Личное ощущение Великого праздника

Личное отношение у меня с детства и в основном от отца, через его рассказы, хотя фронтовиком он не был.

Самое яркое его воспоминание, когда он, четырнадцатилетний мальчишка, воспитанник московского интерната, эвакуированного по суетливому недоумию в западное Подмосковье, попал в перекрестье прицела немца.

Лето 1941 года, отец сбежал в самоволку, за подростками особо не приглядывали, и валялся где-то на поле, в стогу, наслаждаясь кратковременной свободой. Услышал гул самолёта и увидел вдруг слева и справа от себя фонтанчики пыли. Это летел отбомбившийся по столице немец. Летел, и со скуки решил пострелять по движущейся мишени — по мальчишке. К счастью, не попал. По стечению обстоятельств отца на войну не взяли. В октябре 1944 года ему исполнялось 18 лет. В ожидании даты и неминуемой после неё повестки выпускник того самого интерната шатался по столичным улицам, не зная, куда себя приткнуть. Увидев на столбе объявление о наборе в архитектурный техникум, поплёлся по указанному адресу, и благо рисовал на мой дикарский взгляд бесподобно (от природы или от Бога, это кому как нравится) да ещё и был педантом-отличником — поступил. Оттуда на фронт уже не брали, понимали, что страну надо восстанавливать, готовили кадры. Но я не об этом.

О том, что сам ребёнком застал и запомнил ветеранов, когда их ещё было много, бодрых, а вместо слова «ветеран» употреблялось «фронтовик» или же тихая с достоинством констатация «воевал», — и то: — если возникал повод. Запомнил их в том возрасте, в котором пребываю сейчас сам и даже моложе. Громких, румяных, обаятельных выпивох, балагуров, умниц. Будто извлечённых из «Белорусского вокзала». Весёлых, полных сил, на порядок веселее меня нынешнего. Ещё и талантливых. Это я тоскливый, а они яркие. Они приходили к нам, или родители брали меня с собой на какие-нибудь лихие попойки, где дым коромыслом, ибо меня было тупо не с кем оставить. А я тому и счастлив. Я вообще любил взрослых, со сверстниками томился. Этих же любил сильнее прочих. Было в них что-то.

Помню артистического остроумца Олега Жагара, громогласного и живописного, ко всему прочему неутомимого рыболова, на чём они с отцом кратковременно и сошлись. Восторженные характеристики Жагара легко найти в сети. Тогда как Евгения Кавина знаю, наверное, только я один да его потомки. Кавин хромал, ходил с палочкой, что не помешало ему стать заядлым автомобилистом-походником. Они вообще деятельно любили жизнь, пытаясь всё на свете успеть. Легки были на подъём. В штыковую прыгнувшему во вражеский окоп Жене Кавину немец воткнул в спину нож. К счастью, не совсем фатально. Не успел. Немца фатально пресёк кто-то из наших. После войны хромой человечек с тяжёлой прыгающей походкой легко, как фронтовик, поступил в МАИ, так тогда назывался нынешний МАрхИ, отучился, женился, состоялся. Другие фронтовики тоже представали перед моими глупыми детскими глазами. А я их любил. А потом всё кончилось.

А о Победе что сказать? Повезло. Могли бы и не успеть. Полгода ещё, и фау-три какое-нибудь, успех атомного проекта, сепаратный мир с Западом, отбитые Арденны, обескровленные, держащиеся на волоске русские, то есть мы, и всё. И — ад. И перемирие. И равновесие, переходящее в ползучее доминирование на сырых, липких ещё костях. Или в сорок первом. Перелом хребта. Откат. Столица в Куйбышеве. Медленное тягучее вымирание. Враг ведь наш инфернален. Он за пределами добра и зла. Вернее, он — зло абсолютное. Как тот лётчик, метивший в мальчишку ради забавы. Ясный пень, история не терпит сослагательного наклонения. Но мы-то знаем, что терпит. Не будь нашего старания и вышней воли, всё могло бы статься совсем по-другому. Мог бы Всевышний и руками махнуть, и умыть их на манер одного нечестивого римлянина. Но не махнул и не умыл. Внял. Значит, достойны оказались.

Достойны оказались те, кого помним мы, такие как я, и старше, полными сил. Единственный ведь праздник, когда помним, что празднуем. Чувствуем, плачем, чтим. Других таких праздников не имеем. Остальное — ветхая и/или сомнительная история. А тут нет. Тут как пролетевший миллиметром мимо кирпич, как крутой на чудовищной скорости поворот, как чудом раскрывшийся запасной парашют. Повезло. Могли бы и не успеть. Не будь кровного старания наших родителей, всё могло статься совсем по-другому. Как — страшно даже подумать. 

Михаил ДРЯШИН