ПО ДОЛГУ СЛУЖБЫ МНЕ, АВТОРУ ЭТОГО ПОСТА , ПРИШЛОСЬ ПРОРАБОТАТЬ В РАЗНЫХ МЕСТАХ РОССИЙСКОГО ЗАПОЛЯРЬЯ НА ПРОТЯЖЕНИИ МНОГИХ ЛЕТ С 1995 и до 2006 г. ПОЭТОМУ, МНОГОЕ ИЗ ТОГО, ЧТО ОПУБЛИКОВЫВАЮ , МНОЮ ВЫСТРАДАНО ЛИЧНО...!
..."Но прежде всего мореходы хотели выполнить старинный обычай: поставить крест на берегу. Недаром они позаботились прежде всего о кресте. Поморские кресты отнюдь не всегда обозначали могилу. Чаще всего они служили своеобразными маяками. Кресты ставили на самой высокой точке мыса или берега, где они резко выделялись среди скал и снегов и были издалека видны с проходящих судов..."
..."...
— Ну-ка, поди сюда, глянь, — манил его рукой товарищ, показавшись из-за большого камня.
Они нашли тесаный, в несколько саженей, крест, поваленный на землю.
— Заметка на кресте-то, Алексей, топором кто-то высек, — Шарапов ткнул пальцем в широкую нижнюю перекладину.
«22 апреля 1732 года», — прочитал Химков и некоторое время что-то молча соображал.
— Ну да.. Как раз тем годом и зимовали наши мезенские-то. Теперь и избу найдем. Где-то близко должна быть..."
Грумант. Русские ли мы люди?
Евгений Касьяненко
В 1996 году мне довелось побывать на архипелаге Шпицберген. Еще в 1920 году Лига наций, в пику Советской России, закрепила за островами у самого Северного полюса суверенитет Норвегии, а вообще-то это древнейшая русская земля, когда-то освоенная первой нашей республикой Господин Великий Новгород. Но и сегодня нам на архипелаге принадлежат, на правах бессрочной концессии, тысячи гектаров земли и ведется добыча угля государственным трестом «Арктикуголь».
Вот этот трест и отправил меня на месяц на Грумант – таково древнее русское название этих земель. Цель – написать о Шпицбергене ряд статей, чтобы привлечь туда российских шахтеров. Тогда, в 1996 году, едва ли не большинство горняков на архипелаге, были из украинского Донбасса, где царила безработица. Закрывались шахты и в российском Донбассе. Вот и ставилась задача – заменить украинцев на русских. Забегая вперед, скажу, что с этой задачей я частично справился – после показа по Ростовскому телевидению снятого мной фильма и статей, размещенных в газетах области, несколько десятков горняков завербовались на Шпицберген.
На островах я здорово учудил в первые же сутки. После многочасового перелета из Москвы в «столицу» архипелага - норвежский городок Лонгир, часть горняков и меня перебросили вертолетом в русский поселок Пирамида.
Там меня разместили в почти пустой и довольно комфортабельной гостинице и тут же повели показывать главную достопримечательность поселка – построенный в 80-е годы громадный спортивно-культурный комплекс. Два здоровенных бассейна, громадный актовый зал, библиотека, множество помещений для занятий спортом и художественной самодеятельностью – все это потрясает, когда понимаешь, что каждый кирпич этого здания, как и десятка пятиэтажных домов поселка, привезены с Большой Земли. Но иначе нельзя – полгода, то есть полярную ночь, горняки проводят свое свободное время исключительно в этом комплексе. Постоянный мрак на улице сильно угнетает, а там светло, тепло и уютно.
Посещение комплекса, естественно, закончилось сауной. На архипелаге частичный сухой закон – все получают лишь по две бутылки водки в месяц. Там «коммунизм» - купить за деньги в магазине ничего нельзя, только выписать, что тебе нужно, а деньги при окончательном расчете снимаются с твоего счета. Но для заезжего гостя у начальства, естественно, оказался «стратегический запас».
Устал и выпил немало. Проснулся в своем номере. На часах вроде как семь. (Потом выяснилось, что они стояли). За окном над горизонтом весит тусклое солнце. Взял видеокамеру и пошел по поселку. Везде разгуливают громадные птицы, кажется, бакланы. Людей они не боятся. Есть и люди, немного. Куда-то идут в одну сторону. Пошел туда и я – оказывается в столовую. Покормили, естественно, бесплатно. Дико – все на тебя смотрят. В поселке несколько сот человек, и каждый новичок вызывает неподдельный интерес. Решил побродить по окрестностям. Прошел по шоссе между сопок километра три (красота вокруг необыкновенная) и уткнулся …в свалку. Повернул назад. Несколько раз останавливался, снимал.
И тут встречается кампания – несколько мужчин и несколько женщин (как выяснилось, прилетели погостить к мужьям). У мужчин за плечами карабины. На меня смотрят с неподдельным изумлением:
- Вы ходите один, ночью?
- Как ночью?
- Сейчас три часа ночи по Москве.
Вот, черт! Часы встали. И полярный день! Смеясь, отвечаю:
- А что у вас тут, одному ходить воспрещается?
- Конечно. Медведи же.
Становится дурно:
- Ка-кие мед-веди? Белые? Мне сказали, что летом они откочевывают к полюсу…
- Да, но не все. Некоторые копаются на свалках.
Боже мой! Десять минут назад меня мог элементарно слопать медведь. Мне рассказывали, что недавно в норвежском поселке на двух студенток с материка напал медведь. Одна успела убежать. Когда через 10 минут прибежали мужчины с ружьями, от первой уже не осталось ничего, лишь несколько клочков окровавленной одежды.
Когда медведь появляется в поселке, вызывают норвежцев. Те прилетают на вертолете, усыпляют его выстрелом снотворного из ружья и в большой веревочной «авоське» отвозят к Северному полюсу, там выпускают.
Этакое чудовище, больше тонны весом. Если этот «мишка» заснет в вашей гостиной, вытянуться ему будет негде, ноги окажутся в коридоре. Бр-р-р…
Десять дней я провел на Пирамиде. Больше всего там удивляет шахта. Она там расположена не вглубь, как все шахты мира, а идет вверх, в гору. Садишься у подножья горы в шахтную вагонетку и едешь вверх, в тело горы.
Как-то раз мы лазили по шахте вместе с её начальником несколько часов, потом выбрались на поверхность около самой вершины, возле громадных тарелок космической связи. Нужно испытать это потрясение. Снежные вершины, ледники до самого горизонта. Громадный сухогруз, входящий в фьорд, кажется не больше булавочной головки. И тепло, как везде в тот месяц было на Шпицбергене. Плюс семь круглые сутки (я был там в июле). Снега на горе почти нет, везде цветет камнеломка – желтенькие такие цветочки. Есть и полярные тюльпаны, но у них цветок совершенно белесый, чуть зеленоватый.
Климат на Шпицбергене значительно мягче, чем на Чукотке, где я прожил в раннем детстве четыре года в бухте Провидения. Хотя Шпицберген севернее Чукотки. Объяснение простое – Шпицберген с запада омывает Гольфстрим, несущий в Заполярье теплые воды.
Начальник шахты показал рукой на громадный ледник Норденшельд, что на противоположной стороне фьорда.
- Видишь маленькую точку у подножья ледника? Это дом, в котором Ганс Христиан Андерсен написал свою «Снежную королеву».
- Как же он добрался сюда в 19-м веке? – пораженно спросил я.
Начальник пожал плечами:
- Не знаю. Но факт документальный.
Я задал наивный вопрос:
- Может быть, можно сходить туда? Дайте мне сопровождающего.
Он рассмеялся:
- Туда идти не меньше недели. Это же Шпицберген. Самый чистый воздух на планете. Обман зрения. До этого домика километров пятьдесят, не меньше, и идти по горам.
А в заключении - о грустном. Поселок Пирамида и шахта были законсервированы через два года после моей поездки на Шпицберген, в 1998 году. Как я вычитал из интернета, сегодня в нем живут четверо русских специалистов и почему-то …десять таджиков. Видимо, обходиться без таджиков на подсобных работах мы сегодня не умеем даже в Заполярье. Но разве это главное?
Пусть эксплуатировать шахту сегодня слишком накладно для тщедушной экономики России. Но ведь были вложены колоссальные деньги в создание самого поселка, в ИДЕАЛЬНО комфортные условия для проживания там.
Вокруг – просто фантастической красоты места. Мне не довелось побродить по горам вдалеке от Пирамиды (название поселка произошло от горы, в которой была шахта, имеющая форму правильной пирамиды), но то, что я видел снятое на пленку местными любителями – потрясало: водопады, горячие грязевые источники, даже, кажется, гейзеры. Идеальное место для создания мощного туристического комплекса. СВОЕГО в далекой Норвегии. А государственный трест «Арктикуголь» только вздохнет с облегчением, если найдется приличный инвестор, который возьмет поселок в аренду.
Ничего этого нет. Вопиющая бесхозяйственность…
Второй, основной российский поселок на Шпицбергене (или Свальбарде, как называют его норвежцы) - это Баренцбург, где находится единственный действующий сегодня рудник. В 1996 году, когда я там прожил две недели, в Баренцбурге было более 1000 жителей - вдвое больше, чем на Пирамиде.
Полет на вертолёте занял около часа, и я увидел, как громаден Шпицберген. В прозрачных водах фьордов, пока мы летели на высоте птицы, я насчитал пару десятков каких-то громадных морских обитателей – то ли китов, то ли касаток или белух.
Баренцбург выглядел как небольшой городок и в выгодную сторону отличался своими четырехэтажками от норвежского двухэтажного Лонгира. Солиднее. Лонгир больше походит на типичный городок американского Запада из вестернов. Правда, в Лонгире норвежцы живут семьями. Так было и у нас в прошлые годы. Тогда в обоих поселках работали школы. Потом там стали работать только сами горняки-мужчины и лишь самую малость женщин - из обслуживающего персонала хозблоков и культурно-спортивных комплексов. «Арктикуголь» заключает с каждым из работающих договор на два года. В советские времена перезаключить договор было не так-то и просто.
Кстати, первым довоенным директором «Арктикугля» был отец Майи Плисецкой, и знаменитая балерина там делала первые шаги.
В Баренбурге есть два места, которые меня заинтересовали в первую очередь – музей и консульство России.
Консул с удовольствием потратил на меня довольно значительное время – чувствовалось, что работой он не перегружен. Прежде всего продемонстрировал в холле консульства диковинное золотое дерево. Нечто похожее я видел в Грановитой палате. Потом показал в своем кабинете не менее диковинную каминную решетку изумительной работы. И, наконец, провел по небольшой картинной галерее, заставляя восторгаться картинами Левитана, Поленова и еще кого-то. Увидев, что я отношусь к его галерее без должного пиетета, недовольно сказал:
- Вам не нравятся картины?
- Почему же, вполне добротные копии.
- Конечно, это ведь АВТОРСКИЕ копии.
- Вы хотите сказать, что этот знаменитый «Омут» написан самим Левитаном?!
- Разумеется, это авторская копия. Автор повторил его несколько раз.
Я несколько обалдел, и осторожно спросил:
- А что, дерево в холле, действительно, тоже …золотое?
Он кивнул головой:
- Это же консульство СССР, теперь России. Страна себя уважала, знаете ли…
И, увидев мое недоверие, рассмеялся:
- Вообще-то существует около десятка авторских копий «Омута». Художнику тоже ведь кушать надо. Вот, одна из них и досталась нам.
Эх, интересно, эта картина и сегодня в Баренцбурге или перекочевала в какую-нибудь частную коллекцию?...
Да, страна себя уважала. В Баренцбурге мне рассказывали истории, в которые сегодня почти невозможно поверить. В 50-е годы в наш поселок нередко приходили норвежцы, норги, как их там называют, и просили: «Дайте хлеба, детей кормить нечем». Давали, разумеется. Теперь Норвегия – одна из богатейших стран Европы, а мы….? Плюнуть хочется…
Норвежцы на Шпицбергене, чувствуя за своей спиной НАТО, все меньше с нами считаются, хотя нам там по-прежнему принадлежит 251 квадратный километр земли и столько же находится в аренде. Хотя никто не отменял решения Лиги наций о свободном экономическом использовании Шпицбергена любой страной.
Постоянные придирки по экологии, хотя в обоих поселках меня поразила чистота. Нашумели истории с нашими рыболовными судами, задержанными в нейтральных водах.
Буквально через месяц после моей поездки, 29 августа 1996 года при посадке в аэропорту Лонгир на Шпицбергене разбился самолет Ту-154, на борту которого находился сводный московский экипаж и 131 пассажир - шахтеры треста "Арктикуголь", возвращавшиеся из отпусков на рудники. 141 человек погиб. Это тот самый самолет и экипаж, с которым я туда летел. Виновными были признаны российские летчики, но кое-кто говорил, что самолет сознательно направили на сопку диспетчеры. Во всяком случае, мне там рассказывали, что норвежцы поднимали шум, когда мы еще в советское время стали расширять вертолетную площадку в Баренцбурге. Видимо, кто-то там решил, что она вполне сгодится как площадка для наших «харриеров» - вертикально стартующих самолетов, в случае гипотетического прыжка через океан на Америку.
…Музей в Баренцбурге меня также потряс, хотя нечего особенного в нем не было. Вполне обыденные бытовые вещицы: щипцы, шила, стамески, топоры, гарпуны и так далее, вплоть до расчесок. Но, во-первых, все это сделано в раннем средневековье, или даже раньше, когда еще и Москвы не было. А во-вторых, на каждой из вещиц процарапана надпись, сообщающая, что данная вещь принадлежит какому-то Онуфрию или Александру. Боже святый! Эти поморы, добравшиеся до Груманта, были все поголовно грамотны! Второй раз это случилось в России лишь через 7-8 веков!
И на чем добирались? Я смотрел на остов лодки, найденной на Груманте, метров 8-10 - и в голове не укладывалось: как на ней можно переправиться через суровый Ледовитый океан?
Назад на материк я добирался уже не самолетом, а сухогрузом. Разыгрался шторм, и мы шли до Мурманска не двое суток, как положено, а трое. Иногда волна захлестывала семиэтажную кормовую надстройку корабля с головой. Впрочем, моряки, хоть и сочувствовали морской болезни «тыловых крыс», говорили, что это не шторм, а так, штормик. Сезон штормов потом, осенью. А я стоял на палубе, крепко вцепившись в леера, и всё время думал о поморской лодке, увиденной в музее. Как на ней можно было плыть через океан? С малыми детьми, прикрывшись сверху лишь куском холстины… Как жить потом в 10 градусах от Северного полюса, при свете коптящей лампадки, наполненной китовым жиром? Да еще читать книги…
…На третьи сутки наш сухогруз вошел в Мурманск. Теплоход долго шел то ли по реке, то ли по проливу. С обеих сторон – километры ржавого военного старья. Крейсеры и подлодки, подлодки, подлодки. Как выброшенные на берег киты. Иногда казалось, что от них пахнет, как от протухшей рыбы. Распад, разложение, гниение…
А говорят, ТЕ РУССКИЕ все были сплошь блондинами с голубыми глазами… Говорят, были саженного роста… И немеренной храбрости..
Так кто же мы на их фоне, которые не способны справиться с самым что ни есть банальным жульем? С шелупонью, два десятка лет грабящей страну?
Если Вам не лень прочитать сотню-другую страниц про Историю ,как наши поморы осваивалиГрумант(Шпицберген), то прошу милости прочитать повести старого советского полярного капитана -Бадигина Константина Сергеевича, своими путями прошедшего полярные льды и моря...- ведь ЭТО ЖЕ ИСТОРИЯ НАШЕГО, РОССИЙСКОГО ОТЕЧЕСТВА, наших, РУССКИХ СЕВЕРОВ.., а причём тут норвеги...?
..."...Медленно течет полярная ночь. Вот еще прошли сутки. Снова залили жиром светильник, и новая зарубка появилась на деревянном календаре.
Пурга все не стихает, все шумит в снежных просторах за стенами зимовья… Третий день уже свирепствует северо-восточный ветер, полуночник, наметая вокруг каждого препятствия саженные сугробы и завывая в ущельях. Порой ветер так встряхивает избушку, что, кажется, вот-вот отлетит крыша.
В избе душно и дымно. Ставни вдвинуты внутрь бревен и черный едкий дым, заполняющий верх горницы, клубами выходит через окна.
Временами вместе с ветром в избу врывается мелкий снег. Огонь в светильне начинает коптить и колебаться, на стенах оживают причудливые тени. Сидящий у жирника Федор Веригин каждый раз закрывает от ветра огонь своей широченной мозолистой ладонью.
Никто из зимовщиков не спит. Каждый молча водится с какой-нибудь работой.
— Ну и разбушевался Грумаланский Пес! Осерчал! Видно, хмельного не хватило! — наконец заговорил Шарапов. Произнеся эти загадочные слова, он остановился и вопросительно посмотрел на товарищей.
— Ну, расскажи, расскажи, дядя Степан, про Пса-то, давно хотел послушать.
Ваня подвинулся ближе, приготовился слушать, зная, что веселому и живому Шарапову невтерпеж долгое молчание.
Ну-к что ж, ладно, слушай, только чур, не перебивать. Любит винцо Грумаланский Пес, вот и лютеет, когда охмелиться нечем. Обернется он полуночником, да и гуляет у Мурманского Носа, корабли поджидаючи. А встретит корабль, хмельным грузом груженный, обернется в южный ветер. И пойдет гулять взводень страшный по морю. Ураганом кинется Грумаланский Пес на лодью. Паруса порвет, мачты сломает, разметет ту лодью по бревнышкам. А бочки с вином да с ромом не утонут, выплывут. Погонит их к себе домой, на остров, Пес Грумаланский. Пир горой да веселье на острове пойдут. В гости к себе позовет Пес старуху Цингу с сестрами, вместе веселятся. Тихо тогда на море. Ежели весной или летом это случится, в самый раз тогда на моржовый промысел грумаланам отчаливать, а зимой — по пастям кулемкам иди, не бойся: ветра долго не будет. А другой раз, бывает, Пес к себе в гости чудище морское — рачьего царя — позовет, царя всех зверей морских. Тогда у промышленника на зверя морского богатый промысел будет. Несторожкий зверь делается. Не уходит от человека, хоть руками бери.
— Степан, а где рачий царь живет? — не утерпел Ваня.
— Живет он в море нашем, Студеном. Между Грумантом — островом да Новой Землей. Ему просторы морские надобны: велик он, рачий царь, больше кита… Боятся поморы-охотники Грумаланского Пса. Как к Груманту причалят, первого оленя убьют — Пса одаривают, чтобы подобрел. Человека погубить ему — раз плюнуть. В оленя, в песца и других зверей да птиц он обернуться может. Бывали случаи, в любимую собаку охотника превращался да лаем своим вглубь острова завлекал хозяина. И гибнул промышленник: или замерзнет, или в пропасть свалится… Париться в бане Пес страсть как любит. Правда аль нет, не знаю, только сказывали мужики наши, что видели и баню его — в пещере большой на горе устроена. И будто в бане той они каменку еще горячую видели и веники березовые, как деревья великие, охвостанные и опаренные тут же лежали.
Степан остановился, чтобы передохнуть.
— Ну-к что ж… А ежели кто хочет с Псом Грумаланским дружбу завести, это можно. Нужно только подход знать. Обязательно луну ждать надобно, чтоб на полный свет была. Дождался луны, бери нож, иди в пещеру к Псу. Придешь, сразу же ножом кругом себя землю очерчивай да нож за кругом в землю воткни. Ну и жди. В полночь лай собачий услышишь, да страшный такой, что волос на голове в щетину идет. Прибежит в пещеру лохматый черный Пес, ростом с лодью хорошую. А ты не пугайся. Тогда и дружба пойдет. Будет Пес Грумаланский в промысле помогать: лаем на добычу наводить. Другие того лая не слышат. А кто с Псом подружился, по лаю только и ходит. То оленей без числа настреляет, то тьму гнезд гагачьих найдет, то стада гусей большие. А то Пес ему в кулемки сотнями песцов загоняет… Да недаром дается счастье-то! Сказывают старики, если охотник тот помрет на острове, земля его не примет. Так и торчит сухой, как дерево, где-нибудь меж скал…
Степан умолк, молчали и остальные. Незаметно под сказку Степана прошел час. Еще один час из многих-многих часов бесконечной зимовки.
Вот так в пургу, у огонька, возникла когда-то легенда про Грумаланского Пса. Постепенно обрастала она все новыми и новыми поворотами и подробностями, придуманными у печки в ненастье, долгой зимней ночью.
Страшный порыв ветра потряс избу. С новой силой завыл и загудел полуночник. Огонь в печи погас, только несколько красных звездочек еще боролось с серой пеленой бархатного пепла.
— Будем ложиться, братцы. Ванюха, прикрой ставень, холодит что-то полуночник, норовит вовсе нас снегом завалить. — Алексей еще что-то пробормотал про себя и стал укладываться поудобнее на медвежью шкуру.
Скоро мерное дыхание спящих было слышно со всех концов горницы. Только Ваня долго не мог уснуть. При каждом ударе ветра его глаза широко раскрывались. Казалось, что вот сейчас в избу вбежит страшная черная собака. Сквозь дикие стоны ветра ему чудился лай, то громкий, где-то совсем близко, то едва слышный.
«Вот бы подружить с Грумаланским Псом-то! Добыл бы оленей поболе… а помру, то не страшно, коли и деревом стану… Старуха Цинга лютее… Отец сказывал, живой гнить будешь…»
Наконец и Ваня заснул на мягких шкурах..."
"...— Ну, показывай ларчик свой, посмотрим, чем еще удивить нас собрался.
Вскрыв ящик лезвием топора, Алексей вынул оттуда кусок синего шелка, сильно поблекшего от времени, на котором были изображены какие-то святые. В одном углу золотом был вышит диковинный зверь, а под ним написано славянской вязью: «Господин Великий Новаград».
— Да это, братцы, стяг новгородский, видишь, с правой стороны древко было. Вот и следы остались, раньше-то древко всегда с правой стороны бывало.
Все залюбовались тонкой работой, расписное шелковое знамя, как скатерть, закрыло стол. Это было большое полотнище, срезанное сбоку, углом, аршин пяти в длину и шириной в два аршина.
— Думаю я, стяг этот из самого Новгорода привезен. Вышивать новгородцы мастера были, — сказал Алексей, разглаживая толстый шелк знамени.
— Значит, верно старики сказывают, что наши поморяне со спокон веков на Грумант плавали, — обратился к Химкову Федор. — Ведь вот еще Великий Новгород салом, да шкурами, да моржовой костью с заморскими странами торговал. Охотники наши в Студеном море для него промышляли. Трудами дедов и прадедов наших богатым и сильным Новгород стал.
— А я, Алексей, слыхал, — перебил Шарапов, — дед Никифор сказывал, — знаешь Никифора-то, мезенский наш? — дацкий король на Грумант собрался ехать — это при Грозном царе было, — да дорога ему неведома оказалась. Так он письмо написал, чтобы нашего промышленника Павла Никитина сыскали. Наслышан был король-то, что Никитин на Грумант, почитай, каждый год плавал, все места там знал…
— А вот Амос Корнилов прошлую зиму в Петербурге у Михаилы Васильича гостил, и Ломоносов ему карты аглицкие да немецкие показывал. Там Грумант-то наш Шпицбергеном прозывается. Сказывал Амос, будто галанский корабельщик Баренц один раз Грумант издали увидел да Шпицбергеном прозвал, и с тех пор так его называть стали.
— Ну-к что ж, знатный, видать, галанец-то был, потому и остров звать стали, как он приказал, — вмешался Степан. — Русские-то наши все простые мужики, разве их послушают короли да князья!
— И еще Амос сказывал: мало писали поморяне книг о плаваньях-то своих, — продолжал Алексей. — Иноземцы, те все подробно описывали да еще и врак полный короб прибавляли. Ежели бы им такие плаванья, как наши деды ходили, вовек бы в песнях не напелись и в колокола не назвонились.
— А может, русские книг потому не писали, что не считали за диковинку на Грумант ходить, — не то спрашивал, не то отпевал Федор. — Справляли поморяне свою работу, обычное дело — и все. Тут и писать нечего. А иноземцам в Студеном море редко бывать приходилось, вот и писали. Да и бумаги в те времена мало было. Чертежи, и те, случалось, на березовой коре рисовали.
— Правильно говорите, братцы, — удовлетворенно сказал Алексей. — Русские ни в каком деле иноземцам не уступят, а наипаче в кораблеплавании во льдах грумаланских. Нет мореходов таких, чтобы с нашими поморами в один ряд пошли, оттого и иноземцы отказаться не могут. Слушайте дале: видал еще Амос у Михаилы Васильича карты римские або францужанские. Море-то наше Студеное там Московским морем названо — русским то есть. Тут уж, видно, францужанам отступиться некуда было…
Горячо обсуждали поморы свои плавания. Вспоминали своих предков, древних русских мореходов, делали предположения, как могла попасть сюда, на остров, лодья с новгородским флагом и когда она погибла.
Наговорившись вдосталь, снова обратились к ларчику. Вынули с пригоршню монет, поглядели на деньги Великого Новгорода, чеканные, со зверями да воинами в латах.
— А это что? — Ваня вынул из ларчика большой сверток бересты и кусок пергамента.
Алексей развернул пергамент и долго его рассматривал. По листу тянулась извилистая линия с большим числом надписей и пометок.
— Да ведь это Грумант наш тут нарисован… и путь лодьи этой…
Мореходы склонились над пергаментом, изучая старинную карту Груманта.
— Вот берег Большого Беруна, ишь, сколь северно лодья-то забралась. А вот и Малый Берун — наш остров. Вот остров, у которого лодья погибла, — твой Моржовый остров, Ваня. Хорошо чертеж сделан, по тем временам лучше и нельзя было.
Химков отложил в сторону карту и стал разбирать записки на кусках березовой коры.
— Братцы, да ведь записи эти кормщик Тимофей Старостин вел… вот тут указано. Слыхали, может, род Старостиных древний, многим известный. Да сколь их тут! — воскликнул Алексей, перебирая согнутые полоски березовой коры, густо исцарапанные угловатой скорописью. — Как свободнее будет — займемся, почитаем.
— Отец, посмотри, вот еще бумага… Печать какая большая на ней поставлена и год… — мальчик как будто споткнулся и, пораженный, произнес несколько неуверенно: — Тысяча четыреста шестьдесят восьмой год!
Алексей распрямил большой свиток и долго мучился, стараясь понять текст: многие буквы выцвели, расплылись. Трудно было уловить смысл в старинных витиеватых фразах. Наконец он поднял голову:
— Ну и ну! Нашел ты, Ваня, грамоту посадницы новгородской боярыни Марфы Борецкой. Прописан в ней приказ сыновьям Антону да Феликсу… Осмотреть-де должны сыновья поморскую землю от Колы и до самых Холмогор. И Грумант-остров осмотреть им было велено… На промыслы разбойные, на добычу морского зверя, значит, посадница книги приказные завести велела. Все становища в эту книгу записать. Шкуры, сало да кость моржовую велела Марфа без остатка купцам новгородским продавать. Да еще писано в грамоте про рыбу великую — кита. Хотела, видно, посадница китовый промысел на Груманте завести… Тут много еще написано, только разобрать не можно… Да вот еще: в поход велела две лодьи снарядить, каждому сыну свою лодью иметь. Сыновья, ежели что, помогу друг другу оказывать должны…
— Ишь, куда добралась правительница новгородская! Видать, деньги шибко нужны были, ежели сынов своих за шкурами да клыками в море погнала, — усмешливо сказал Степан.
— Слыхал я и про это, — пробасил Федор. — На Груманте Антона да Феликса бог спас, а в Двине утонули. Марфа, сказывают, много горевала по сыновьям-то. Храм построила на гробах ихних, в Карельском устье стоит, видел я.
— Хитрая баба была Марфа Посадница, — говорил Алексей. — Зазналась, выше Москвы стать хотела. Воевать Москву собиралась. Только народ русский не пошел противу своих-то. Наши, двинские, еще раньше под великим князем Московским быть хотели. Отдались было под его руку. Да не дала знать новгородская, отбила Двинские земли в обрат. Людей сколь сгибло, по приказам новгородским замученных за верность Москве. Былины про то сложены.
Химков повернулся к сыну. — Вот, Ваня, видел теперь, какие деды наших дедов лодьи строили? Не хуже теперешних. Д Грумант-то остров — древняя землица русская. И эта лодья не первая, сюда много раньше корабли поморские хаживали.
Отложив в сторону Ванины находки, Алексей задумался, глядя куда-то в сторону.
— А скажи, сынок: как лес-то на лодье — не вовсе загнил? Годный будет, ежели карбас большой ладить из того леса?
Федор и Степан взглянули на мальчика, и глаза их загорелись надеждой.
— Да так, отец, думаю я, лес-то крепок еще. Если лодью ту разобрать да добавить плавника малость, то и карбас может выйти.
— Тогда вот что: поедем на тот остров, поглядим вместе да и решим, как быть...
...
...
"...
На следующий год откупщик сальных промыслов граф Петр Шувалов послал к тому острову свое судно — галиот «Николай и Андрей». Капитан галиота нашел и остров и становище поморов на нем.
Вступив на берег, капитан назвал остров Алексеевским, в честь русского морехода Алексея Химкова, прожившего на нем шесть лет.
Но напрасно стали бы мы искать на карте Алексеевский остров. Нет на ней и Студеного моря, нет и Груманта, нет Берунов — ни Малого, ни Большого. Баренцево море, а не Студеное, написано на карте. Шпицбергеном назвали Грумант. Остров Эдж, а не Алексеевский остров обозначен там
Не обратили внимания невежественные правители царской России на труды поморов. Много славных имен русских мореплавателей было погребено в пыльных архивах и забыто. Много чужих имен незаслуженно попало на карту нашей родины
А народ русский не забывает и никогда не забудет подвигов сынов своих, отважных мореходов и землепроходцев.
Не забудет он первооткрывателей Груманта кормщиков Старостиных. Не забудет Алексея и Ивана Химковых, Федора Веригина, Степана Шарапова...
На следующий год откупщик сальных промыслов граф Петр Шувалов послал к тому острову свое судно — галиот «Николай и Андрей». Капитан галиота нашел и остров и становище поморов на нем.
Вступив на берег, капитан назвал остров Алексеевским, в честь русского морехода Алексея Химкова, прожившего на нем шесть лет.
Но напрасно стали бы мы искать на карте Алексеевский остров. Нет на ней и Студеного моря, нет и Груманта, нет Берунов — ни Малого, ни Большого. Баренцево море, а не Студеное, написано на карте. Шпицбергеном назвали Грумант. Остров Эдж, а не Алексеевский остров обозначен там
Не обратили внимания невежественные правители царской России на труды поморов. Много славных имен русских мореплавателей было погребено в пыльных архивах и забыто. Много чужих имен незаслуженно попало на карту нашей родины
А народ русский не забывает и никогда не забудет подвигов сынов своих, отважных мореходов и землепроходцев. Не забудет он первооткрывателей Груманта кормщиков Старостиных. Не забудет Алексея и Ивана Химковых, Федора Веригина, Степана Шарапова.
- Любой текст это труд, если вам понравилась статья, то поддерживая автора - вы показываете, что оценили то, что он потратил свое время и силы.
- Автор получает небольшую финансовую помощь от вас, у него появляется больше стимула сделать еще лучше.
- Статья, которую поддерживают пользователи попадет в рейтинг по поддержке на главной странице Конта, что принесет ей больше просмотров и откликов, а значит, поддерживая статью вы помогаете автору продвигать его точку зрения.
Австрийский журналист Крис Вебер: Россия запускает неядерную межконтинентальную баллистическую ракету в качестве предупреждения о недопустимости дальнейшей эскалации.Фракция поджигателей войны го...
Новая вундерваффе прилетела в завод Южмаш. Это шесть раздельных блоков по шесть боеголовок в каждом - хотя, поговаривают, их может быть и 8х8, что зависит от конфигурации и задач. Пока ...
Оценили 45 человек
117 кармы