Создание Россией своей атомной бомбы ликвидировало монополию США на обладание ядерным оружием, предотвратило односторонний военный конфликт с его применением и позволило сохранить мир. Это был великий подвиг участников атомного проекта СССР — ученых, инженеров, строителей, государственных деятелей. О том, как создавалась основа ядерного щита нашей страны, в канун 65-летия со дня испытания первого советского заряда для атомной бомбы РИА Новости рассказал участник тех работ, прославленный конструктор ядерных боеприпасов, почетный научный руководитель Всероссийского научно-исследовательского института автоматики имени Н. Л. Духова Аркадий Бриш.
— Аркадий Адамович, что значит для истории день 29 августа 1949 года?
— В этот день мы доказали способность создать свое ядерное оружие и нарушить в этой области монополию Соединенных Штатов, которые готовили планы нападения на нашу страну с применением атомных бомб. Тем самым мы исключили возможность односторонней, безнаказанной ядерной войны. Благодаря этому до сих пор сохранен послевоенный мир.
Надо сразу уточнить, что в августе 1949 года был испытан размещенный на вышке атомный заряд с автоматикой, без корпуса бомбы. Это еще не было полноценным ядерным оружием.
— Наш первый атомный заряд был создан в очень короткие сроки, в полуразрушенной после войны стране. Как такое было возможно?
— Вот это было удивительно. Просто настоящее чудо. Промышленность была разрушена. Погибло множество людей. И руководство страны в таких условиях проявило величайшие мужество, волю и талант, собрав выдающихся специалистов и руководителей, которые смогли за короткое время решить задачу по созданию атомной бомбы, выделило все необходимые ресурсы. А времени было мало. Если бы мы запоздали, американцы могли бы применить ядерное оружие против нас.
Большой удачей было то, что Сталин назначил научным руководителем тех работ молодого тогда Игоря Васильевича Курчатова. Подбор научных кадров для работ по атомной бомбе проводил Игорь Васильевич. Главным конструктором атомной бомбы он предложил назначить Юлия Борисовича Харитона.
Безусловно, создание Россией своего ядерного оружия — это великий подвиг.
— Очень часто доводится слышать, что наша разведка якобы попросту "украла" бомбу у США и поэтому главная роль в создании отечественного атомного оружия принадлежит спецслужбам, а не ученым.
— Это неверно. Так говорят люди, которые не понимают, о чем идет речь. Что значит "украсть" бомбу? Можно добыть какие-то документы, но сами по себе они ничего не будут значить — для их практического воплощения нужны первоклассные специалисты, технологии, нужно создать отдельную отрасль промышленности, это колоссальный объем работ. У специалистов, понимающих, как создаются сложные технические системы, сомнений на эту тему нет.
Между прочим, утверждение, что наше атомное оружие создано лишь благодаря разведке, впервые появилось в Америке в 1950-х годах после разоблачения в США Клауса Фукса — одного из участников американской атомной программы, который добровольно передавал нашей разведке сведения о тех работах. Впоследствии американские журналисты и некоторые ученые в США заявляли, что с помощью разведки Советский Союз овладел секретом не только атомной, но и водородной бомбы. Тем самым Америке было легче объяснить выдающиеся успехи советских ученых.
Наши ученые отдают должное разведчикам. Полученные ими сведения имели особое значение на начальном этапе нашего атомного проекта, до 1945 года. Эти данные заставили руководство страны уделить особое внимание созданию отечественной атомной бомбы и стимулировали работы наших ученых, в том числе Николая Николаевича Семенова, Юлия Борисовича Харитона, Якова Борисовича Зельдовича, достигших значительных успехов в познании атомного ядра еще в предвоенные годы.
Вместе с тем, в том же 1945 году в США была опубликована книга "Атомная энергия для военных целей". В ней был открыто описан ход создания американской атомной бомбы. Люди, принимавшие решение опубликовать эту книгу, были уверены, что мы не сможем быстро создать свою бомбу. Но они просчитались, не учли, что у нас были выдающиеся ученые и, несмотря на все военные потери, сохранился мощный научно-технологический потенциал.
Те, кто говорят о якобы "похищении" бомбы, не учитывают исторический и политический контекст. Нам как можно быстрее надо было показать, что у нас тоже есть атомное оружие. Речь шла о безопасности нашей родины, и поэтому вопрос о техническом приоритете ни у кого не возникал.
Нельзя говорить, что наш первый атомный заряд был полной копией американского. Благодаря разведке, нам была известна лишь его схема, для этого не требовались чертежи. Вся конструкторская и технологическая документация для создания заряда по этой схеме была разработана нашими специалистами.
И хотя к середине 1949 года у нас были научно-технические проработки для создания собственной, оригинальной атомной бомбы, для первого испытания руководством страны было принято решение использовать заряд, созданный по американской схеме. Это было оправданно — ведь в тот период война с Соединенными Штатами могла начаться в любой момент. И опробовать сначала собственную, совершенно новую конструкцию означало бы повысить риск неудачного испытания. Этого нельзя было допустить.
Но уже в 1951 году, во время второго испытания, был использован заряд для атомной бомбы, целиком разработанный нашими учеными. Он был вдвое мощнее и при этом вдвое легче, чем заряд, созданный по американской схеме.
Безусловен приоритет советских ученых в создании первой транспортабельной водородной бомбы, успешно испытанной в СССР 12 августа 1953 года. У США ничего подобного в то время не было, это отмечали и сами американские ученые.
— Есть миф (который, как и всякий миф, не имеет ни одного документального подтверждения), что звания Героев соцтруда за испытание первого нашего атомного заряда получили те, кого в случае неудачи ждал расстрел, а орденами были награждены те, кому предстояли разные тюремные сроки. Мол, так решил куратор атомного проекта Лаврентий Берия, якобы навевавший страх на ученых.
— Никакого страха не было! Была огромная ответственность, стремление защитить Родину. А что касается Берии, то это был выдающийся организатор. Он очень много сделал для создания нашего ядерного оружия. Об этом всегда надо помнить, когда мы говорим о тех работах.
— Пора наконец поставить точку в домыслах на тему нашего атомного проекта?
— Да. Все это говорится как будто с целью унизить наших ученых, нашу страну. А люди привыкают верить таким вещам. Доходит и до попыток принизить героизм нашего народа, победившего в Великой Отечественной войне. И, к сожалению, фашизм в мире сейчас снова возрождается. Допустить этого никак нельзя.
— Аркадий Адамович, вы прошли войну, были разведчиком штаба партизанской бригады. А как вы начали заниматься атомной тематикой?
— В 1940 году я закончил физический факультет Белорусского университета и до войны работал в Институте химии Академии наук Белорусской ССР. После того, как в 1944 году немцы были изгнаны с территории Белоруссии, я был направлен в Москву в рентгеновскую лабораторию Института машиноведения, которую возглавлял выдающийся ученый Вениамин Аронович Цукерман, который затем внес большой вклад в создание методов изучения взрывных процессов c помощью рентгеновской техники. А спустя определенное время, когда решали, кого направить в Саров в конструкторское бюро КБ-11 (ныне Российский федеральный ядерный центр — Всероссийский НИИ экспериментальной физики — прим. ред.), в числе ряда специалистов Института машиноведения направили и меня.
И в 1947 году я впервые попал в Саров. Когда я приехал, то там только начинались активные работы. За короткий срок появились необходимые испытательные площадки для неядерных взрывных экспериментов, корпуса, в которых располагались конструкторские и исследовательские подразделения, жилье.
Я сразу оказался в лаборатории Цукермана, который к тому времени уже работал в КБ-11. Каждый день рядом с помещением, где я работал, проводились взрывы — шла отработка системы автоматики ядерного заряда.
Опыта, конечно, никакого у меня не было, но я его набирался быстро. И Цукерман вскоре уже начал со мной консультироваться, а потом со мной начали советоваться и главный конструктор КБ-11 Юлий Борисович Харитон, и его заместитель Яков Борисович Зельдович, возглавлявший теоретический отдел КБ-11.
Я занимался вопросами, связанными с разработкой электродетонаторов и системы возбуждения детонации атомного заряда. В 1948 году в одном из отделов КБ-11 были получены результаты, свидетельствующие, что скорость продуктов взрыва процентов на 20 меньше величины, необходимой для успешного атомного взрыва, и той скорости, которая была измерена в нашей лаборатории. Поэтому было исключительно важно выяснить истинную величину этой скорости. О возникшей проблеме было доложено в Москву Борису Львовичу Ванникову — начальнику Первого главного управления при Совете министров, которое обеспечивало реализацию атомного проекта. Ванников сразу приехал в КБ-11.
Были проведены независимые эксперименты по проверке полученных данных, один из них возглавлял я. Оказалось, что основной причиной занижения скорости была большая электропроводность продуктов взрыва. Теоретики, и Зельдович в их числе, поначалу в это не поверили.
Но мне удалось Якова Борисовича убедить. Вот с этого по-настоящему и началась моя карьера.
— А что было дальше?
— Впоследствии я стал заниматься созданием новой автоматики подрыва атомного заряда. Здесь речь идет вот о чем. Одним из главных элементов этой автоматики является нейтронный источник. В первое время такие источники помещались внутри заряда, но такой способ имел недостатки, на его основе трудно было создать новые, более эффективные заряды.
Еще в 1948 году Зельдович предложил идею внешнего нейтронного источника, который позволит значительно повысить мощность и безопасность атомной бомбы. Поначалу многие специалисты говорили, что эта идея неосуществима, что такой источник займет целый зал, который невозможно использовать в бомбе. Но идею внешнего источника поддержал Харитон. Была создана отдельная группа, которой было доверено руководить мне. И нам удалось создать миниатюрный источник нейтронов.
В 1954 году эта новая автоматика подрыва была успешно применена при испытаниях атомных бомб на Семипалатинском полигоне. Мощность взрыва возросла в шесть раз. Американцам такого же результата удалось добиться лишь через четыре года.
Работы по автоматике с внешним нейтронным источником поддерживал и руководитель КБ-11 Павел Михайлович Зернов, который помог затем осуществить ее серийное производство.
Когда начались работы по созданию внешнего нейтронного источника, то стали думать, какое предприятие сможет этим заняться. Зернов первым понял и настоял, что надо использовать возможности какого-либо авиационного предприятия, располагающего конструкторским бюро, которое занимается авиационной автоматикой. Такой завод был найден в Москве. В 1954 году он стал филиалом №1 КБ-11, руководителем филиала был назначен выдающийся конструктор танков Николай Леонидович Духов. Он начал работать в Сарове еще в 1948 году, был заместителем Харитона. Там Духов руководил так называемым научно-конструкторским сектором-1 (НКС-1). Это было еще одно замечательное кадровое решение. Хотя Духов и не был атомщиком, но он понимал, он чувствовал, какая конструкторская, технологическая, эксплуатационная документация нужна для создания бомбы в очень сжатые сроки. Он активно участвовал в создании нашего первого атомного заряда, а позднее сам изъявил желание возглавить производство автоматики для ядерного оружия. Я также был направлен на работу в этот филиал, который через два года стал самостоятельным предприятием, заместителем главного конструктора.
— Аркадий Адамович, на скольких испытаниях ядерного оружия вы были?
— Более чем на ста. Поскольку автоматика для ядерных зарядов разрабатывалась и изготавливалась в нашем институте, то ее обслуживание, проверка безопасности и надежности во время проведения испытаний поручались специалистам ВНИИА. Как главный конструктор я не мог стоять в стороне.
— Ядерный взрыв — красивое зрелище?
— Очень красивое! Это непередаваемое ощущение. Взрыв трудно описать и нелегко показать на съемке. Происходит яркая вспышка, которая в тысячу раз ярче Солнца. Световое излучение нагревает облака, и они испаряются, небо сразу становится чистым. Потом, через какое-то время, приходит ударная волна и ужасный грохот. Мне никогда не надоедало смотреть на это явление.
Один раз я допустил ошибку. Дело было зимой. Всем наблюдателям ядерного взрыва всегда выдавали светозащитные очки. А я в тот раз решил так — повернусь спиной к взрыву и буду смотреть на снег. Но отражение вспышки от снега было настолько сильным, что я минут на пятнадцать потерял зрение и ничего не видел. Потом зрение восстановилось.
— Рискованный шаг…
— Я любил испытывать риск. Именно поэтому много лет занимался горными лыжами. Там, если вы ошибетесь, то упадете и покалечитесь. Но именно это чувство риска меня и привлекало. Такой характер. Очень нравилось преодолевать опасность, очень нравилось ощущение полета.
— Работа — это самое большое увлечение в вашей жизни?
— Когда создаешь новый ядерный боеприпас с уникальными характеристиками, то это увлекает, потому что надо доказать, что все будет в порядке и все будет работать.
Я человек увлекающийся, но самое большое увлечение — это создание оружия, которое защитит нашу страну. Вот что вдохновило меня на то, чтобы я занимался теми вопросами, которым я посвятил жизнь. Нельзя было допустить, чтобы какая-либо страна безнаказанно применила ядерное оружие.
Сейчас мне хочется жить, чтобы передать молодым людям те знания, которыми я обладаю, и то чувство личной ответственности за результаты работы, которая всегда была присуща ученым атомщикам моего поколения.
Оценили 9 человек
23 кармы