Иван Охлобыстин. Вот и всё, что я могу сказать о сексе.

 

Что ни тема, то абстракция. В живописи доступную мне меру условности я ограничил импрессионистами. Ни «Черный квадрат» Малевича, ни мосластые тетки Петрова-Водкина не ассоциируются у меня с прекрасным, не побуждают мою истерзанную противоречиями душу воспарить от «дольнего» к «горнему», а соответственно, не выполняют для меня первичной задачи искусства — вдохновлять. С музыкой такая же ерунда: мои пограничные столбы вкопаны на границе области раннего Шостаковича, далее — кошачьи концерты.

Посему тщетно искать во мне благодарного собеседника в отвлеченных областях творческой самореализации, а уж тем паче в вопросах, в принципе не подразумевающих ответов. И когда редакция «Русского пионера» объявила темой номера секс, инструкция по личной гигиене — первое, что пришло мне в голову. Этот поистине бездонный океан беспрерывно совершенствующихся средств против перхоти, банных грибков и чудотворных антигеморроидальных бальзамов захлестнул мое сознание. Мне захотелось поделиться всем, что я знаю, помочь недугующим соотечественникам определиться с выбором лекарственных препаратов, оградить от сонма шарлатанов и просроченных молодильных пилюль, хоть и привезенных из Лондона. Однако здравый смысл подсказал мне, что совсем не за это редакция готова платить деньги. Скорее всего, ее больше интересуют правдивые рассказы о яростной беготне без трусов по городу, индивидуальном комплексе нелепых телодвижений и беспроигрышных обоснований для одноразовой случки. И я сник.

По милости Божией я принадлежу к следующему звену эволюционной цепочки, мне абсолютно недоступно разделение причинно-следственной связи между сексом и деторождением. Мало того, меня искренне печалит судьба несчастных «лавлузеров», испытывающих наркотическую зависимость от зуда в пахово-мошоночной области. Большинство уважаемых мною людей диагностировало бы эту беду как следствие генетических нарушений и просто распущенности. Мною, в силу пастырских обязательств, эта истина принимается сложнее, поскольку предполагает созидательное действие. На данный момент я не вижу иного выхода, как посильный обмен опытом в пределах обозначенной темы.

Итак. В преддверии моего очередного дня рождения мой старый друг Егор, мужчина осанистый и при бороде, озадачился вопросом, чего бы мне подарить. Не сумев самостоятельно определиться, он обратился ко мне за консультацией. И для меня этот вопрос оказался непростым. В том, в чем действительно я нуждаюсь, — душевный покой, рождение еще одного ребенка и дополнительные жилплощади, — Егор мне был не помощник, все остальное я уже имею. После обстоятельных дискуссий за распитием тридцатилетнего «Пуэра» мы остановились на клюшке для гольфа с выгравированной дарственной надписью «Отцу Иоанну от благодарных прихожан». Сказано — сделано, и мы с Егором отправились на поиски подарка. Искомая торговая точка в районе Фрунзенской набережной, где можно было выбрать клюшку, оказалась закрытой по причине ремонта.

Пришлось воспользоваться интернетом для обнаружения другого магазина. Всемирная паутина рекомендовала магазин на Октябрьской. Но в срок мы не поспели, а продавец с большими испуганными глазами из-за запертой стеклянной двери наотрез отказался продлить свой рабочий день на десять минут. Видимо, до нашего прихода тысячи возбужденных игроков в гольф смели с прилавков весь представленный ассортимент. Опечаленные своей очередной неудачей, мы с Егором спустились с мраморных ступеней магазина на теплый асфальт и стали размышлять: а собственно, зачем мне клюшка для гольфа, если я в гольф никогда не играл и вряд ли когда-нибудь буду? И тут, о чудо, я обратил внимание на распахнутые двери бутика справа от нас. Чем-то уютно притягательным повеяло изнутри.

Зеленая ковровая дорожка, отзвуки музыки, романтического настроя, пряные запахи с вплетенной сандаловой ноткой непреодолимо манили вглубь торгового оазиса. Судьба — решили мы и шагнули навстречу чему-то гарантированно прекрасному. Уже на пороге нас окружили три очаровательные барышни с ласковыми лицами, в строгих черных костюмах. Внутренне славя Создателя, мы проследовали за ними, полные решимости купить все, что нам смогут предложить, начиная от переносных, дизельных электростанций и заканчивая туристическими путевками в молдавскую глубинку. Сразу мое внимание привлек искусно обустроенный стенд с разноцветными флаконами на нем. Решив, что имею дело с представительством элитной парфюмерной фирмы, я бросился обонять представленные экземпляры. Но первый раскрытый мною флакон пронзил мою носоглотку маслянистым зловонием, отдаленно напоминающим одеколон «Юнкерский» с примесью запаха детской опрелости. Поставленный в тупик таким несоответствием видимого и действительного, я смиренно решил, что произошла досадная ошибка, о которой эти милые, трижды милые барышни-продавцы даже не догадывались. Я открыл другой флакон, и мне в лицо ударило смрадом лежалого омуля. Совсем растерявшись, я обернулся к Егору и обнаружил его в полном оцепенении, с ужасом на лице наблюдающим за весело прыгающей перед ним на полке резиновой пипиской героических размеров.

— Это последняя коллекция, — восторженно проинформировала одна из барышень и преданно заглянула Егору в глаза.

Как человек интеллигентный и по роду деятельности занимающийся техникой, тот не нашел ничего лучшего, как надтреснутым от напряжения голосом поинтересоваться:

— А от сети работает? На такую батареек не напасешься.

— Знаете что, — пришел я на выручку товарищу, — нас больше ароматы привлекают. Единственно, меня немного смущает букет, хотя флаконы выше всяких похвал. Нельзя ли подобрать что-то классическое?

Девушка заговорщицки склонилась к моему левому уху и прошептала: «Зигмунд» есть. Номер три».

— Вот и хорошо, хотя «Зигмунд»-два мне больше по сердцу, — быстро согласился я, краем глаза наблюдая, как приходит в себя от пережитого шока бледный Егор.

— Номер два очень редкий, — отчего-то зарделась продавщица. — Но третий номер — для людей. И успех гарантированный.

— Что вы имеете в виду? — рефлекторно уточнил я, попутно соображая, о каком успехе может идти речь.

— Никто еще не жаловался, — клятвенно заверила другая барышня и спросила: — Бельем из латекса не интересуетесь?

— Все есть, — заверил я и кивнул на Егора. — У нас один размер. Разве что плеточку. Наша совсем растрепалась.

Егор в подтверждение моих слов ожесточенно затряс головой.

Только тогда я обратил внимание на висящие рядом с флаконами аннотации и внимательно ознакомился с их содержанием. Из текста следовало, что в пузырьках содержится отнюдь не парфюм, а диковинные эликсиры, способные вызывать как у лиц противоположного пола, так и у всей остальной фауны непреодолимое сексуальное влечение к обладателям вышеупомянутых эликсиров.

В этот момент к Егору вернулась речь и он, невесть к кому обращаясь, жалобно произнес:

— Как минимум пять литиевых аккумуляторов АА.

Опасаясь за рассудок друга, я схватил первый попавшийся флакон, расплатился с продавщицей за него немалыми деньгами и поволок Егора к выходу мимо ряда ранее не замеченных мною фиолетовых манекенов в латексном исподнем.

— А плеточка? Есть четыре вида! — крикнула мне вслед продавщица.

— Потом, в субботу, после вечерней забегу! — из последних сил удерживаясь от приступа хохота, прохрипел я.

— Как это исповедовать? — через полчаса после пережитого задумался в кафе Егор, прикладываясь к четвертой подряд рюмке водки.

— В подробностях, так, мол, и так: интересовался электропитанием резиновой пиписки, — посоветовал я, но вовремя спохватился. — Мне исповедуй. Не сформулируешь. А я в теме.

— Правильно, — облегченно вздохнул он и попросил пятую рюмку.

Через два дня, находясь на съемках , где мне посчастливилось символизировать и олицетворять за деньги придурковатого супершпиона, я нашел в кармане куртки купленный в срамном бутике пузырек. Ведомый побуждениями полевого естествоиспытателя и жадностью, я обильно окропил себя «Зигмундом» и начал околачиваться в гримерном вагончике рядом с нашим гримером и моей старинной приятельницей Иринкой Давлетьяровой. Через час тоскливого шараханья по вагончику я не выдержал и спросил:

— Колбаса, ты ничего не чувствуешь?

— В смысле? — не поняла она.

— Ну, — замялся я, — каких-нибудь чувств дополнительных, порывов неудержимых?

Иринка еще раз подозрительно принюхалась и спросила:

— А что ты ел?

— Побойся Бога! — возмутился я. — Две с половиной тысячи как с куста, а ты мне такие мерзости!

Поскольку она так ничего и не поняла, мне пришлось рассказывать все с самого начала. Смешливая от природы, Иринка полчаса кряду заливалась смехом, потом переводила всех девчонок-костюмеров меня нюхать, потом отобрала у меня сексуальный сироп и тайком обмазала им голову режиссеру. Далее мы всем творческим коллективом пристально следили за режиссером, но наш эксперимент не увенчался успехом, если не считать обкаканное под конец смены случайной птицей плечо постановщика.

Вот, пожалуй, пока и все, что я могу сказать о сексе.

(с) Иван Охлобыстин

Источник