Почему принципиально нельзя построить СССР-2?

Этот вопрос возник при обсуждении статьи «СССР-2 Кургиняна и главный вопрос революции». Эксперты не рассматривают его по той же причине, по которой не рассматриваются проекты «вечных двигателей»: это вопросы одного порядка. Энтузиасты предлагают множество хитро спроектированных конструкций «вечных двигателей», они с жаром отстаивают свои проекты, но их не рассматривают: они все априори не будут работать. Поэтому же нет смысла рассматривать планы построения СССР-2. Но мы не из научных экспертов, поэтому приведём некоторые соображения по этому поводу.

Что говорит по этому поводу наша общественная наука? Исторические обстоятельства появления СССР уникальны и неповторимы, потому воспроизвести СССР с любым индексом невозможно: сама жизнь с тех пор сильно изменилась. Далее, достоинства СССР, о которых мы стенаем, дополнялись его недостатками, одно без другого невозможно: как быть с этим? Партийную бюрократию, диктатуру первых секретарей обкомов во главе с ЦК КПСС и генсеком, а снизу товарищеские суды, административную систему тоже как бы придётся возрождать. Здесь и начинается конструирование «вечного двигателя», который должен нам обеспечить достоинства и убрать советские недостатки, но при этом обязательно появятся новые непредвиденные нежелательные последствия, связанные с новыми формами жизни, например, с интернетом. Какие, предугадать принципиально невозможно.

С другой стороны, мы и так возрождаем сегодня СССР, когда используем его исторический опыт, смотрим советские фильмы, поём песни, читаем книги, опираемся на его достижения и авторитет и таким образом реально возрождаем какие-то лучшие формы СССР в сегодняшней жизни. Это, кстати, имеют в виду западные аналитики и деятели, когда говорят об авторитарной (неисправимой недемократической) России.

Но этого мало нашим радикальным левым борцам за свободу и справедливость, как и прозападной либеральной партии: одни опять хотят «снести систему», другие хотят настоящей западной колониальной «демократии», и все вместе хотят «России без Путина», этот лозунг их странно объединяет. Они это знают и бравируют этим: хуже не будет. Будет много хуже, и в первую очередь этим политическим авантюристам.

В общем, эти лозунги — из начала ХХ века, когда слово «коммунизм» в России было таким же модным, как сегодня «демократия», и все революционеры заявляли о кардинальном и гуманном переустройстве общества. Считалось, что для этого достаточно решить путём революции всего лишь вопрос о власти, чтобы прогрессивные силы сами стали новой революционной властью, и тогда с помощью власти — этой волшебной палочки — они смогут воплотить в жизнь выстраданную великими прогрессивными умами человечества гуманную общественную концепцию. Тогда — марксистскую коммунистическую, сегодня — некий СССР-2, а либералы — сделать наконец Россию западной колонией, как сделали Украину. Опять единственный метод решения всех проблем наши «гуманисты» видят в овладении любым способом верховной властью в стране, хоть госпереворотом, поэтому они, кстати, оправдывают евромайдан и бандеровский режим на Украине.

Однако теоретические надежды на революционный способ решения проблем общества серьёзно подорваны историей реальных революций, начиная с Великой Французской и кончая Великой Октябрьской в России. Революция почему-то обязательно приводит к разрухе, гражданской войне, пожиранию революцией своих детей, то есть к репрессиям одних революционеров против других. В итоге во Франции установилась диктатура Наполеона, а в России – Сталина.

В конце ХХ века американские спецслужбы вместе с неотроцкистами сделали из былой революционной теории политтехнологию по революционной смене режимов на марионеточные «демократические» проамериканские колонии под управлением американского посла, без надзора которого эти «демократии» сразу превращаются в хунту или диктатуру. Вообще-то, скомпрометировали саму идею революции.

Однако и такие «революции» всё равно сохраняют свой героический ореол у части молодёжи, она всё равно ведётся на обещания быстрых кардинальных перемен к лучшему. Поэтому раз за разом успешны цветные революции, пусть и по методичке Госдепа США. На «демократическую революцию», на свои «методички» на Украине в 2014 году США потратили всего 5 млрд. долларов, по информации помощника госсекретаря США Виктории Нуланд.

У того, кто осмысливает эти революционные итоги, возникает вопрос: почему революции никогда не достигают своих заявленных целей? Почему они никогда не могут изменить общество в соответствии с программными заявлениями её теоретических предтеч и отцов-основателей?

Ангажированные эксперты с разных политических сторон, как правило, объясняют всё, хотя и по-разному, трагическими ошибками новой революционной власти, её руководителей и исполнителей на местах, и сопротивлением реакционных сатрапов старого режима. Вывели даже горькую максиму: революцию делают романтики и идеалисты, а плодами её пользуются совсем другие, несимпатичные люди, однако, они тоже ведь выходят из революционной партии!

Одним из тех, кого такие ответы не удовлетворяют, был историк Лев Николаевич Гумилёв, автор теории пассионарности. Он хорошо знал характер революционеров: ведь революции делают как раз пассионарии!.. Сам Лев Гумилёв весьма пострадал от революции 1917 года: его отца, известного поэта и офицера Николая Гумилёва, большевики расстреляли, его мать, поэтесса Анна Ахматова, подверглась революционной властью травле, сам он отсидел в советских лагерях сначала 10 лет «за папу», потом ещё 10 лет «за маму», а в перерыве пошёл добровольцем в Красную армию воевать с гитлеровцами. Потому что Лев Гумилёв уже тогда понял, в чём заключается тайна революции, что она объективна и не зависит от личности революционеров, как и от противостоящих им реакционеров.

Поэтому с началом перестройки в СССР диссидентом и демократом Лев Гумилёв не стал, наоборот, он стал поддерживать падающую советскую власть. На вопрос некоего «демократического пера» отвечал: «Какой же я демократ? У меня профессия есть!» Лев Гумилёв как историк знал, что прокатившееся по России в ХХ веке красное колесо революции, в том числе по его семье, по нему самому, было исторически объективно. Он видел подобных революций в истории великое множество, задолго до Великой Французской, и всегда они приходили к одному и тому же горькому итогу.

Историк Лев Гумилёв обратил внимание на естественнонаучные труды австрийского биолога Людвига Берталанфи, его книгу «Общая теория систем». В своём труде «Этногенез и биосфера земли Гумилёв ссылается на Берталанфи: «Система есть комплекс элементов, находящихся во взаимодействии». То есть первичными элементами информации являются не отдельные факты, а связи между фактами». К таким же выводам приходит бельгийский физик русского происхождения Илья Пригожин. Свойства и характеристики системы определяют связи, которые устанавливаются между элементами этой системы. Если разорвать эти связи, живая и неживая материя как система безвозвратно погибает, теряет все свои характеристики.

Историк Лев Гумилёв сделал для себя открытие, что закон системности Берталанфи-Пригожина справедлив и для исторических коллективов: общество, государственное образование делают системой установившиеся в нём связи. Если разорвать связи в обществе, оно безвозвратно погибнет, как погибает живая и неживая материя. При этом большинство элементов старого мира: люди, дворцы и крепости, предприятия и разного рода общественные заведения, армия и флот останутся, но они начнут жить совершенно другой жизнью. Между ними установятся другие связи, если, конечно, они выживут физически, что далеко не факт.

Связи, устанавливающиеся между элементами общества, выражают собой люди, которые поддерживают эти связи. Собственно, эти люди, оформившиеся в некую элиту, являются властью в этом обществе. Насколько хорошо они справляются со своей функцией, насколько хорошо им это удаётся – другой вопрос.

Революция, уничтожая старую власть, её конкретных носителей, разрывает именно связи между элементами общества, и это всё, на что она способна. Этого достаточно, чтобы уничтожить старую общественную систему, «старый мир», хотя большинство его элементов живы и здоровы. Пережившие революцию люди начинают жить по-другому, но всегда не так, как мечтают революционные романтики.

Чтобы стать реальной властью, победившим революционерам нужно установить связи между атомизированными элементами общества. Причём такие, чтобы общественные учреждения элементарно функционировали, иначе пережившие революцию люди, в том числе сами революционеры, просто умрут с голоду. Сразу после революционного перелома новая власть хочет, конечно, установить свои, взятые из партийной программы отношения между всеми общественными учреждениями и людьми. В России после 1917 года это вылилось в политику «военного коммунизма», и очень быстро новая власть столкнулась с угрозой даже не контрреволюции, а просто голода, и Ленин своим гением наперекор партии вводит НЭП: возвращает в экономику и в общество старые частнособственнические отношения. Многие идейные коммунисты после этого стрелялись…

Из закона Берталанфи – Пригожина — Гумилёва следует, что революционерам никогда не удастся установить свои программные радикальные связи в атомизированном ими обществе. Несмотря на свою диктатуру. Революционные программы на практике оказываются оторванными от жизни и невыполнимы, как они задумывались. От них остаётся больше риторика. Все элементы общества ведь «старые», из «старого мира», а схемы переустройства все теоретические и страшно далеки от «старых» элементов общества, от реальной жизни. «Старые» элементы общества при всём желании не могут жить «по-новому», и даже диктатура не может ничего с этим поделать.

В результате, хотя и под давлением революционеров, но при участии старых специалистов в обществе устанавливаются какие-то компромиссные связи, весьма далекие от революционных схем, чтобы элементарно не погибнуть всем от голода и внешних угроз. Угроза общей гибели в условиях неэффективности революционных программ заставляет жёстко искать эти компромиссы. Атомизированному революцией обществу необходимо в кратчайшие сроки установить новые связи вместо разорванных, в том числе и революционерам, которые тоже ведь хотят есть каждый день.

Разворачивается постреволюционная борьба за выживание общества как системы; в процессе поиска решений текущих насущных проблем восстанавливаются системные связи. Вот здесь и начинается борьба революционеров-реалистов с романтическими идеалистами. В постреволюционной России это выразилось в борьбе элитных групп Сталина и Троцкого.

Атомизированное революцией общество под управлением части революционеров начинает методом проб и ошибок устанавливать новые работающие связи между своими элементами, единственный критерий – чтобы они работали. Поэтому восстанавливается огромное количество старых работающих связей, хотя и изменённых, при этом привносится какое-то количество новых отношений, которые не мешают жить. Фактически постреволюционное общество начинается строиться «с нуля», и в этот «нуль» его отбрасывает именно революция! Отсюда неизбежными спутниками революции являются гражданская война и разруха.

Революционные идеалисты от всего этого впадают в депрессию: их идеалы отторгнуты. Они уходят из власти, из новой складывающейся элиты общества, а если оказывают сопротивление, то уничтожаются новой установившейся властью, так революция пожирает своих детей. В Русской революции 1917 года это называется обобщённо «репрессиями 1937 года».

Лев Гумилёв всё это понимал как историк, поэтому он простил большевиков и не принял перестроечную демократию. Он просто знал, что связи в общественной системе — её власть, элиту, формируют требования её выживаемости как системы по Берталанфи-Пригожину, а не коммунистические или демократические догмы. Поэтому любая революция не достигает своих заявленных целей, поэтому невозможны ни СССР-2, ни «демократия», а если Россия выживет в новом революционном переломе и при этом отразит внешнюю угрозу США и НАТО, родится какая-то принципиально непредсказуемая сегодня Россия. Если, конечно, выживет, что не факт.

Автор:

Виктор Каменев. Военное обозрение. https://topwar.ru/152349-poche...