О едином характере идеологии международной контрреволюции. Часть 1

Сто один год назад произошел триумф социалистической революции в нашей стране. К сожалению, рабочий класс и его партия не сумели удержать значительную часть революционных завоеваний, и в год столетия Октября мы не можем рассчитывать на сколь-либо беспристрастную оценку этого грандиозного процесса. На протяжении десятилетий в головы обывателей вдалбливается представление об Октябрьской революции как о величайшем преступлении, а о советском государстве как о государстве преступном.

О едином характере идеологии международной контрреволюции. Часть 1 Революция, Социализм, СССР, Сталин, Контрреволюция, Длиннопост, Морыганов

Как писал И.В. Сталин (статья "Международный характер Октябрьской Революции", 1927):

"Как раньше, в период падения феодализма, слово "якобинец" вызывало у аристократов всех стран ужас и омерзение, так и теперь, в период падения капитализма, слово "большевик" вызывает у буржуазии всех стран ужас и омерзение".

Теперь несостоятельными объявляются все без исключения достижения социалистического строительства в России; высмеивается и очерняется, демонизируется советская история; искаженный, сфальсифицированный и замалчиваемый опыт советского эксперимента используется в качестве важнейшего средства в разработке и популяризации западнистской, капиталистической идеологии, имеющей как целое источниками своего господства все без исключения реакционные учения - от леваков и социал-демократов до религиозных мракобесов и фашистов всех мастей, причем сугубый антисоветизм и антикоммунизм образуют единственное прочное основание этого эклектичного идеологического единства.

Давайте рассмотрим подробнее внутренние механизмы этого грандиозного поклепа на нашу революцию и на ее международный характер. Для этого лучше всего будет взять этот характер как таковой и понять, что именно в нем может и должно быть подвергнуто наиболее яростной инвективе.

Вот что писал Сталин о международном характере революции через 10 после нее:

"Октябрьскую революцию нельзя считать только революцией "в национальных рамках". Она есть, прежде всего, революция интернационального, мирового порядка, ибо она означает коренной поворот во всемирной истории человечества от старого, капиталистического мира к новому, социалистическому миру".

Далее он раскрывает этот коренной поворот в нескольких аспектах, начиная с основного:

"Революции в прошлом оканчивались обычно сменой у кормила правления одной группы эксплуататоров другой группой эксплуататоров. Эксплуататоры менялись, эксплуатация оставалась. <...>

Октябрьская революция отличается от этих революций принципиально. Она ставит своей целью не замену одной формы эксплуатации другой формой эксплуатации, одной группы эксплуататоров другой группой эксплуататоров, а уничтожение всякой эксплуатации человека человеком, уничтожение всех и всяких эксплуататорских групп, установление диктатуры пролетариата, установление власти самого революционного класса из всех существовавших до сих пор угнетенных классов, организацию нового бесклассового социалистического общества.

Именно поэтому победа Октябрьской революции означает коренной перелом в истории человечества, коренной перелом в исторических судьбах мирового капитализма, коренной перелом в освободительном движении мирового пролетариата, коренной перелом в способах борьбы и формах организации, в быту и традициях, в культуре и идеологии эксплуатируемых масс всего мира.

В этом основа того, что Октябрьская революция есть революция интернационального, мирового порядка".

И именно на эту основу ведут атаку буржуазные идеологи: прежде всего, они стремятся извратить сущность революционных изменений, представить дело так, будто эксплуатация при социализме не только не уничтожается, но лишь меняет форму, причем форма ее становится ещё грубее и бесчеловечнее. Пытаются доказать, что диктатура пролетариата, главное в марксизме, есть лишь фикция, идеологическая ширма, прикрывающая беспощадную диктатуру партийно-государственной бюрократии. Принимают иногда диктатура пролетариата, но при этом отрицают его роль, как прогрессивного класса, выражающего в своих интересах интересы общенародные, представляют диктатуру пролетариата, как диктатуру хама, диктатуру отребья человечества.

Здесь же говорят о классовом примирении, об исчезновении рабочего класса как такового, о мифическом когнетариате, который наследует его функции. О предательстве и перерождении революции в сталинские годы. О красной монархии, об имперской сущности советского государства, о жидобольшевистском заговоре, о подавлении и притеснении рабочего движения в СССР, экстраполируя его позднейший опыт на всю его историю.

Говорят о непримиримой вражде интересов крестьян и рабочих. О перерождении партийных работников и советских в коллективных капиталистов. О неустранимости эксплуатации при сохранении отношений начальствования и подчинения вообще. О том, что на смену экономическому, товарному отчуждению приходят худшие и опаснейшие формы отчуждения коммунального. Нет такого демагогического ухищрения, на которое не пойдет контрреволюция, чтобы не дать утвердиться исторической правде в этом корневом вопросе.

Большинство этих аргументов можно слышать от разнообразных левых мыслителей оппортунистского и троцкистского толка. Понимание марксизма как глубоко порочной, дискредитированной и устаревшей теории столь глубоко вошло в ткань западной политической жизни, что мало кто теперь затрудняет себя полемикой с ним хотя бы и в этом, основном вопросе.

Между тем, даже беглого взгляда достаточно, чтобы оценить всю интеллектуальную нищету и тщету подобных воззрений.

Наша задача здесь - не опровергать их, но показать сущностное единство всех подобных построений при видимой политической непримиримости: так, фашистская концепция классового мира, троцкизм во всех приведенных выше проявлениях, современные левацкие идеи интеллектуальной революции, зиновьевский постмарксизм, теория открытого общества Карла Поппера - при всей их враждебности - имеют исходным пунктом отрицание того основного завоевания Октября, на которое здесь указывает Сталин. Все эти теории имеют своим единым определением отрицание той части характера Октябрьской революции, что связана с противоположностью социализма как первой фазы коммунизма всем частнособственническим формациям в вопросе об отчуждении труда.

Сталин затем продолжает:

"[Революция] вырвала власть у буржуазии, лишила буржуазию политических прав, разрушила буржуазный государственный аппарат и передала власть Советам, противопоставив, таким образом, буржуазному парламентаризму, как демократии капиталистической, социалистическую власть Советов, как демократию пролетарскую. <...>

Тем самым Октябрьская революция разоблачила ложь социал-демократов о том, что возможен только мирный переход к социализму, через буржуазный парламентаризм".

По этой линии реакция продолжает наступление на революцию и социализм.

Западная буржуазная парламентская демократия объявляется единственно возможной демократической формой, демократией вообще - в полном противоречии не только с опытом Октября, но и с опытом истории частнособственнических формаций. Все блага и преимущества западного образа жизни пытаются свести к "рыночной экономике" и, следовательно, к превратно понимаемой демократии, начисто отбрасывая содержание этой политической формы - диктатуру буржуазии. Все недостатки и пороки советского общества сводят к отсутствию рынка и, следовательно, к отсутствию превратно понимаемой демократии. Для описания советской политической системы вводят термины "авторитаризм" и "тоталитаризм", имеющие, скорее, эмоциональный, нежели научный смысл.

Сама демократия сводится к набору следующих признаков: прямые, тайные выборы из двух и более кандидатов, буржуазный парламент, многопартийность, разделение властей на исполнительную, законодательную и судебную и т.д.. В лучшем случае в понятие демократии входят основные эмпирически выделенные черты политической системы западных стран. Обыкновенно же, дают дефиницию демократии, в которой в качестве ее определение предлагается какой-то из ее аспектов в идеализированном виде. И затем это, и без того ущербное понятие, подвергают вторичной идеализации. В результате к такой демократии относят равным образом западную политическую систему, рабовладельческие демократии Греции и Рима, феодально-олигархические демократии Польши и Новгорода - на том основании, что в этих республиках были реализованы отдельные признаки благодатной демократии западного образца.

В конечном итоге, создаётся система понятий, напрочь исключающая хоть какое-то понимание политического аспекта жизни общества.

Вместе с тем, опыт советской демократии наглядно показывает всю несостоятельность и выморочность подобных рассуждений.

Политику нельзя рассматривать в отрыве от экономики и управления, в отрыве от структуры общественного организма, от первичных производственных групп, клеточек общества. Что уровень личной зависимости от работодателя и государства в авторитарном коммунистическом обществе намного ниже, чем в свободном и демократическом западном – с его деловым утилитаризмом, трудовым и личностным отчуждением, денежным и правовым тоталитаризмом, сверхпребылями, постоянным страхом разориться или пополнить резервную армию безработных. Все эти родовые черты капиталистического гнета пытаются уравновесить возможностью выбора из двух и более кандидатов.

Советская демократия противопоставляет этому тоталитаризм народовластия, в котором каждый гражданин в рамках своего трудового коллектива имеет огромное количество возможностей повлиять на свою жизнь, в котором все граждане так или иначе участвуют в бесчисленных властных организациях – и имеет там право голоса, общественные процессы отражаются – начиная от партии и советов и заканчивая профсоюзной и молодежной организацией. И большая часть неустранимых дефектов коммунистического общества связана именно с этой “оргией народовластия”. Но эти дефекты суть свойства любого человеческого общежития. Если в западном обществе они и проявляются в меньшей мере, то, прежде всего, за счёт социальной атомизации и полного исключения подавляющего большинства граждан из процесса принятия общественно значимых решений. А в противном случае никакая буржуазная демократия и не может существовать. Так что демократия есть не столько инструмент, сколько препятствие на пути действительного народовластия.

"Демократическая" апологетика, таким образом, уже невозможна после Октября - невозможна благодаря успехам советской демократии, но равно невозможна и благодаря ее поражениям: не всякая диктатура, хотя бы и самая свирепая, порождает столько насилия, сколько высвобождается в оргии ни чем не сдерживаемого народовластия.

И в стране, пережившей трехсолетнее иго царизма, века иезуитского мракобесия, вековой голод, нищету и непрерывные войны, людоедские реформы Александра II и Столыпина, столетия произвола помещиков-самодуров и капиталистов-локаутчиков, жесточайшую сословную сегрегацию, годы поощряемой государством национальной и религиозной розни, гражданскую войну - одним словом - в России - неизбежно должна была прорваться река безудержного и страшного насилия. Великая заслуга советского руководства в том, что оно смогло сдержать эту реку.

Буржуазные идеологи стремятся представить дело так, будто лавина этого насилия, принявшая в годы гражданской войны и затем в 1937-1938 годах форму проводимого рабочим государством красного террора, явилась не неизбежным завершением трагической истории гибели имперского государства, не результатом оргии народовластия, а преступным заговором и произволом какой-то злой силы во главе со Сталиным и его окружением.

Наряду с этой, совершенно неизбежной тенденцией можно отметить следующие способы идеологического наступления на советскую демократию: стремление уподобить западную и советскую политическую систему, распространение кризисных и постхрущевских политических явлений на весь советский период, искажение и активное непонимание устройства советской политической системы, раздувание отдельных административных и полицейских аспектов жизни общества без оглядки на его структуру в целом, демонизацию отдельных учреждений и руководителей при повальной реабилитации пострадавших от репрессий и уголовного преследования, попытки противопоставить советскую и партийную системы управления.

Ни в одном из прочитанных мной западных исследований не уделяется должного внимания различию между административно-территориальным и административно-производственным принципом формирования органов местного самоуправления (советов); также нигде мне не встречалась адекватная оценка хрущевского партийного переворота.

Сталинская конституция 1936 года при всем ее беспримерном либерализме есть, по сути дела, ограничение объема советской демократии и, соответственно, объема свобод советских граждан, мотивированное предвоенным положением страны. Вместо этого ее рассматривают как идеологический, апологетический документ, гарантирующий демократические свободы в их западном понимании. Ни одного немарксистского исследования, приходящего к аналогичному выводу мне неизвестно.

Полностью игнорируется советская судебная система и теория социалистической юриспруденции, заложенная Вышинским. Западное состязательное и прецедентное судопроизводство представляется единственно правым и правовым.

Говорится о неправовом характере советского государства.

Умножается в сотни и тысячи раз число репрессированных (т.е. пораженных в правах) и незаконно (хотя следовало бы сказать - несправедливо) осуждённых. Все без исключения осуждённые объявляются осуждёнными несправедливо.

Все это говорит о пещерном невежестве и сознательном пренебрежении фактами. Иного и не следовало ожидать.

(Окончание следует)

Е. Морыганов

ИСТОЧНИК