Добро некстати.

 Царствование, о котором приказано забыть

300 лет назад, 18 декабря 1718 года, в семье герцога Мекленбург-Шверинского Карла Леопольда родилась дочь Елизавета Катарина Кристина, которой суждено было стать правительницей Российской империи.

В марте 1746 года подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка Лев Писарев с командой солдат вез на санях из Холмогор в Петербург гроб с телом молодой женщины. Эту экспедицию он предпринял во исполнение высочайшего приказания:

Ежели, по воле Божией, случится иногда из известных персон кому смерть, особливо же принцессе Анне, или принцу Иоанну, то учиня над умершим телом анатомию и положа в спирта, тотчас то мертвое тело к нам прислать с нарочным офицером, а с прочими чинить по тому ж, токмо сюда не присылать, а доносить нам и ожидать указу; и сие содержать в крепком секрете, чтоб о том никто другие не ведали.

Но до столицы подпоручик покойницу не довез: навстречу ему было послано с нарочным предписание от последней перед Петербургом станции поворачивать в Александро-Невский монастырь. По прибытии тела его еще раз осмотрели врачи. В церемонии погребения в Благовещенской церкви, где уже покоились мать и бабка умершей, участвовали императрица Елизавета Петровна и великая княгиня Екатерина Алексеевна со "знатнейшими придворными персонами обоего пола". Усопшую было велено именовать "благоверною принцессою Анною Брауншвейг-Люнебургской" и объявить народу, что она "скончалась огневицей". Так называли лихорадку, в данном случае – родильную горячку, она же послеродовой сепсис.

Покойница была правительницей Российской империи при императоре-младенце Иоанне VI. Царский агитпроп работал не хуже советского. О царствовании этом было велено забыть под страхом сурового наказания. Императрица Анна Иоанновна умерла 17 октября 1740 года. Елизавета Петровна взошла на престол 25 ноября 1741-го. 13 месяцев и девять дней исчезли из русской истории. Иоанна Антоновича нет ни на Романовском обелиске в Александровском саду, ни на юбилейном яйце Фаберже "Трехсотлетие дома Романовых". Даже на групповом портрете русских монархов, созданном в 2013 году специально для выставки "Романовы. Моя история", Иоанн VI отсутствует.

Полковник Манштейн написал об Анне Леопольдовне: "Она любила делать добро, не умея делать его кстати". Cтранная фраза. Что она означает? Разве бывает добро некстати? И разве неумение делать зло, кстати или некстати, не есть уже добродетель?

Анна Леопольдовна была внучкой Ивана V – старшего царя в дуумвирате, правившем Московским государством в 1682–1692 годах. По смерти Ивана его единокровный брат Петр Алексеевич стал править единолично. Законом от 5 февраля 1722 года он отменил действовавший порядок наследования: отныне русский самодержец мог назначить своим наследником кого пожелает. Но судьба сыграла с Петром злую шутку: он умер, не успев назвать наследника. Потому и престол стал переходить, по выражению историка Ключевского, "по такой ломаной линии", какой не знала ни одна европейская династия.

На пути к Смутному времени

Старшую ветвь Романовых Петр не принимал в расчет совсем. Своих племянниц Екатерину и Анну он выдал замуж по случаю, в политических видах. Мнением самих невест он не интересовался. Анне достался герцог Курляндский, Екатерине – Мекленбург-Шверинский. Третья племянница, Прасковья, долго обреталась в старых девах, пока не вступила в тайный морганатический брак и, стало быть, утратила право наследования. Герцог Мекленбург-Шверинский Карл Леопольд известен был вздорным характером, фразой "Старые долги не надо платить, а новым надо дать время состариться" и прозвищем "обезьяна Карла XII". В декабре 1718 года у герцога и герцогини родилась дочь, нареченная при рождении Елизаветой Катариной Кристиной.

В общении с грозным и могущественным тестем Карл Леопольд держался "почти с рабским унижением", но в семье был тираном. Жалобы Екатерины Ивановны на свое тяжкое положение достигли ее матери, вдовствующей царицы Прасковьи Федоровны, а та написала супруге царя Екатерине Алексеевне:

Государыня моя, милостивая матушка невестушка царица Екатерина Алексеевна, здравствуй, свет мой, купно з дарагим государем нашим батюшкой царем Петром Алексеевичем.... Прошу у Вас, государыня, милости. Побей челом царскому величеству о дочере моей Катюшке, чтоб в печалех ее не оставил в своей милости, также и ты, свет мой матушка моя невестушка, пожалуй, не оставь в таких ее несносных печалех, ежели велит Бог видеть Ваше величество, и я сама донесу о печалех ее. И приказывала она ко мне на словах, что и животу своему не рада, да просит милости слезно, чтоб ей быть с князем в Питербурх и видеть Ваше величество. Приказывала так, чтоб для ее бедства умилосердился царское величество, и повелел бы быть к себе.

Но невестушка отвечала:

Что же принадлежит о неоставлении Вас и Вашего дому, и в том воистинно всегдашнее попечение имеем и желаем с радостию Вам во всех случаях помогать, толко зело сожалеем, что нынешния канюктуры до того не допускают.

В 1722 году конъюнктура изменилась: Петр, которому беспокойный зять докучал и многими иными проблемами, внял слезным просьбам племянницы и разрешил ей с дочерью вернуться в Россию.

До 10 лет Елизавета Катарина Кристина росла в бабьем царстве царицы Прасковьи – подмосковном Измайловском дворце, где царили нравы простые и грубые. Но в феврале 1730 года в ее судьбе произошла резкая перемена: по смерти 14-летнего императора Петра II вследствие сложной дворцовой интриги на престол взошла ее тетка, герцогиня курляндская Анна Иоанновна. Старшая ветвь Романовых стала главной. Своих детей у новой императрицы не было. Взоры вельмож и иноземных дипломатов обратились к ее единственной племяннице.

Принцесса Анна, на которую смотрят как на предполагаемую наследницу, находится сейчас в том возрасте, с которым можно связывать ожидания, особенно учитывая полученное ею превосходное воспитание. Но она не обладает ни красотой, ни грацией, а ум ее еще не проявил никаких блестящих качеств. Она очень серьезна, немногословна и никогда не смеется; мне это представляется весьма неестественным в такой молодой девушке, и я думаю, за ее серьезностью скорее кроется глупость, нежели рассудительность.

Так писала своей приятельнице в Англию леди Рондо, жена английского посла при петербургском дворе.

Однако легитимной была и претензия младшей ветви Романовых в лице потомков Петра – его младшей дочери Елизаветы и внука, сына Анны Петровны принца Гольштейн-Готторпского Карла Петера Ульриха, о котором Анна Иоанновна говорила: "Чертушка в Голштинии еще живет".

Вице-канцлер Остерман и обер-гофмаршал Рейнгольд Густав Левенвольде убедили императрицу не назначать наследницей племянницу во избежание "неудобства видеть большее почтение к принцессе, нежели к императрице". Права племянницы следовало укрепить достойным браком. Выбор пал на принца Брауншвейг-Вольфенбюттельского Антона Ульриха. Его родовитость не вызывала сомнений. Он был племянником императрицы Священной Римской империи, братом будущих королев Пруссии и Дании. По плану Остермана и Левенвольде наследника следовало избрать из мужского потомства от этого брака, "не стесняясь правом первородства", то есть не по старшинству, а по способностям.

Антон Ульрих прибыл в Петербург 3 февраля 1733 года и в тот же день познакомился с 14-летней невестой. В мае принцесса приняла православие и была миропомазана в Анну Леопольдовну. Юная девица послушно исполняла все положенные светские обязанности, но при этом, по свидетельствам царедворцев и иностранных дипломатов, безмерно скучала. Ее страстью было чтение. Генерал-поручик Эрнст Миних, близко знавший принцессу, рассказывает:

​Хотя она привезена в Россию на втором году возраста своего, однако, пособием окружавших ее иностранцев, знала немецкий язык совершенно. По-французски разумела она лучше, нежели говорила. До чтения книг была она великая охотница, много читала на обоих упомянутых языках и отменный вкус имела к драматическому стихотворству. Она мне часто говаривала, что нет для нее ничего приятнее, как те места, где описывается несчастная и пленная принцесса, говорящая с благородною гордостью.

Столь романтически настроенной барышне, которой невзрачный, хоть и породистый жених не внушал никаких нежных чувств, нельзя было не влюбиться в прибывшего к петербургскому двору импозантного красавца, саксонского посланника графа Морица Карла Линара. Это было настоящее любовное приключение, которого так жаждала юная и неискушенная душа Анны, с секретной перепиской и тайными свиданиями. Граф, разумеется, не мог рассчитывать на брак, но стать, по примеру Бирона при Анне Иоанновне, всесильным фаворитом, а то и регентом при малолетнем самодержце – эта дерзкая цель вскружила графу голову и заставила потерять бдительность. Его роман с наследницей стал известен Тайной канцелярии. Анна Иоанновна потребовала от Саксонии отозвать нахала. (В январе 1741 года Линар вернулся, снова в посольском статусе, и роман вспыхнул с новой силой, но достигнуть положения Бирона Линар не сумел и не успел.)

В июле 1739 года австрийский посол маркиз Ботта официально от имени императора Карла VI просил руки Анны Леопольдовны. На церемонии обручения, как утверждает леди Рондо, невеста обрыдалась:

Обер-гофмаршал и князь Черкасский ввели принцессу, она остановилась прямо перед ее величеством, и та сказала, что дала принцу согласие на брак с нею. При этих словах принцесса обняла свою тетушку за шею и залилась слезами. Какое-то время ее величество крепилась, но потом и сама расплакалась.

12 августа следующего года у молодых супругов родился сын Иван. А в октябре слегла от тяжкой хвори государыня Анна Иоанновна. На смертном одре она подписала манифест о назначении наследником своего внучатого племянника Иоанна, но о регенте при царе-младенце в бумаге не было ни слова.

Герцог Бирон немедленно созвал совещание кабинета, на котором заявил, что "при положении сих дел крайне важно и полезно правление государства вверить такой особе, которая не токмо достаточную снискала опытность в делах государственных, но также имеет довольно твердости духа непостоянный народ содержать в тишине и обуздании" и что принцесса Анна "по природной нежности сердца своего" на такую роль никак не подходит. Участники совещания, "предусматривая, что не токмо тщетно, но и крайне опасно будет на сие прекословить", решили просить императрицу назначить регентом Бирона. Однако Анна Иоанновна медлила, и герцог был вынужден просить Анну Леопольдовну, чтобы она походатайствовала об этом назначении перед императрицей. Но принцесса оказалась смелее придворных интриганов. Она ответила, что "никогда не мешалась в дела государственные, а при настоящих обстоятельствах еще менее отваживается вступать в оные" и обращаться к императрице "отнюдь не соглашается". Узнав об отказе, кабинет-министры ездили к принцессе и пытались убедить ее, но получили тот же ответ.

Герцог все же продавил свое назначение регентом. После кончины императрицы, последовавшей 17 октября, "ежедневно ожидали, что как принц, так и принцесса или выедут из государства, или должны будут в отдаленном месте милостивым довольствоваться подаянием". Однако уже 8 ноября фельдмаршал Миних убедил Анну Леопольдовну избавить Россию от ненавистного временщика. В третьем часу ночи офицеров Преображенского полка, несших службу в карауле Зимнего дворца, вызвали в покои принцессы. Анна Леопольдовна вышла к ним в сопровождении фельдмаршала Миниха.

Миловидное лицо принцессы было бледно, глаза заплаканы; нетвердым, прерывающимся от сильного внутреннего волнения голосом, она, в коротких словах, передала офицерам, что регент империи, герцог Курляндский Бирон, ежедневно наносит ей и ее супругу всевозможные оскорбления и унижения; что он намеревается выслать ее с семейством за границу, с целью захватить окончательно в свои руки правление государством; что она не может более переносить его грубых и неблагородных поступков с ней, считает обязанностию своей, для общего блага, противодействовать его честолюбивым замыслам и потому решилась арестовать его; что поручение это возложено ею на фельдмаршала Миниха и она надеется, что офицеры, всегда отличавшиеся преданностию к государю и отечеству, не откажутся повиноваться и помогать своему начальнику в предприятии, от исхода которого зависит счастие и спокойствие целой империи.

Офицеры изъявили полнейшую готовность исполнить приказ.

Ответ этот привел Анну Леопольдовну в такое восхищение, что она, зарыдав, бросилась на шею к фельдмаршалу; потом обняла офицеров и умоляла их не медлить.

Обреченное царство

22-летняя Анна стала полноправной правительницей. По наблюдению ее современного биографа, изучившего документы этого краткого царствования (парадоксальным образом архив этот сохранился именно потому, что был определен на секретное хранение), правительница на первых порах прилежно трудилась, вникала в содержание поданных ей бумаг, о чем свидетельствуют подробные и дельные резолюции. Но со временем ее пыл угас, чему немало способствовала неповоротливость государственной машины.

Многие толковали о неспособности правительницы к государственным делам, но некоторые придерживались противоположного мнения.

Я лично, насколько мне удается наблюдать ее высочество, не могу не признать в ней значительных природных способностей, известной проницательности, чрезвычайного добродушия и гуманности, но она несомненно слишком сдержана по темпераменту.

Так докладывал в Лондон английский посол Эдвард Финч в июне 1741 года.

Не способна она оказалась к подозрительности и закулисным проискам, и гуманность ее была не ко двору. Переворот Елизаветы Петровны, равно как и последовавшее за ним заточение ее и ее семейства в Холмогорах (поначалу местом их содержания был определен Соловецкий монастырь, но по зимнему времени узников невозможно было туда доставить) она приняла со стоической покорностью. Жить в заключении ей оставалось пять лет.