Дрожжи-убийцы: гастрономическая конспирология и культура недоверия в современной России

Наверняка Вам уже встречались статьи о вреде дрожжевого хлеба. Задумывались ли Вы, откуда появилась эта информация? Кто ее распространяет и кому она предназначена? Почему эти и подобные им страхи стали столь распространены в современном обществе? Кому это выгодно? Все эти вопросы затронуты в статье Жанны Корминой «Дрожжи-убийцы: гастрономическая конспирология и культура недоверия в современной России», опубликованной в «антропологическом форуме №27». Предлагаю ознакомиться со статьей, с небольшими сокращениями.

В статье анализируются гастрономические страхи, связанные с употреблением в пищу дрожжевого хлеба. Распространенные в разных слоях российского общества, от православных фундаменталистов до симпатизирующих идеям нью-эйдж буржуа, эти страхи указывают на существование особой культуры недоверия — результата работы обывательского критического мышления. Объектом недоверия выступает государство и связанные с ним институты власти и контроля: наука, медицина, образование, система средств массовой информации. А главным объектом беспокойства становится вопрос личной свободы, который формулируется как забота о качестве жизни, здоровье и самосовершенствовании. Культура недоверия специфична для современного информационного общества, где вместо проблемы доступа к информации возникает вопрос ее достоверности, вкупе с необходимостью определять и переопределять критерии достоверности. В то же время она является реакцией на ситуации риска (У. Бек), связанные с диверсификацией знания и неспособностью оценить угрозы своей жизни со стороны невидимых вездесущих врагов, вроде ГМО или дрожжей. Особое внимание в статье уделено «новым интеллектуалам», которые, с одной стороны, используют страхи культуры недоверия, а с другой — сами их создают.

1. Хлеб как дар

2. Грязное и опасное

3. Новые интеллектуалы

4. «Давайте хлеб по-русски печь!»

5. Заключение

О вреде хлеба начали говорить многие заботливые родители маленьких детей, прознавшие об опасности глютена и потому отказывающиеся от хлеба вообще. Натуральная, т.е. не покупная, закваска оказалась частью любопытного фольклорного явления — «хлеба счастья», путешествующего из дома в дом по принципу круговых писем. Наконец, некоторые монастыри включили в ассортимент производимых товаров бездрожжевой хлеб, не говоря уже о том, что употребления продуктов с содержанием дрожжей избегают в своей строгой и причудливой диете разнообразные носители нью-эйдж культуры. Все это позволяет увидеть в материалах о дрожжах-убийцах не фольклорный курьез, а иллюстрацию к важным тенденциям в современной российской жизни. Назовем их культурой недоверия.

Под культурой недоверия предлагается понимать комплекс социальных страхов и предубеждений, возникающих в результате работы обывательского критического мышления. Объектом недоверия выступает государство и связанные с ним институты власти и контроля: наука, медицина, образование, система средств массовой информации. При этом, в отличие от типичных конспирологических нарративов, как правило, имеющих в их российском варианте отчетливые эсхатологические мотивы и сосредоточенных на общественных проблемах или технологических инновациях, авторы текстов культуры недоверия в большей степени озабочены личным: качеством жизни, вопросами здоровья и самосовершенствования. Культура недоверия специфична для современного информационного общества, где вместо проблемы доступа к информации возникает вопрос ее достоверности вкупе с необходимостью определять и переопределять критерии достоверности. Как мы увидим, носителями культуры недоверия оказываются представители разных социальных групп, от православных «ревнителей», облекающих недоверие в конспирологические схемы, до благополучных буржуа, для которых иметь и демонстрировать навык критического мышления гораздо важнее и увлекательнее, чем предаваться поиску врагов или культивировать веру в тайный заговор элит.

Хлеб как дар

В советское время для значительной части населения СССР, во всяком случае для населения русскоязычного, хлеб был основным и самым доступным продуктом питания. Он был дешев, и его было принято есть с любым блюдом, кроме, разве что, десерта. Безусловно, хлеб был и важным культурным символом, обозначавшим народные традиции, достаток и вообще еду. Он был больше, чем продукт: хлеб был и до какой-то степени остается моральной максимой и сакральным символом. До сих пор считается, что хлеб нехорошо выбрасывать, а детям запрещают играть хлебом за столом.

Запреты на ненадлежащее обращение с хлебом в советское время были связаны с тем, что он был символом тяжелого труда, который в принципе не может быть отражен в его цене. Не случайно хлебоуборочные кампании именовались «битвой за урожай». Тем самым хлеб символически изымался из экономической системы товарно-денежного обмена. Он приобретал значение героического деяния, т.е. дара, с вытекающими моральными импликациями — долга, который необходимо возвращать хотя бы через демонстрацию уважения к самому этому дару, а значит и к дарителю. Таким дарителем в данном случае являлось советское государство, обладавшее монопольным правом на хлебную продукцию, как и на все прочие ресурсы и продукты.

Как хорошо известно из классической антропологической литературы, совместная трапеза предполагает отношения доверия, и в этом архаические общества не особенно отличаются от современных. Это практическое доверие, trust through action, строится на простой уверенности в том, что предлагаемая пища съедобна, не испорчена и не отравлена. Сомнения в качестве пищи предполагают и сомнения в добрых намерениях подателя этого блага. Разговоры о том, что предлагаемый нам хлеб не годится в пищу, поскольку содержит опасные для здоровья дрожжи-убийцы, выражают не только неуверенность авторов листовки в советском прошлом, его моральности и осмысленности, но и сомнение относительно нынешнего российского государства, продолжающего делать ошибки своего предшественника.

Нужно заметить, что дрожжи вошли в быт россиян довольно давно, и в истории российского хлебопечения трудно найти что-то такое, что послужило бы объективной причиной постсоветской дрожжефобии. В России промышленное изготовление дрожжей начинается не позже 1870 г., когда открывается московский дрожжевой завод Г.А. Гивартовского. Уже в знаменитой кулинарной книге Елены Молоховец «Подарок молодым хозяйкам», впервые опубликованной в 1861 г., предлагаются рецепты дрожжевого теста с использованием покупных дрожжей для пирожков, булок, баб, кваса и пасхального кулича. В конце 1920-х — начале 1930-х гг. разрабатываются проекты широкого использования дрожжей в качестве пищевых суррогатов, в частности, предлагается выпускать «сгущенный дрожжевой бульон в виде пасты, пригодной для моментального приготовления питательного супа». Эти проекты не были реализованы, но во время ленинградской блокады о них вспомнили. Из белковых дрожжей, которые научились делать из опилок, стали изготавливать разные блюда и продукты. Разработчики проекта были удостоены Сталинской премии.

Таким образом, дело, разумеется, не в истории хлебопечения, а в современном осмыслении советской истории. Главным историческим событием в нарративах о дрожжах-убийцах становится Вторая мировая война, ключевое событие в современной исторической памяти россиян. Так, автор православнонационалистической еженедельной газеты «Русский вестник» игумен Митрофан (Лаврентьев) в статье под названием «О хлебе насущном: закваска или дрожжи» пишет следующее. 

«Изучая природу дрожжей, ученые в Российской Государственной библиотеке (бывшая Ленинская) наткнулись на информационные источники из фашистской Германии, где сообщалось, что дрожжи выращивались на человеческих костях, и еще, что если Россия не погибнет в войне, то она погибнет от дрожжей. Нашим специалистам не позволили скопировать эти документы, т.к. они были засекречены». 

Главными злодеями в этих историях оказываются государственные служащие: те, кто создают новое знание (ученые), но особенно те, кто имеет возможность его внедрить (политики): 

«А виновных искать — только время тратить — их каждый день почти по телевизору показывают среди “первых лиц”». 

Показательно, что за дела советского времени ответственность возлагается на современное правительство, которое, согласно игумену Митрофану, продолжает попустительствовать уничтожению нации, в частности, игнорируя это биологическое оружие и сохраняя документы в своих тайных хранилищах — библиотеках и архивах.

Серьезным доказательством заговора правительства против своего народа в глазах православных конспирологов служит частичная копия документа ГОСТ 171-81 «Дрожжи хлебопекарные прессованные», введенного в действие в 1982 г. Вообще государственные стандарты — это технические документы, регулирующие качество производимых товаров, в частности продуктов питания. В госстандартах перечисляется все используемое в конкретном производстве сырье. Нужно сказать, что список веществ, включенных в ГОСТ, действительно может произвести на неподготовленного читателя сильное впечатление. Приведу конец списка: сульфонол, катанин (бактерицидный), моющее жидкое средство «Прогресс», биомицин (хлортетрацикин гидрохлорид), биовит для животноводства, калий марганцевокислый технический, кислота соляная синтетическая техническая. Обывательский здравый смысл безошибочно определяет эти химические соединения как непригодные в пищу.

В конспирологическом нарративе об опасности дрожжей «скрывавшийся от народа» ГОСТ 171-81 играет роль неоспоримого аргумента, что бы ни говорили включившиеся в защиту дрожжевого хлеба специалисты-хлебопеки, объясняя, что в основном эти неаппетитные вещества используются для сопровождения технологических процессов и не попадают собственно в пищу. Наивные читатели ГОСТа видят в нем не технический документ, предназначенный для профессионала-технолога, а что-то вроде кулинарного рецепта, в котором, согласно их повседневному опыту, все ингредиенты должны быть съедобными. Кроме того, сила эмоционального воздействия от перечисления несъедобных ингредиентов, предположительно попадающих в организм человека вместе с дрожжевым хлебом, обеспечивается самим статусом документа, которым обладает государственный стандарт. Как заметил Бруно Латур, конспирологи пользуются той же системой аргументации, что и ученые: «Конечно, конспирологические теории — абсурдная деформация нашей собственной системы доказательств, но, как и оружие, попавшее контрабандой через плохо различимую границу не в те руки, они все-таки остаются оружием». Однако, хотя граница эта плохо различима, нетрудно понять, когда мы оказываемся на территории другого государства: борцы с дрожжевым хлебом считают необходимым дополнить ссылку на документ по принципу убедительности собственно конспирологическим аргументом — предположением о намеренном сокрытии этого свидетельства в государственном хранилище (библиотеке) с ограниченным доступом.

Итак, моральная ценность хлеба вместе с обеспечивающим ее государством оказывается сомнительной. Национальная община сотрапезников распадается, общество должно искать новые гаранты доверия. Как мы увидим далее, таким гарантом становится внеисторическая «традиция», в которой вместо искусственно выращенных дрожжей-убийц используется закваска домашнего производства — «русская закваска».

Грязное и опасное

Технология изготовления хлеба, как и другие пищевые технологии, стала дискутироваться в российских СМИ и интернет пространстве сравнительно недавно, в начале 2000-х гг., с наступлением в постсоветской эпохе периода сытости и изобилия. Эта эпоха сделала крайне популярными ценности буржуа, или среднего класса, в самых социально разнородных слоях российского населения, присоединившегося к глобальному обществу потребления с его радостями и страхами. Одним из эффектов этой потребительской революции стало исключительное внимание к составу пищи. Маркерами «чистоты» стали заявления производителей о неиспользовании в их продуктах ГМО и прочих кажущихся покупателю искусственными или противоестественными ингредиентов вроде сухого молока. В этой атмосфере постоянной гастрономической угрозы не таким уж неожиданным выглядит появление в официальных и альтернативных средствах массовой информации текстов о дрожжах-убийцах и «хлебе, которым нас убивают».

Экзотическими их делают мистический компонент с конспирологическими обертонами и националистический дискурс, в который эти нарративы легко вплетаются.

Первый известный автору развернутый текст о дрожжах-киллерах появляется не в православных СМИ, а в популярном массовом издании «АиФ — Здоровье». Автор статьи журналист Вячеслав Волков сообщает, ссылаясь на «американских ученых», что дрожжи, употребляемые в пищу, способствуют развитию у людей и животных раковых опухолей. Вообще-то дрожжи должны погибать при высоких температурах, но с 1960-х гг. в пищевой промышленности при хлебопечении используются специально выведенные генетиками термоустойчивые дрожжи. В результате, 

«покупая плохо пропеченный хлеб (что в России не редкость), мы вместе с хлебом покупаем, а затем и поедаем настоящий гриб-убийцу». 

Далее, продолжает журналист, 

«в течение жизни грибок накапливается в организме, завоевывает его: размножаясь, пожирая полезную микрофлору, вызывая болезни желудочно-кишечного тракта и ослабляя иммунитет. Получается своеобразный дрожжевой СПИД».

Не удивительно, что после упоминания неизлечимых и оттого особенно страшных болезней — рака и СПИДа — в тексте возникает образ биологического оружия, изобретение которого также приписывается немцам, но помещается в чуть более отдаленное (и менее актуальное) историческое прошлое: 

«Во времена Первой мировой войны немецкие ученые усердно трудились над проектом “Дер кляйнэ мёрдэр” (маленький убийца) по созданию биологического оружия на основе дрожжей. По их замыслу дрожжевой грибок после попадания в организм должен был отравлять человека продуктами своей жизнедеятельности. Оружие так и не было создано. Причиной неудачи немецких биоинженеров стала чрезвычайная медлительность дрожжевых клеток. Подкармливание раковых образований и борьба с иммунитетом человека может длиться годами, но в результате так и не победить человека, хотя случаи смерти от дрожжей не редкость». 

Резюме статьи: 

«Современные микробиологи твердо убеждены, что именно процессы брожения, проходящие в организме благодаря дрожжам, являются причиной снижения иммунитета и возникновения рака»

Текстологические пересечения между статьей в АиФ, «Русском вестнике» и листовках с острова Залита очевидны. Во всех случаях изобретателями опасных дрожжей оказываются немцы, а последствия приводят к неизлечимым болезням. В частности, как и журналиста В. Волкова, игумена Митрофана волнует процесс брожения, якобы вызываемый дрожжами в человеческом организме: в результате 

«это свойство передается в кровь, и кровь начинает не циркулировать, а бродить. Образующийся при этом сивушный газ поступает в первую очередь в мозг, нарушая его функции. Резко ухудшается память, способности к логическому мышлению, творческому труду». 

Обширная аудитория «Аргументов и фактов», по-видимому, разделяет ту же культуру недоверия, что и православные «ревнители», с той разницей, что она не особенно восприимчива к конспирологии и вере в теории заговора. Немцы здесь не столько завоеватели, сколько ученые, о которых автор пишет даже с сочувствием, ведь их эксперимент не вполне удался.

Общая культура недоверия сближает читателей «Русского вестника» и демократическую аудиторию «АИФ — Здоровье» с социально совсем иной группой, которая также озабочена составом и чистотой своей пищи, но вряд ли станет читать любое из двух указанных изданий. Это люди (я называю их буржуа за неимением более удачного термина) с более высоким уровнем доходов и в среднем более молодые; жители мегаполисов и пользователи социальных сетей, часто поддерживающие нью-эйдж идеи, они не доверяют средствам массовой информации, хотя вместе с остальными являются аудиторией научно-популярных фильмов Первого канала о тайной физике нашей пищи. Я имею в виду три фильма, подготовленные одной творческой группой и связанные общей идеей: «Великая тайна воды» (2006), «Осторожно: еда!» (2008) и «Плесень» (2009). Эти фильмы получили различные призы и премии российских конкурсов документального кино и были жестко раскритикованы научным сообществом как псевдодокументальные и лженаучные. Популярность этих фильмов у широкой публики говорит о таланте их создателей, верно уловивших запрос аудитории на научное знание в режиме фастфуд, т.е. доступное, целостное и прикладное. Вторая тенденция, которую также почувствовали создатели фильмов, особенно двух последних — исключительный интерес современного человека к своему телу, здоровью и качеству жизни.

Итак, согласно историям о дрожжах-убийцах, хлеб в советское время становится грязным и опасным из-за того, что при его изготовлении начинают использоваться искусственно выращенные дрожжи. На первый взгляд, эти пищевые страхи напоминают распространившиеся с середины прошлого века в США “food contamination stories” — сюжеты об использовании «грязных» ингредиентов в крупных сетевых предприятиях общественного питания или продуктах популярных брендов. Эти истории рассказывают о том, например, что гамбургеры в ресторанах быстрого питания Макдоналдс делают из червей, что в бутылке кока-колы находят разложившуюся мышь, или о том, что в еде сети Kentucky Fried Chicken (KFC) вместо мяса обжаренной курицы покупатель обнаруживает мясо крысы и умирает, отравленный находившимся в ней крысиным ядом. Появление этих сюжетов, как считает исследователь городских легенд Гэри Файн, связано со структурными изменениями в американском обществе второй половины XX в., а именно с изменением функций семьи, для которой приготовленный дома ужин раньше был обязательной частью повседневной жизни, и с особенностями экономического развития — появлением крупных сетевых ресторанов и пищевых корпораций, к которым обыватель относится с большим подозрением, поскольку они никак не связаны с его локальным сообществом и, следовательно, не имеют по отношению к членам сообщества никаких моральных обязательств.

Разделение труда и связанная с этим глубокая диверсификация знания, о которых также упоминает в своих работах Файн, являются универсальными условиями циркулирования пищевых страхов. Эмоциональное воздействие ГОСТа, предназначенного для инженера-технолога, на недоверчивого потребителя, читающего его как кулинарный рецепт, является хорошим тому доказательством. Однако в силу различий в экономическом и общественном развитии или же по причине того, что с момента исследований Файна и его коллег прошло более тридцати лет и гастрономические фольклорные триллеры в принципе изменились, интересующие нас российские пищевые страхи заметно отличаются от описанных выше. «Грязное» в них связано с неприродным, искусственным (дрожжи — это «искусственно созданная плесень»): это, в отличие от отравленной крысы, съедобное, но не полезное. Оно не представляет фатальной опасности для жизни, но понижает ее качество и, возможно, укорачивает длительность.

Пожалуй, ближайшей параллелью к обсуждаемым текстам является так называемая вильжуифская листовка, получившая хождение во Франции весной 1976 г. Объектом пищевых страхов в этой листовке стали невидимые тайные враги — пищевые добавки — и крупные компании, использующие их при изготовлении своей продукции. В ней сообщалось, что медицинская клиника в пригороде Парижа Вильжуифе на основании проведенных экспериментов пришла к выводу о положительном влиянии пищевых добавок на рост раковых клеток и составила список наиболее опасных из них (так называемый вильжуифский список). Самым опасным канцерогеном (т.е. веществом, вызывающим рак) была названа безобиднейшая лимонная кислота (Е330). Французский институт общественного мнения провел несколько массовых опросов, чтобы выяснить устойчивость этих страхов и социальную среду распространения. Согласно результатам исследования, листовка вызвала наибольшую реакцию среди более состоятельных и образованных французов, включая учителей и врачей, оказавшихся склонными верить ее предостережениям. Это полностью соответствует предположениям У. Бека о том, что в ситуациях риска (неважно, реальных или воображаемых) больше страдают группы людей, которые лучше образованны и информированны, поскольку в обществе риска «сознание (знание) определяет бытие», а не наоборот, как было в классовом обществе.

Как и в случае с food contamination legends, агентами зла в вильжуифской листовке оказываются гиганты пищевой промышленности (Кока-кола, Кэдберри-Швепс, Данон и другие). Исследовавший эти слухи Жан-Ноэль Капферер предлагает видеть в листовке «типичное средство тайного сопротивления». Правда, как показывает тот же автор, сопротивление ограничилось чтением и передачей листовок; на объемах продаж, т.е. потребительском поведении, приобщение к тайнам о пищевых добавках не сказалось.

Пожалуй, и российские антидрожжевые тексты можно назвать формой протеста с той разницей, что их авторы и читатели демонстрируют прежде всего недоверие к государству и в меньшей степени выступают против рынка. Человек, съевший в ресторане KFC по незнанию крысу вместо курицы, умирает в страшных мучениях, потому что крыса была отравленной; потребитель же дрожжевого хлеба впускает в свой организм полчища тайных врагов, которые медленно его убивают. В первом случае потребитель оказывается случайной жертвой равнодушной к своим клиентам и заинтересованной только в получении прибыли корпорации, во втором — жертвой научных экспериментов и попустительства со стороны собственного правительства.

Вильжуифская листовка, как и все известные автору русскоязычные тексты об опасности дрожжей, обвиняет невидимых пищевых врагов в том, что они стимулируют развитие раковых заболеваний, т.е. приводят к медленной и мучительной смерти. «Дрожжевые» тексты сообщают, что некие ученые (обычно упоминают «опыт профессора Вольфа») экспериментальным путем установили факт влияния дрожжей на усиленное деление раковых клеток; французская листовка говорит о похожих выводах ученых из вильжуифской клиники. Собственно, рак здесь является метонимическим обозначением болезни вообще и метафорой смерти. Больное тело не является вполне живым; оно отчасти мертвое, и, что важнее, оно перестает в полной мере принадлежать самому больному, который тем самым утрачивает личную свободу и автономию, становясь зависимым от работы институтов: медицины, науки, системы страхования, государственной соцзащиты и проч. — которым он как раз и склонен не доверять.

Новые интеллектуалы

Культура недоверия рождает своих героев. Это специфическая категория культурных деятелей, создателей письменных текстов или ораторов, которых А. Митрофанова вслед за Оливье Руа называет «новыми интеллектуалами», или «люмпен-интеллигенцией». В своих выступлениях эти люди используют внешние признаки научного дискурса, чтобы легитимировать право на то самое знание правды, которое так важно для культуры недоверия. Существенное отличие нового интеллектуала от просто интеллектуала состоит в том, что он пренебрегает или не владеет рутиной академической деятельности, связанной с исследовательскими методологиями. Поэтому Ленинская библиотека представляется ему недоступной, а текст ГОСТа — секретным. Эти люди обладают необходимым для интеллектуала воображением и критическим мышлением, но объектом их критического анализа становится общество в целом, а не конкретная проблема, как это бывает в науке. Кроме того, их критическое мышление направлено не на процедуру аргументации, а на субъект, стоящий за критикуемым явлением, текстом или практикой. Новые интеллектуалы так же критичны по отношению к обывательскому сознанию, как и интеллектуалы обычные, но если обычные видят в нем культурно детерминированную инерцию, то новые — результат недобросовестных манипуляций со стороны элит.

Одним из главных распространителей дрожжефобии, а может быть и ее инициатором, стал автор системы оздоровления организма «Продлите молодость свою», пропагандист холистической медицины и владелец фирмы «Виватон» (косметика, БАДы, программы омоложения организма) А.М. Савелов-Дерябин. Он считает себя учеником В.В. Караваева (1913–1986), активного деятеля советского нью-эйдж движения, того его направления, которое было связано с попытками получить знания об устройстве человеческого организма (альтернативные официальным медицинским), природе болезней и старения, предложить немедикаментозные способы восстановления здоровья, а главное — научиться быть здоровым и жить долго и осмысленно. Караваев известен своей теорией кислотно-щелочного баланса. Он считал, что именно нарушение этого баланса в крови человека и приводит к возникновению болезней, и предполагал, что добиться правильного баланса можно, регулируя диету. Иными словами, человек может сам управлять своим здоровьем, контролируя потребляемые им продукты питания. При этом Караваев призывал отказываться от продуктов питания промышленного производства, в том числе тех, которые вызывают процесс брожения, в число которых попадали и дрожжи (хотя они не были в фокусе его внимания). 

Как и полагается носителю нью-эйдж философии, Караваев рассматривал тело человека холистически, как сложное психофизическое образование, в котором процессы обмена протекают на трех уровнях: веществ, энергии и информации, так что умение управлять своим телом на энергетическом уровне позволяет сохранять и правильный баланс веществ, даже если питание не достаточно или не вполне правильно. Именно в этой среде, сайентистской и мистической, в советское время культивируются внимательное отношение к питанию и телу, идея того, что телом можно управлять, исключая его (т.е. себя) из поля зрения государственных институтов: медицины, системы распределения с ее дефицитом и проч. Именно в этой среде возникает позднесоветское трезвенническое движение; из нее же вырастают разнообразные нью-эйдж группы в послесоветский период (такие, например, как «Звенящие кедры России» или «Церковь последнего завета»).

Культурная критика современного общества, как отмечает голландский исследователь современной эзотерики Ваутер Ханеграаф, является и внутренним импульсом, и смысловым содержанием философии и практики разнообразных групп и движений, объединяемых зонтичным термином «религии нового века», или нью-эйдж. Это критика всевозможных проявлений дуализма: терапевтического (тело — душа), религиозного (создатель — человек), экологического (человек — природа) и редукционизма во всех его формах. Холистическая концепция человека, характерная для нью-эйджеров, имеет несколько важных следствий для их практики, создающей специфический габитус таких людей. В частности, они стремятся к автономности личности от социальных институтов. Они принципиальные дилетанты, которые верят, что способны освоить любое знание и навык. Как и православные конспирологи, современные нью-эйджеры находятся в постоянном поиске источника объективной информации, с той разницей, что их прежде всего интересует правда о личном самосовершенствовании и лишь потом — о спасении нации.

Впрочем, одно не обязательно противоречит другому. Часто индивидуальные предприниматели в области альтернативной медицины, такие как Савелов-Дерябин, рекламируют свою деятельность как вклад в борьбу за здоровье нации и ищут поддержки в православной среде. В любительском фильме «Хлеб наш насущный. Жданов в гостях у Савеловъ-Дерябина», который распространяется на дисках и доступен в сети Интернет, беседа, происходящая за столом, начинается с молитв («Отче наш» и «Богородица»), и помогает ее вести человек, одетый как православный монах. В фильме в ходе беседы об опасностях, таящихся в дрожжевом хлебе, Савелов-Дерябин упоминает о своих лекциях в Троице-Сергиевой лавре, а его гость Владимир Жданов — о выступлениях в Вологодской епархии по приглашению местного епископа, а также о приглашении от афонских монахов приехать к ним с рассказом о его методике безоперационного восстановления остроты зрения и чтением лекций про алкогольный террор против России. Он утверждает, что его кассеты и диски распространяются главным образом через православные ярмарки и приходы. И Жданов, и Савелов-Дерябин видят в православной или симпатизирующей православию аудитории свою клиентуру, а в апелляции к православию — способ легитимировать свою деятельность.

Гость Савелова-Дерябина В.Г. Жданов (1949 г.р.) — председатель Союза борьбы за народную трезвость, известный своими публичными лекциями об алкогольном терроре против России и методикой немедикаментозного восстановления зрения. В своих выступлениях, доступных на дисках и видеохостинге YouTube, он рассказывает о тайной алкоголизации населения, которая началась в позднесоветское время, когда в детское питание, распределявшееся государством бесплатно для семей с младенцами через систему молочных кухонь, ввели кефир, действительно содержащий небольшой процент алкоголя. Жданов заявляет о том, что он является учеником и последователем другого известного в СССР пропагандиста здорового образа жизни — Федора Углова (1904–2008). В отличие от Караваева, практиковавшего йогу и увлекавшегося эзотерикой, Углов был прежде всего профессиональным врачом. Известный хирург и публичный человек, на поздней стадии своей карьеры он пропагандировал, при поддержке государства, отказ от алкоголя и курения, а также от наркотиков.

Если Караваев, который родился в Риге и жил там до ареста советскими властями в 1944 г. за сотрудничество с Псковской духовной миссией (где служил псаломщиком), увлекался учением Рерихов и восточными духовными практиками, определенно был «космополитом» и думал о здоровье человека вообще, то Углова-публициста и общественного деятеля волновали проблемы здоровья нации. Именно этим может объясняться его, казалось бы, неожиданный интерес к конспирологической логике. Так, в книге «Человеку мало века», вышедшей в респектабельном издательстве «Наука», в главе под названием «Рок-н-ролл как разрушитель генетического кода» Ф.Г. Углов относит к наркотикам рок-музыку, которая отрицательно влияет на нравственность молодежи. В книге написано, что внедрение рок-музыки поддерживается «мистическим орденом иллюминаторов» и является частью финансируемого им проекта, который «ставит своей целью всемирный захват всех экономических, политических, военных, религиозных и других сил с целью основания одного единственного мирового правительства»

Вслед за Угловым Жданова волнуют вопросы депопуляции России. Он видит причины превышения смертности над рождаемостью в осуществлении тайных планов по уничтожению людей вообще и русских людей в первую очередь путем их спаивания. Жданова больше интересует присутствие дрожжей не в хлебе, а в напитках, от кваса и кефира до водки. Он считает, что бывает алкоголь эндогенный (который вырабатывается организмом самостоятельно, так сказать, технический алкоголь, необходимый для работы организма) и экзогенный, содержащийся в спиртных напитках. Алкогольная зависимость возникает, если у человека перестает вырабатываться эндогенный алкоголь и он вынужден пополнять технические нужды своего тела алкоголем из внешних источников. Опасность же дрожжей в том, что они подавляют выработку эндогенного алкоголя и, следовательно, способствуют формированию алкогольной зависимости: «предрасположенность к алкоголизму у тех людей, кто потребляет в пищу дрожжевой хлеб, очень высокая» — такая же, как у тех, что употреблял в детстве кефир.

В выступлениях Жданова дрожжи приобретают черты живых существ — отвратительных, зловредных, действующих против воли человека, тайно. Они сами грязные и производят грязь: в своей лекции «Алкогольный террор против России» Жданов говорит даже, что «алкоголь есть не что иное, как моча дрожжевых бактерий». Савелов-Дерябин уточняет, как именно происходит их пагубное воздействие на человеческий организм: «Дрожжи, как лютые и голодные волки, пожирают стволовые клетки — молодость человека».

В обществе риска человек оказывается принципиально зависимым от чужого знания. Как пишет У. Бек, он становится некомпетентным в деле, касающемся его собственной жизни, и испытывает двойной шок: во-первых, от угрозы его жизни и, во-вторых, от утраты возможности выносить самостоятельные суждения об опасностях. Культура недоверия, являющаяся своего рода реакцией на ситуации риска, вырабатывает собственные критерии доверия и призывает к бдительности, связанной с особыми интеллектуальными усилиями.

Первое, чему не доверяет человек культуры недоверия, — это газеты и телевидение, как и вообще все доступные источники информации, включая интернет: 

«Если выходит книга тиражом сотни тысяч экземпляров и СМИ советуют нам ее прочитать — почти наверняка в ней вранье». 

Эти люди исходят из презумпции идеологической ангажированности любого публичного высказывания, так что вполне могут быть названы стихийными марксистами: они считают, что доступная простым людям информация обязательно идеологична, т.е. заведомо недостоверна, что за счет такого обмана сильные (те, кто контролирует средства массовой информации) управляют слабыми. Как пишет сайт «Правдu.net!», размещающий среди лекций других новых интеллектуалов выступления Жданова и тексты Углова, 

«основным элементом управления обществом является отвлечение внимания людей от важных проблем и решений, принимаемых политическими и экономическими правящими кругами, посредством постоянного насыщения информационного пространства малозначительными сообщениями. Прием отвлечения внимания весьма существенен для того, чтобы не дать гражданам возможности получать важные знания в области науки, экономики, психологии, нейробиологии и кибернетики».

Марксистская логика культуры недоверия предполагает, что слабые могут преодолеть социальную несправедливость, только вступив в борьбу за право знать правду, т.е. владеть правильной информацией. Любопытно, что при этом распространенным способом подтвердить достоверность информации остается ссылка на ее верификацию «системой» (документ из государственного архива, информация из газеты «Известия» или фильм Первого телеканала). Однако для людей культуры недоверия важно самостоятельное критическое чтение информации: они пытаются предложить наивную критику источников, отделяя их от профессиональной интерпретации, с их точки зрения непременно искаженной.

В российском интернете есть несколько ресурсов, созданных анонимными энтузиастами борьбы за это право. Ключевое для них понятие правды или истины отражается в названиях этих интернет-сайтов «Узнай правду», «Мы пробудились», или упомянутый выше «Правдu. net!» и связывается, во-первых, с фактом предполагаемого намеренного сокрытия истинной информации от обычного человека и, во-вторых, с необходимостью личного усилия для ее получения. Истину нужно уметь разглядеть, уметь «думать своею головою!», поскольку истина 

«всегда Золушка — тиха, скромна, немногословна и не видна на первый взгляд. Или принудительно упрятана подальше».

Для знания правды необходимо личное интеллектуальное усилие и даже некоторое мужество. Как пишет, например, симпатизирующий родноверию сайт «Узнай правду!», обращаясь к своим читателям, 

«ты попал на сайт, который может изменить твое представление о мире, если твой мозг еще функционирует. <…> Здесь просыпаются, протирают глаза, поднимаются с колен, сбрасывают цепи, расправляют крылья». 

Всех других, а их «абсолютное большинство», авторы называют не вполне приличным словом, обозначающим медленно соображающего, глупого человека, не способного к рефлексивному мышлению. Именно такие нужны «системе», против которой и направляют свою критику «проснувшиеся».

Новые интеллектуалы, такие как Жданов и Савелов-Дерябин, А.Г. Фоменко и Г.В. Носовский с их новой хронологией, автор книг о Святой Руси и Хазарии Татьяна Грачева или режиссер документальных фильмов конспирологического толка Галина Царева, пользуются большой популярностью среди носителей культуры недоверия. Вооруженная знанием о том, как на самом деле устроен мир, аудитория новых интеллектуалов отказывается влиться в безликую массу потребителей, которым не свойственно критическое мышление. Как пишет Бодрийяр, 

«отношение потребителя к действительному миру, к политике, истории, культуре не является отношением интереса, участия, принятой ответственности, но оно не является и тотальным безразличием: это отношение любопытства». 

Для людей культуры недоверия поиск правды не праздное любопытство, удовлетворение которого помогает избежать скуки или скоротать досуг; в поиске врагов, срывании масок или обнаружении новых надежных каналов информации эти люди живут постоянно.

«Давайте хлеб по-русски печь!»

Обычно конспирологическое нарративы ограничиваются информированием читателя (зрителя, если это фильм, или слушателя, если радиопередача) о том, что он, а точнее сообщество, которому он принадлежит (например, русский народ), является целью и потенциальной или реальной жертвой каких-то тайных действий враждебных сил (войны); авторы констатируют факт заговора и оставляют свою аудиторию наедине с этим тревожащим воображение знанием. Тексты же об опасности дрожжевого хлеба, в отличие от классического конспирологического нарратива, обязательно содержат оптимистическую часть: они венчаются призывом вернуться к пищевым практикам предков, начать делать хлеб самостоятельно и предлагают развернутый рецепт приготовления хлеба в домашних условиях, на самостоятельно сделанной опаре, вместо покупных дрожжей. Знание правды о неправильном хлебе должно мобилизовать народ на устранение этого осколка старой войны из тела нации и привести к ее выздоровлению. Апокалиптическая риторика конспирологов делает народ страдающим объектом приложения злых сил и предлагает только пессимистический сценарий — конец света, о котором можно предупредить, но которого нельзя избежать. Рассказы же о дрожжах-убийцах, так же как тексты об опасности прививок и другие тексты культуры недоверия, возвращают «народу» субъектность, способность сопротивляться: «Надобно поскорее одуматься и устранить допущенное зло. И принять всевозможные меры для недопущения ничего подобного в будущем».

Отказ от покупного дрожжевого хлеба в пользу самодельного предполагает самодисциплину и особое, осмысленное отношение к еде, важное для новых религиозных культур и мало знакомое традиционному православию. Как известно, отказ от определенных видов продуктов или их сочетаний, постоянно или в периоды поста, служит идентификации человека и созданию границ группы, артикуляции этических норм и актуализации исторической памяти. В «старых» религиях пищевые ограничения являются вопросом дисциплины, аскетической практикой и способом личного самосовершенствования. Что обычно мало занимает религиозного человека, так это технология приготовления пищи: его интересуют продукты как таксономические единицы, которые можно отнести либо к чистому, т.е. подходящему в пищу ему и другим людям его группы, либо к грязному и в пищу не подходящему — в данный момент (мясное и молочное для православных в период поста) или всегда (сочетание мясного с молочным для иудея). Как сообщили в научном отделе Санкт-Петербургского музея хлеба, на их просьбы поделиться своими рецептами для новой экспозиции музея хлебопеки из Александро-Невской лавры только пожимали плечами: святая вода для замеса теста и молитва — вот и весь рецепт.

Если кто-то и воспользовался призывами «ревнителей православия» печь хлеб по-русски, то вовсе не православные хозяйки, к которым как будто адресованы рецепты бездрожжевого хлеба в листовках с острова Залита, статье игумена Митрофана и фильме «Хлеб наш насущный» с Ждановым и Савеловым-Дерябиным, а разнообразные внеконфессиональные «духовные искатели» (spiritual seekers). Последователи «религий нового века» и их симпатизанты наряду с вполне классическими пищевыми запретами, обычно сводящимися к вегетарианству в более или менее строгом виде, уделяют пристальное внимание технологии изготовления пищи. Пропагандируемое ими обращение со своим телом-личностью предполагает продуманное отношение к еде. Оно кардинально отличается от технического отношения к еде как топливу, обеспечивающему работу тела. Это топливо может быть более или менее высокого качества, у него есть определенная формула (белки, жиры и углеводы) и его может быть мало, достаточно или слишком много. В отличие от технического, продуманное отношение к пище включает знание о происхождении продуктов и о том, как именно они изготовлены. Например, знание о том, что при изготовлении сахара используются производные костей животных, заставляет веганов отказываться от его употребления.

Практики сыроедения, или даже моносыроедения пропагандируют многие, в частности упоминавшиеся анастасийцы или, к примеру, дистрибьюторы компании «Тенториум». Нет ничего удивительного в том, что видеоролик «Хлеб, которым нас убивают» (фрагмент фильма «Хлеб наш насущный») или тексты того же рода разместили сайты и интернет-форумы неправославных религиозных групп (например, буддисты), в том числе тех, кого православные относят к «сектантам»: славянские неоязычники, последователи духовных практик рейки, а также, например, фирма прямых продаж косметических товаров “Mary Kay”. Все эти группы являются носителями и активными создателями культуры недоверия; существенное место в их самоидентификации занимает критика институтов (называемых на языке эзотерических групп эгрегорами), в которой оспаривается их право на монопольное обладание достоверными и точными знаниями и выражается подозрение в манипулировании лишенными доступа к этим знаниям людьми.

Идеальным местом происхождения продуктов питания многим сегодня видится автономное натуральное хозяйство, для одних воплощенное в образе родовых поместий, для других — в монастырских хозяйствах, для третьих — в фермерстве. Покупая продукты не в супермаркете, а прямо у производителя, потребитель стремится преодолеть то продиктованное условиями рынка отчуждение, которое создает отношение недоверия к еде, преодолевавшееся в условиях советского времени, как сейчас представляется, за счет уверенности в контролирующем ее качество государстве, а в действительности — благодаря отсутствию рынка и возможности выбора.

Рецепты изготовления бездрожжевого хлеба в домашних условиях не столько сложны, сколько неудобны. Они требуют от кулинара освоения непривычных техник, связанных с неэкономным, с точки зрения современного человека, расходованием времени, поскольку приготовление заменяющей покупные дрожжи домашней закваски — долгий процесс, скорее ритуально-магического, чем прагматического характера. Возможно поэтому в православном мире бездрожжевой хлеб (вернее, хлеб без применения дрожжей промышленного производства) стали выпекать и продавать монастыри, где поддерживается иная, отличная от светской, темпоральность. Так, в пекарне московского Данилова монастыря, согласно материалам его сайта, при выпечке используется натуральная хмелевая закваска, которая созревает три дня, а процесс изготовления хлеба занимает от 8 до 16 часов.

Очевидная причина интереса к монастырскому хлебу, как, впрочем, и другим продуктам питания монастырского происхождения, связана с тем, что часто расположенные в сельской местности и вынужденные заниматься крестьянской работой в воображении окружающих монастыри устойчиво ассоциируются с сохранением национальных, даже этнографических традиций, например хлебопечения. Предполагаемая аутентичность рецепта вкупе с сакральностью места изготовления создают убедительный образ во всех смыслах чистого продукта. Сами монастыри, в том числе городские, этот образ охотно поддерживают: «У нас все натуральное»; «Все работы <…> делаются вручную, потому что тесто любит руки».

Любопытно, что в рекламе монастырского хлеба, который может продаваться не только в церковных лавках, но и, например, в интернет-магазинах, наблюдается использование разных, казалось бы, плохо совместимых аргументов. Вот как рекламируется афонский хлеб: «Хлеб афонский выпекается по технологии, сохраняемой веками на Святой Горе Афон», а закваска для него «привезена по благословению из Русского Монастыря святого великомученика и целителя Пантелеимона». Однако производители считают нужным усилить этот эффект, привлекая два дополнительных аргумента чистоты. Первый аргумент — литургический, или мистический: это «закваска, заквашенная Божественной Благодатью в Великую Субботу», а хлеб «замешивается на святой воде». Второй аргумент совершенно секулярный, сайентистский: в хлебе «полностью отсутствуют добавки (улучшители, разрыхлители, эмульгаторы и проч.), ускоряющие брожение теста и придающие хлебу больший объем». Очевидно, что потенциальный покупатель такого продукта — человек, который доверяет аутентичности православия как контейнера для «русской традиции», обладающей для него высокой ценностью, и в то же время беспокоится о качестве своей пищи и хочет знать ее формулу.

Заключение

Ни в одном из множества текстов о вреде дрожжевого и пользе бездрожжевого хлеба не идет речи об удовольствии. Вкус продукта, его запах или эстетические свойства не интересуют людей культуры недоверия или во всяком случае не находятся в центре их внимания. Вероятно, их антигедонизм объясняется тем, что хлеб для них важен, перефразируя К. Леви-Строса, не как пища для желудка, а как средство социального воображения (не из-за того, что он хорош, чтобы есть, а потому что хорош, чтобы думать).

Обсуждая формулу правильного хлеба, в действительности говорят о двух вещах: личной свободе и национальной идее. Для одних носителей культуры недоверия важнее индивидуализм, для других — принадлежность коллективу русской нации. Однако все они согласны с тем, что правильный, полезный хлеб — тот, что пекли в старину в русской деревне. В условиях постсоветской либерализации рынка и продуктового изобилия потребитель вынужден принимать самостоятельные решения о покупке тех или иных товаров и нести бремя ответственности за свои решения. Он сам, а не государство, как это было в советское время, отвечает теперь за собственное здоровье и здоровье своих детей и, не имея необходимых компетенций, вынужден обращаться к мнению экспертов, в роли которых часто выступают новые интеллектуалы. Деревенский домашний хлеб, как вообще крестьянский уклад жизни, симпатичен ему своей безальтернативностью, отменяющей муки выбора, и вместе с тем — автономностью. Хлеб не ассоциируется ни с подвигом, ни с жертвой, ни с даром; вместе с другой пищей он перемещается в сферу народной биомедицины и диетологии.

Хлеб, связывающий человека с природой, с одной стороны, и традицией / историей — с другой, оказывается объединяющей темой для людей, находящихся в очень разных сегментах социального пространства. Как мы уже отмечали вслед за У. Беком, страх, а не принадлежность классу оказывается консолидирующей силой в постиндустриальном обществе. Это слабая сила, неспособная мобилизовать на коллективное действие и ограничивающая «сопротивление» чтением листовок, как в случае с вильжуифским списком, или соответствующих веток интернет-форумов. Это не столько страх, сколько страхи, т.е. скорее невротическое беспокойство, чем параноидальный ужас.

Культура недоверия, легко (но необязательно) использующая конспирологические объяснительные схемы, указывает на нетривиальность самых обычных, безобидных вещей, таких как хлеб, и уравнивает людей перед лицом воображаемой опасности, снимает все социальные различия, кроме принадлежности к широкой социальной группе, обозначаемой в этнонациональных терминах. Не случайно среди трансляторов дрожжефобных нарративов наряду с православными ревнителями особенно заметны разные неоязыческие родноверческие группы.

Живучесть дрожжевых страхов отчасти объясняется их инклюзивностью. Эти тексты, так же как и другие конспирологические нарративы, делают их жертву причастной к большой истории и большому миру науки и политики — научным экспериментам «профессора Вольфа», о котором, согласно некоторым вариантам текста, «писали в парижских газетах», козням Третьего рейха или жизни Российской государственной библиотеки. Они превращают своего читателя в активного агента истории и соучастника научного эксперимента, пусть соучастника невольного и, согласно авторам текстов, страдающего.

Российская культура недоверия имеет некоторые религиозные интонации, в случае с хлебом связанные с неизбежной евхаристической темой. Однако даже в текстах православных религиозных профессионалов речь идет не столько о посмертном спасении души, сколько об изменении своего качества жизни здесь и сейчас, что является типичным признаком движений «нового века». Вообще граница между «старой» и «новыми» религиями, как мы могли убедиться, условна; игумен Митрофан, выполняющий обязанности благочинного в Ивановской епархии, оказывается в одной команде с новыми интеллектуалами — Угловым, Караваевым, Савеловым-Дерябиным и Ждановым, так же как те священники и епископы, что приглашают Жданова с лекциями. Это, вероятно, свидетельствует о «спиритуализации» православия, а также о превращении его в «атмосферную», или «фоновую», религию (ambient faith). Ему отводится роль хранителя живого этнографического прошлого, аутентичной русской традиции. Это своего рода фабрика эко-продуктов (включая, например, паломнические туры), вызывающая безусловное доверие потребителя.