Воспоминания о Великой Отечественной войне .

Иван Данилович Лысенко родился в селе Табунщиково Ростовской области в семье колхозного кузнеца Данилы и крестьянки Веры, дочери уважаемого в округе лесника Акима из близлежащего рукотворного Горного леса. Уважение Аким заслужил тем, что как-то раз в одиночку усмирил троих вооружённых бандитов и вернул украденные из церкви села Табунщиково ценности.

                                Лысенко Иван Данилович (08.10.1924-29.10.2015)

В семье из четверых детей (он и три его сестры), доживших до взрослого возраста, Иван был вторым по старшинству. Его отец работал бригадиром. В 1938 году по сфабрикованному делу он был репрессирован, отбывал срок на Колыме, и вернулся с подорванным здоровьем перед началом войны.

В 1939 году Иван окончил 7-летку, и, хотя успешно учился, и учёба давалась легко, пошел работать сначала пастухом, потом пчеловодом в колхозе, а по окончании курсов - трактористом в МТС (машинотракторная станция), базирующуюся в посёлке железнодорожной станции «Горная», в семи километрах от родного села.

Началась война. В конце июля 1942 года Иван участвовал в эвакуации машинотракторного парка. Но в районе Хотунка, в пригороде Новочеркасска, пришлось оставить всю технику, поскольку враг стремительным броском захватил город и отрезал пути к отступлению. Пришлось вернуться в уже захваченное село.

Во время оккупации немцы, расквартированные в домах, выгнали сельчан в подвалы и сараи, но особенно не свирепствовали. Хотя молодёжь старше 18 лет угнали в Германию. Деревенский староста пытался заранее предупреждать семьи о подготавливаемых акциях, и Ваня вместе с другом дважды скрывался в соседнем селе во время проведения очередной кампании. А вот старшей сестре Ивана, Любе, скрыться не удалось, и её вывезли в Германию.

Село Табунщиково освободили от фашистов 12 февраля 1943 года. А уже 11 мая Иван был призван в Советскую Армию. Учебку проходил по военной специальности: первый номер пулемётного расчета, но во время «покупки» (распределения по частям), не захотел долго ждать и на предложение стать автоматчиком сразу согласился, хотя и не особенно представлял, к чему это обязывает.

Так Иван оказался в 32-ой гвардейской дивизии 56-ой армии, ведущей летом 1943 года кровопролитные бои в районе станицы Крымской (ныне город Крымск в Краснодарском крае). Один из холмов вблизи этой станицы в память об ожесточённых боях назвали «Сопкой героев». В Ивановой роте (120 человек списочного состава) за 3 дня наступательных боев в июле 1943 года в строю осталось 3 человека, включая его, ещё одного рядового, и ротного Франчука.

Из воспоминаний Ивана Даниловича Лысенко

«Перед первым боем вечером взводный проводит собрание. Бойцы в основном пацаны по 18-19 лет. Лица напряжены, неизвестность гнетёт, но один боец, хорошо запомнил фамилию – Сологуб, пытаясь как-то приободриться, и, наверное, настроить других, в резких словах клеймит врага и клянётся, что убьёт 100 фашистов. А у меня на такое его обращение возник вопрос: как можно так обещать?..

Во время штурма вражеской позиции рота залегла под пулемётным огнём. Каждый выбирал для укрытия камень или воронку. Я залег за камнем, а недалеко от меня, тоже за камнем, несколько сзади, оказался Сологуб. Лежим, ждём возможности продолжить атаку. Враг тоже затих. Вижу, как, проявляя нетерпение, Сологуб приподнял над камнем голову, желая прояснить обстановку. В тот же миг красное пятно вспыхнуло на его переносице… Даже, наверное, и не выстрелил ни разу, бедолага».

«В момент начала атаки, когда выскакиваешь из окопа, самые тяжёлые - первые секунды, первые шаги. Потом, сдобренный перед этим несколькими глотками спирта, в порыве общего вала, животного крика «Ура-а-а!!!», гулкого топота сотен и тысяч бегущих сапог, стрекота оружия и хлопков взрывов, приходишь в какой-то неописуемый восторг! От пуль земля под ногами кипит! Такое впечатление, что являешься как бы сторонним наблюдателем, что всё это не с тобой происходит. Но, вдруг, наступает миг, когда очнулся снова в реальности – это вблизи взрыв мины или цокот вражеского пулемета…»

«Перед одной из атак, лёжа в окопе, я познакомился с товарищем, который был постарше меня, тоже рядовой, у него проблемы были со слухом. Мы договорились, что я буду бежать немного впереди, и, если противник откроет огонь и потребуется залечь, он увидит, что я делаю, сделает тоже самое. В пылу атаки он забежал на несколько шагов вперёд, и тут вдруг заработал немецкий «Ванюша» (6-ти ствольный миномет типа нашей «Катюши», но меньшей мощности; при работе издавал звук блеющего ишака). Я крикнул ему «Ложись!» и бросился на землю. Падая, я увидел, как он приостановился и оглянулся, в тот же миг посыпался град мин, и одна из них взорвалась рядом, и веер осколков буквально разорвал его, а меня присыпало землей и оглушило…»

«После тех трёх напряжённых, особенно кровопролитных дней, вместе с оставшимся сослуживцем по роте я был в ночном передовом дозоре на линии фронта. Перед заступлением нас проинструктировали, что и как делать. В окопе нас двое, за нами метрах в 15-20 наш основной дозор, человек пять бойцов, а перед нами — немецкий дозор метрах в 20-25. Слышно, как они переговариваются.

С напарником мы меняемся через 1,5-2 часа: кто-то бодрствует, кто-то отдыхает. И вот около трёх часов ночи я заступил на дежурство. Залег на дно окопа, сжимая на груди ППШ. Рядом товарищ прикорнул. Ночь летняя, тёмная. Со дна окопа видны его края, и едва светлая полоска неба. Лежишь, прислушиваешься к каждому шороху.

Вдруг, вижу, мелькнули в окопе в нескольких метрах от нас несколько теней, и быстро и бесшумно направляются в нашу сторону, видно, никого здесь не ожидая. И когда первый буквально завис надо мной, я выкрикнул: «Стой, кто идет?». От неожиданности он на миг оцепенел, время пошло на доли секунд, не отозвался – значит, враг, и в его сторону в мгновение ока я разрядил весь диск.

Наступила тишина. Наши дозорные окликнули нас с соседнего окопа, мы ответили, что все в порядке. Через несколько секунд трое из них прыгнули в наш окоп. Осмотрели место побоища: три вражеских трупа, разведка.

Через некоторое время, едва забрезжил рассвет, во вражеских окопах мы заметили оживление. Началась активная подготовка к атаке наших позиций (потом оказалось, что это была разведка боем). Оценили приблизительно силы наступающих: до двух рот. Так как наш дозор находился метрах в 100-120 от первой линии окопов, направили туда с докладом бойца, моего напарника.

Через некоторое время, видя, что фашисты наступают на нашем участке сравнительно узким участком фронта, решили пропустить его через наши окопы, а самим отойти на фланг и потом ударить по ним с тыла. Так оно и получилось. Когда враг подобрался к нашей линии окопов, там уже их ждали и встретили плотным огнем, враг метнулся назад, а тут мы уже их встретили. В общем, положили всех.

После боя нашли более сотни вражеских трупов. А у нас погиб мой напарник, после доклада он по приказу командира вернулся обратно, не знал, что мы временно передислоцировались и не смогли его предупредить. Немцы его застрелили».

Через много лет на встрече ветеранов бывший ротный Франчук говорил, что он точно готовил представление на награждение Лысенко Ивана Даниловича орденом «Красного Знамени», видно документы на этот орден или не дошли, или потерялись. И получилось, как в поэме «Василий Тёркин» Твардовского: «Нет, друзья, зачем мне орден? Я согласен на медаль». Рядовой Лысенко Иван Данилович был награждён медалью «За отвагу».

А через несколько дней, перед пополнением, ротный направил рядового Лысенко в тыловой пункт за продуктами (сухими пайками). И надо же такому случиться, он там встретил земляка-односельчанина. А тот, как положено, угостил из загашника горячительным напитком. Иван от рюмки захмелел так, что едва мог тащить рюкзак. А сколько надо непьющему пацану после стольких передряг, да еще и неделями не видевшему нормальной пищи?

В общем, земляк отпросился проводить Ивана в расположение части. Правда, по ходу приходилось делиться понемногу с бойцами из других подразделений, отзываясь на просьбу изголодавшихся. И вот, когда друзья приостановились в одном из окопов, послышался резкий возглас: «Немцы!».

Эта вражеская атака оказалась настолько неожиданной, что у пулемета на бруствере невдалеке от бойцов никого не оказалось. Иван, вмиг протрезвев, бросился туда, к освоенному ещё в учебке пулемету, и сразу же открыл огонь. Фашисты были уже рядом, и явно опешили от внезапного пулемётного огня в упор.

Атака захлебнулась. Эти мгновения позволили нашим собраться и дать отпор. Но как отбили вражескую атаку Ваня уже не видел. Перед ним разорвалась граната, вспышка ослепила, осколки посекли руки, сбоку в живот вонзилась пуля.

Потом всплывали только отрывки сознания. Земляк с бойцами передали его санитарам, причем, каким-то нерусским, они его куда-то несли через лес, потом бросили под кустом, опять забытьё…

Потом услышал русскую речь проходящих недалеко бойцов; хорошо, услышали его стон, подобрали. Далее помнит, что принесли его на носилках к большой поляне, сплошь заполненной ранеными, подошел военврач, осмотрев его, сказал: «Ранение в живот, ни капли воды, вода внутрь – это смерть, только смазывать губы». А летнее солнце в зените, жара.

Иван Данилович вспоминал: «Жажда невыносимая, кажется, сейчас готов выпить море. Но помню слова военврача. Идет борьба между жизнью и смертью. Ну, всё, не могу больше, простонал: «Пить!». Старая санитарка подносит кружку с водой, а в голове стук: «Вода – это смерть!». Отказываясь пить, машу головой. Санитарка в сердцах ругается: «То надо им пить, то не надо!..». Рядом на траве лежащий раненый слышу говорит: «Врач сказал, губы смазывать водой». Смазала губы, и лицо обтерла водой…

Подъезжают телеги, запряженные лошадями, на них укладывают раненых для перевозки в медсанбат на операцию. Подхватывают и меня. Слышу громкий ропот в мой адрес: «Нас уже третьи сутки здесь держат, а этого только привезли и уже отправляют…»

Караван медленно движется через перевал. Попадаем под артобстрел. Вдруг резкий толчок, чувствую, что куда-то лечу…

Очнулся в поезде под стук колес и мерное покачивание.

Много лет спустя на встрече ветеранов подхожу к военному хирургу, женщине уже преклонных лет, знаю, что она меня оперировала. Конечно, она меня не помнит, через её руки в войну прошли тысячи. Говорю с чем попал под её нож. Отмечает, что с таким ранением выживал в войну только 1%.

Потом почти год пролежал в госпитале в Кисловодске (сейчас это один из известных санаториев) недалеко от вокзала. Тяжело выкарабкивался, ведь почти треть желудка вырезали. Лечащий врач сказал, что как только очухаюсь – под списание, какой из меня вояка: худой, как скелет, с опухшими едва перебирающими ногами.

В конце апреля 1944 года, когда наши освобождали Крым и шли уже бои под Севастополем, к нам в госпиталь заявился проверяющий и решил, видно, капитально его «почистить от симулянтов». Практически не заглядывая в медицинские карточки, он приказал всем, кто мог вставать с кровати, с вещами на выход, по машинам и на фронт. Под эту раздачу попал и я, так как моего лечащего врача в этот день не оказалось в госпитале. Ребята помогли взобраться в кузов.

Наш путь лежал в Крым. Запомнилось, как сильно нас бомбил немец на Таманском полуострове и во время переправы через Керченский пролив, а особенно в Крыму под Джанкоем: сколько техники попортил, и людей погубил…

Так мы несколько дней добирались до фронта, где на транспорте, а где и пешим строем. Вот тогда мне стало особенно тяжко, поэтому поплёлся я, едва перебирая ноги, в конце колонны. Заметив это, ко мне подбежал молодой лейтенантик и, размахивая пистолетом, потребовал от меня ускорить шаг. Но когда увидел под гимнастеркой причину моей не полной дееспособности, смилостивился, и пристроил меня к кухне в качестве пассажира.

Прибыла наша часть под Севастополь и расположилась во втором эшелоне, но в штурме не поучаствовала. 9 мая 1944 года город был освобождён, и нас послали на переформирование. Здесь же проводилась проверка личного состава на боепригодность. Так я попал на медицинскую комиссию.

Помню, вхожу в большой зал, где за длинным столом расположились члены комиссии, а посреди стола сидит, видно в качестве председателя, седой старик в белом халате и что-то читает в журнале. Я подхожу поближе к столу и вижу, как старик поднимает на меня глаза. Немая сцена, глаза у него расширяются, и он громко и возмущенно спрашивает меня: «Ты что здесь делаешь? Какая … тебя сюда направила? Тебе выживать надо! Комиссовать немедленно!..»

Но домой меня не отпустили, направили меня как специалиста-механизатора в один из колхозов Краснодарского края, там ведь только бабы, старики, да малолетки остались. Пытался я помогать, голова работает, технику знаю, а сил-то совсем нет. Увидели это местные начальники, и похлопотали отпустить меня, как говорится, на вольные хлеба. В общем, окончательно комиссовали, и вернулся я в конце лета в родное село.

Дома стали потихоньку откармливать. Продукты свои: свежие и отварные овощи, фрукты, молоко от своей коровки, и особенно кислое молоко. Так постепенно включился в работу и желудок, стала приходить сила, молодой организм брал своё.

Месяца через два я уже настолько окреп, что вернулся на свою МТС. Рабочих рук, конечно, не хватало, особенно мужских, и те в основном покалеченные, не намного здоровее меня. А в конце войны к нашей МТС прикрепили военнопленных немцев, приходили они каждое утро к нам под конвоем: слесарили, ремонтировали технику.

Когда мы готовили трактора к полевым работам сошелся я как-то с одним немцем, крепким, здоровым парнем, года на два старше меня, он работал в мастерской практически на всех станках, особенно на токарном, а уж в тракторах каждый винтик знал. Так вот на почве ремонта техники мы и сошлись с этим немцем (звали его Эзепт), что-то я ему на немецком (в школе изучал немецкий и меня даже учитель ставил в пример), что-то он мне пытается ответить, так и сблизились.

А уже поднакопив словарный запас, стали мы друг друга выспрашивать: где кто был и где воевал. И выяснилось, что у него в семье было три брата: старший был летчиком и погиб еще в Испании, средний якобы погиб на Восточном фронте, а он сам – пилот пикирующего бомбардировщика, воевал и был сбит над Кубанью. И, что самое интересное, участвовал в налетах примерно в то же время, когда мы переправлялись через Керченский пролив!..

После таких вот откровений он вообще, зная ещё и о моих ранениях, взял меня под полную опеку. Как только у меня забарахлит трактор, он бежит на помощь: «Ваня, отдыхай, я всё сделаю». Действительно, всё, что надо сделает, отрегулирует. Такой командой мы даже в передовики выбились.

Задружили мы с ним по-настоящему, и я частенько ему из дому кое-что вкусненького приносил. Он однажды предложил: «Слушай, Ваня, давай я тебе буду говорить на русском, а ты мне на немецком». И так я свой немецкий язык тогда подтянул, что, проходя мимо отдыхающих в курилке немцев всё понимал, о чем они говорят.

А вскорости он уехал на Родину, так как был из Восточной зоны оккупации Германии, и Советский Союз отпускал их в первую очередь. На прощание он мне сказал: «Ванюшка, если б тогда в небе над Кубанью я знал, что ты там внизу, никогда б не полетел! Вот, такие вот метаморфозы!..»

Потом, в конце сороковых, решил Иван продолжить учебу и получить образование. Он сам подготовился и успешно сдал экзамены в Новочеркасский электромеханический техникум – базовое учебное заведение при Новочеркасском электровозостроительном заводе (НЭВЗ). Хотя уже образовалась семья, и появлялись сыновья, без отрыва от производства, работая уже на инженерной должности по литейному профилю, окончил вечернее отделение Новочеркасского политехнического института.

За высокий профессионализм, добросовестное и ответственное отношение к делу Иван Данилович был неоднократно отмечен заводскими и отраслевыми наградами, а в должности начальника бюро отдела главного металлурга завода участвовал в создании самых мощных в мире электровозов ВЛ 60 и ВЛ 80!

ИСТОЧНИК

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА ЭТОТ БЛОГ