Михаил Делягин: Возрождение России начнется с жёсткой конфискации

Закон запрещает обирать до нитки коррупционера и его родственников, что только стимулирует взяточничество во власти

Коррупционные преступления являются прямой угрозой самой российской государственности. Их тяжесть усугублена высокой латентностью, объективно обусловленной спецификой коррупции.

Еще в 2003 году правящая бюрократия руками «Единства» (предшественник нынешней «Единой России») отменила советскую норму конфискации имущества как отдельного вида наказания. С того времени конфискация применяется только в отношении имущества, непосредственно использованного для совершения преступления, либо полученного в его результате.

Это обусловило неизменно высокую привлекательность коррупционной деятельности, так как совершавшее коррупционные преступления должностное лицо лишается только имущества, полученного от раскрытых преступлений, и после отбытия наказания получает возможность жить припеваючи за счет полученного от совершенных им нераскрытых преступлений.

В результате сложилась поразительная ситуация, при которой коррупция не просто стала наиболее рентабельным видом бизнеса, но и воспринимается в силу этого значительной частью бюрократии отечественной сборки как едва ли не основа государственного строя.

Это имеет и серьезные геополитические последствия, так как самоубийственная миграционная политика, насколько можно судить, во многом вызвана именно стремлением заменить носителей русской культуры, воспринимающей коррупцию как преступление, носителями иных культур, в силу большей глубины социальной катастрофы воспринимающих взятку как нормальную деловую транзакцию.

Именно для недопущения подобной совершенно неприемлемой ситуации мировая практика (в частности, американские законы о борьбе с организованной преступностью — RICO) предусматривают конфискацию имущества как весьма эффективный метод пресечения преступных посягательств и их профилактики.

В США в рамках указанных законов конфискуется в том числе и добросовестно приобретенное имущество участников организованных преступных сообществ, если они не сотрудничают со следствием (это относится и к коррупции во власти, которая не может существовать сколь-нибудь долго «на индивидуальном подряде» и в заметных масштабах всегда связана с мафией, — в том числе и когда сама формирует ее).

Более того: в США может быть конфисковано добросовестно приобретенное имущество даже членов семей мафиози, если последние не сотрудничают со следствием.

Устанавливая эту норму, закон с предельной жесткостью ставит преступников перед выбором между сохранением благополучия своих близких и сохранением лояльности своей организации и ее лидерам.

Поскольку в условиях реальной, а не фиктивной борьбы с организованной преступностью «общаков» заведомо не хватит для помощи семьям всех ее арестованных членов (да они и создаются на самом деле не для этого, а для экспансии), применением указанного механизма американское государство качественно ослабило мафию и лишило ее основной части влияния на политику.

Безусловно, в случае возникновения желания реальной борьбы с организованной преступностью (и в том числе с коррупцией) в России, этот крайне целесообразный механизм будет востребован и у нас.

Ведь сегодня коррупционеры массово и надежно защищают украденное, просто оформляя его на своих родственников, — а у правоохранительных органов, как правило, нет даже права задавать вопросы о его происхождении.

В результате борьба с преступностью вырождается в нелепый фарс, а сами правоохранительные органы и их представители выглядят глумливым надругательством над самой идеей правового государства.

В силу самоочевидной противоестественности сохранения этого положения предложения о возвращении конфискации имущества как меры борьбы с преступностью вносились многократно, — но всякий раз методично отклонялись поддерживающими указанное положение силами по самым вздорным и нелепым основаниям.

Так, в 2004 году правительство сослалось на то, что конфискация как мера наказания (за исключением средства совершения преступления или дохода от него) не предусмотрена Конвенцией ООН против транснациональной организованной преступности 2000 года и Конвенцией об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности 1990 года.

В 2015 году правительство существенно расширило свою аргументацию, указав, что, помимо этих двух конвенций, конфискация имущества как мера наказания (за исключением средства совершения преступления или дохода от него) не предусмотрена еще и Конвенцией Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию 1999 года.

И лишь в 2021 году, когда в условиях к тому времени уже длительной (самое позднее с 2014 года) санкционной войны Запада против России, последовательно попиравшей все нормы международного права, правительство России заявило, что конфискация имущества преступника якобы «не корреспондирует с основополагающими принципами Конституции Российской Федерации о признании и защите частной собственности, а также о запрете на лишение имущества иначе как по решению суда».

Эта формулировка наглядно свидетельствует о деградации уровня российской бюрократии, вполне искренне считающей законодательную защиту частной собственности (при помощи расширением наказания за преступления против нее) ее отрицанием.

Конечно, можно предположить, что государственные юристы осознают криминальный характер значительной части созданных к настоящему времени состояний и рассматривают их защиту как поощрение воровства и коррупции и тем самым подрыв институтов частной собственности, — однако такая гипотеза представляется все же слишком смелой.

А указание на исключительно судебный характер лишения имущества обнажает вероятное непонимание правящей бюрократией того элементарного для обычных людей факта, что все решения в рамках Уголовного кодекса (в том числе и о конфискации имущества) принимаются исключительно судом.

Хотя, возможно, вышедшие прямиком из горнила кровавых 90-х государственные деятели и их сотрудники об этом действительно не подозревают.

Впрочем, все подобные юридические нелепости вызваны всего лишь неуклюжим и непрофессиональным прикрытием сути критически значимой части современной бюрократии, ориентированной на обслуживание интересов откровенных преступников, — и, соответственно, на всемерное ограничение возможностей борьбы с ними.

Это наследие кровавых 90-х вполне способно уничтожить Россию само по себе — даже без энергичной и многообразной поддержки со стороны «совокупного Запада».

Вместе с тем завершение стратегии разрушения и разграбления нашей Родины и переориентация на ее созидание неизбежно будет сопровождаться ограничением разгула преступности — и, соответственно, восстановлением конфискации имущества как одной из наиболее очевидных и эффективных мер борьбы с ней.

Поэтому возврат к конфискации имущества преступника, пусть даже если это имущество легализовано, будь этот возврат осуществлен по советским или американским образцам, представляется одним из очевидных маркеров начала возрождения России.

https://svpressa.ru/economy/ar...