его не было.
В конце сентября нам в камеру подселили вновь поступившего украинца по имени Сергей. Мы сразу напряглись – а не «наседка » ли это? Уж больно странная была история его заключения и срок. Якобы за неоплаченный штраф в 200 евро его приговорили к 2 месяцам заключения. Однако он не расспрашивал нас о наших делах и вообще вел себя пассивно, мало интересуясь происходящим вокруг. Ничего примечательного, связанного с ним даже не могу вспомнить, кроме, разве что, того, что выходя на свободу он имел наглости попросить у Серго денег на проезд и украл чьи-то тапочки для душа.
К середине октября начала работать школа. Согласно испанскому законодательству, заключенный имеет право учиться и администрация должна ему обеспечить эту возможность. Поэтому, в каждом пенитенциарном учреждении имеется школа, где дипломированные учителя обучают всех желающих. В Жироне из-за малочисленности «населения» не было как таковой полноценной школы, но были начальные курсы языка, что нам и требовалось. Теперь 4 раза в неделю во второй половине дня по часу мы грызли гранит испанского языка. Нас обеспечили всеми необходимыми материалами и мы приступили к занятиям под руководством милой молодой барышни по имени Алисия. Конечно, нам было по началу не понятно как это возможно, что у заключенных занятия ведет молодая женщина без сопровождения надзирателя, т.е. один на один с уголовниками в достаточном удалении от охранников. Со временем стало понятно, что для подавляющего большинства зеков именно школа являлась той отдушиной, где они могли себя чувствовать как бы вне тюрьмы, быть наравне с людьми, которые каждый день спят дома и не живут по строго установленному распорядку. В школе мы были просто учениками и относились к нам соответственно этому статусу. Если в классе происходил конфликт, то он всегда был между учениками и никогда не касался учителя, хотя тот и принимал самое активное участие в его скорейшем разрешении.
Алисия работала в этой должности несколько лет и честно выполняла свои обязанности, т.е. пыталась научить языку таких остолопов какими были мы и многие другие. Вне стен она воспитывала дочку, ее муж был то ли управляющим, то ли хозяином мясного заводика (не удивлюсь, что именно его второсортное мясо нам иногда подсовывали). Как то мы у нее спросили, почему она работает в тюрьме, ведь наверняка снаружи полно работы поприличней, с карьерным ростом и.т.п. Алисия не поняла нашего вопроса – для чего что-то искать и куда-то стремиться, когда и здесь все нормально? Здесь нам приоткрылась одна из типичных черт испанцев – если у тебя все хорошо на работе и есть постоянный контракт – сиди на попе ровно и не елозь, ведь у тебя есть возможность под твою зарплату взять любой кредит и получить все возможные материальные блага без надрыва.
За пару лет до нашего появления в Жироне с ней произошла прениприятнейшая история, о которой она нам однажды поведала. Алисия вдруг заболела и врачи около полугода не могли определить, что с ней случилось. Ее тело начало медленно угасать, все указывало на то, что у нее онкология, однако ни один тест это не подтверждал. Врачи только разводили руками и готовили ее к химиотерапии. Но один из дотошных эскулапов обнаружил у нее странные антитела в крови и исследовав их установил, что она была заражена каким-то редким африканским вирусом, не распространенным на европейской части суши. Да и как они могли такое предположить, когда на вопрос где вы работаете пациент отвечает – в школе. После этого «открытия» ей назначили адекватную терапию и вскоре она поправилась.
Между тем в мастерской появилась новая работа для нас – привязывать капроновую веревочку к этикетке от оливкового масла, чтобы ее можно было повесить на горлышко бутылки. Занятие еще то по нудности и однообразности, однако у него был и положительный момент – можно было под шумок забирать работу в камеру и таким образом повышать производительность, а значит зарабатывать больше. Работая по полдня к третьему месяцу я и Боря получали порядка 100-120 евро. А Серго умудрялся получать по 150-160. Для меня было непонятно, как он это делал, ведь как профессиональному мошеннику всякий труд, кроме обмана, ему претил и он это демонстрировал при каждом удобном случае. Оказалось, что ему удалось втянуть в игру в нарды на деньги бригадира нашей мастерской. А за проигрыш этот несчастный приписывал Серго больше сделанной работы.
На наш заработок можно было вполне сносно существовать. Деньги мы тратили на чай-кофе в кафетерии, на телефонные карточки, кое-какие вкусности из местного economato и на пиво, правда только безалкогольное – его свободно продавали в ларьке, правда из бутылок его при нас переливали в пластиковые стаканы. И другой огромнейший плюс работы – нам не нужно было никого просить денег на жизнь.
Благодаря землякам мы узнали, что звонить по стандартной телефонной карточке, продававшейся в ларьке, совершенно невыгодно. Если добыть специальную карту для звонков через Интернет, то время разговора увеличивается как минимум в 3 раза. Вопрос где ее взять? На помощь пришли латиносы. Они также как и мы страдали от дороговизны телефонии, с той лишь разницей, что многие из них имели родственников, живущих практически за стенами нашего радушного учреждения и приходящими их навещать. Т.к. нам нужен был только номер телефона доступа и код доступа, их на свиданиях родственники очень легко надиктовывали под запись, а мы их потом обменивали на сигареты или на еду из ларька у наших латинских коллег. Однако это на бумаге выглядит легко, на самом же деле нам приходилось побегать, чтобы уговорить кого-нибудь сделать одолжение. Случались и неприятные казусы с этими карточками. Как то Боря терся рядом с таксофоном, когда по нему звонил наш польский друг Лешик и подсмотрел код доступа. Ничего не придумав умнее, он позвонил следом в Москву, использовав этот код, и потратил большую часть денег. Когда через несколько дней Лешик стал звонить снова, он обнаружил пропажу денег и пошел «предъявлять» латиносу, справедливо полагая, что тот продал этот код два раза разным людям. Латинос сказал, что можно проверить, куда звонили последний раз и тут узналось, что звонок был в Москву. Дальше искать не было смысла, всем и так стало понятно чьих это дело рук. Не помню, как мы вышли из этой ситуации, но обошлось даже без мордобоя.
Время шло, хотя и медленно. Мы все больше отдалялись от вольной жизни и привыкали к тюремной. Ажиотаж первого месяца пребывания потихоньку проходил, восприятие времени менялось, хоть нам это и давалось с трудом. Все, что нас связывало с жизнью на воле, замедлялось и отдалялось. Хотя желание как можно быстрее покинуть это малоприятное место не ослабевало. Мы пытались выяснить через всех возможных работников тюрьмы что, собственно, происходит, но они только разводили руками и говорили, что нужно ждать – las cosas de palacio van despacio - и мы нервно ждали.
Между тем наступила поздняя осень и зима – практически один сезон, характеризующийся прохладной погодой и дождями. Администрация, по нашей просьбе, выдала нам по паре ботинок и теплой куртке – нужно же было как-то зимовать, а мы изначально на это не рассчитывали и одеждой не запаслись. Стало все как-то совсем грустно. Частые дожди и отсутствие солнца не поддерживали наше настроение. Что бы не мокнуть на патио под дождем нам разрешили проводить время в столовой, где народ развлекался настольными играми – в основном традиционной испанской игрой parchis. Я, к своему стыду, так и не научился играть в эту «высокоинтеллектуальную» игру для детей младшего школьного возраста, а вот аборигены целыми днями напролет кидали кубики и двигали фишки. Иногда вечерами в библиотеке устраивали просмотр какого-нибудь боевичка десятилетней давности – вот и все наши развлечения в зимний период.
Немного скрашивала нашу скуку библиотека, хотя она и не могла похвастаться большим выбором русских книг – вся русскоязычная литература была наследием наших русскоговорящих предшественников, а они, по видимому, не баловали своими визитами жиронский «централ». Все же пара десятков бульварного чтива была в нашем распоряжении. Среди них попадались и довольно занимательные произведения типа историй всевозможных успешных побегов из тюрем – администрация, по причине незнания русского языка, пропускала любую литературу выпущенную типографским способом – наших предшественников тоже не оставляла мысль о том, то надо бежать отсюда, и чем раньше, тем лучше. А среди испанско-каталанских произведений попадались действительно раритетные издания, жаль нам на тот период они были недоступны по причине незнания языка. Как то раз Боря, копаясь в книжных полках, нашел преинтереснейший фолиант, чье название можно было перевести без особого труда - La erótica del fútbol – эротика футбола. Нас не на шутку озадачило это название и мы обратились к испанцу с просьбой прокомментировать и объяснить, по возможности, что сие обозначает. Тот нам на пальцах, с приведением примеров фотографий из этой книжки, пояснил, что по испанским понятиям МУЖСКОЙ футбол это очень эротичная игра, причем с мужской точки зрения. Мы были реально удивлены его ответом, т.к. еще не представляли, какой «петушатник» представляет из себя эта страна. Сашка, или Олександр, как было написано в его украинском паспорте, предупредил нас, что на этом странности поведения этой нации не заканчиваются и нам нужно по возможности стараться не комментировать вслух и уж тем более не трогать персонажей нетрадиционной для нас, и традиционной для Испании, педерастической ориентации – они здесь уважаемые люди и прав у них больше чем у любого из нас. Нам был рассказан поучительный пример из его собственной жизни. Саша жил в Барселоне, а в этом городе есть районы практически целиком населенные гомосексуалистами, трансвеститатами и другими «уважаемыми» и им сочувствующими людьми. Проезжая мимо улицы, где эти персонажи предлагают свои услуги, а это далеко не помощь в парковке автомобиля, Саша повздорил с одним из них и, с присущей ему пролетарской злостью и гневом, надавал ему пинков. Не прошло и двух минут, как Олександра «принял» полицейский патруль и он еще долго потом расхлебывал последствия этой истории. После услышанного, Серго многозначительно заметил: «Вася, куда мы попали?? Здесь «петухи» в авторитете!!».
Оценили 25 человек
30 кармы