Александр Бучкури (1870—1942). «Вывод». 1905. Картина ученика Репина как нельзя лучше иллюстрирует, как обстояло дело с семейным правом и правом на развод в дореволюционной сельской России
Напомню, что эта серия постов посвящена не истории СССР, и даже не законам истории вообще, а общим законам эволюции. Правда, рассмотрение сильно уклонилось в сторону истории, и именно советской истории, но в основном потому, что эта тема вызвала больший интерес, чем всё то же самое на примере, скажем, биологии. Однако и история СССР здесь рассматривается исключительно через призму законов эволюции, один из которых ранее формулировался так: невозможно изменять окружающий мир, не изменяясь при этом самому. Чем больше изменения — тем значительнее будут и собственные изменения.
Иначе говоря, всё новое, вступая в мир, обладает максимальной энергией разрушения. Но когда место под солнцем завоёвано, новое как бы ложится, укладывается в тот отпечаток, который оставили в мире его предшественники, и потому перенимает многие их черты. Первую половину этого закона для истории социализма, между прочим, прекрасно выразил Александр Иванович Герцен: «Социализм отрицает полнейшим образом весь старый порядок вещей с его правом и представительством, с его церковью и судом, с его гражданским и уголовным кодексом, — вполне отрицает так, как христиане первых веков отрицали мир римский. Такое отрицание – не каприз больного воображения, не личный вопль человека, оскорблённого обществом, — а смертный приговор ему, предчувствие конца, сознание болезни, влекущей дряхлый мир к гибели и к возрождению в иных формах.
Современное государственное устройство падёт под протестом социализма; силы его истощены; что оно могло дать, оно дало; теперь оно... не в состоянии ни дальше развиваться, ни остановить развитие; ему нечего ни сказать, ни делать, и оно свело всю деятельность на консерватизм, на отстаивание своего места». О дальнейшей судьбе христианства позднее коротко высказался В.И. Ленин: «Христиане, получив положение государственной религии, «забыли» о «наивностях» первоначального христианства с его демократически-революционным духом». Конечно, ни первоначальное «наивное» отрицание, ни последующая «забывчивость» отнюдь не были случайны. Христианство, как и социализм, чтобы войти в мир и завоевать себе место в нём, должны были подвергнуть его полнейшему отрицанию. Это вовсе не было чьей-то прихотью или блажью, свойством чьей-то личности, это было абсолютной необходимостью. Но чтобы закрепить завоёванное в мире место, потребовалось точно так же принять на себя отпечаток прошлого, и это тоже не было «капризом больного воображения» или чьей-то личной «изменой»: такова была железная логика истории.
Промежуточные итоги этого процесса спустя полвека после Герцена с удовольствием подводил сменовеховец Николай Устрялов: «Была «немедленная мировая революция»; — сейчас в порядке дня ориентация на мировой капитализм, отказ от экстремистских методов борьбы с ним. Был боевой воинствующий атеизм; — сейчас в расцвете «компромисс с церковью». Был необузданный интернационализм; — сейчас «учёт патриотических настроений» и приспособление к ним. Был правовернейший антимилитаризм; — но уже давно гордость революции — красная армия. — Можно продолжать эти антитезы до бесконечности. [...] Фундамент новой России закладывается Революцией, сжёгшей старую Россию».
«До бесконечности» — это замечено очень верно. Буквально в каждой области, которую затронула революция, она начинала с максимального, всеобъемлющего отрицания, по Герцену, но заканчивала примирением с прошлым в какой-то промежуточной точке. Иначе и быть не могло, и никогда не бывало... Вот мы и продолжаем рассматривать эти антитезы «до бесконечности», хотя, возможно, пора уже подводить черту под списком (который неисчерпаем) и переходить к рассмотрению следующих законов эволюции, ведь их осталось ещё немало.
Но давайте рассмотрим ещё одну важную общественную область, где тоже проявился всё тот же неумолимый закон. Речь идёт о сфере семейной и половой жизни. С чего начинала в этой области революция? Ярче всего, пожалуй, это иллюстрирует заглавная картина поста «Вывод» художника Александра Бучкури (1905 год).
Что такое «вывод»? «Выводом» называли прогон обнажённой жены-изменщицы через всю деревню с разнообразными унизительными шутками и издевательствами. Вот как А.М. Горький описывал в 1895 году этот обычай. «По деревенской улице, среди белых мазанок, с диким воем двигается странная процессия. Идёт толпа народа, идёт густо, медленно и шумно, — движется, как большая волна, а впереди её шагает шероховатая лошадёнка, понуро опустившая голову... К передку телеги привязана верёвкой за руки маленькая, совершенно нагая женщина, почти девочка. Она идёт как-то странно — боком, ноги её дрожат, подгибаются, её голова, в растрёпанных тёмно-русых волосах, поднята кверху и немного откинута назад, глаза широко открыты, смотрят вдаль тупым взглядом, в котором нет ничего человеческого.
Всё тело её в синих и багровых пятнах, круглых и продолговатых, левая упругая, девическая грудь рассечена, и из неё сочится кровь. Она образовала красную полосу на животе и ниже по левой ноге до колена, а на голени её скрывает коричневая короста пыли. Кажется, что с тела этой женщины содрана узкая и длинная лента кожи. И, должно быть, по животу женщины долго били поленом, а может, топтали его ногами в сапогах — живот чудовищно вспух и страшно посинел. Ноги женщины, стройные и маленькие, еле ступают по серой пыли, весь корпус изгибается, и нельзя понять, почему женщина ещё держится на этих ногах, сплошь, как и всё её тело, покрытых синяками, почему она не падает на землю и, вися на руках, не волочится за телегой по тёплой земле… А на телеге стоит высокий мужик, в белой рубахе, в чёрной смушковой шапке, из-под которой, перерезывая ему лоб, свесилась прядь ярко-рыжих волос; в одной руке он держит вожжи, в другой — кнут и методически хлещет им раз по спине лошади и раз по телу маленькой женщины, и без того уже добитой до утраты человеческого образа». Горький пояснял: «Так наказывают мужья жён за измену; это бытовая картина, обычай, и это я видел в 1891 году, 15 июля, в деревне Кандыбовке, Херсонской губернии, Николаевского уезда. Я знал, что за измену у нас, в Заволжье, женщин обнажают, мажут дёгтем, осыпают куриными перьями и так водят по улице. Знал, что иногда затейливые мужья или свёкры в летнее время мажут «изменниц» патокой и привязывают к дереву на съедение насекомым. Слышал, что изредка изменниц, связанных, сажают на муравьиные кучи».
Так выглядел «развод» в сельской России. Ну, а в «верхах» общества для развода требовалось согласие церкви, поскольку браки заключала только церковь. Добиться законного развода через духовную консисторию было невероятно сложно, и занимало обычно годы.
Уже Февраль 1917 года поставил вопрос об облегчении этой процедуры. Вот как изображал «церковный брак» либеральный журнал «Бич» в мае 1917-го:
Разумеется, упрощение развода встречало резкое противодействие со стороны православной церкви. На одной из карикатур в том же журнале «Бич» за апрель 1917-го назначенный революцией новый обер-прокурор Святейшего синода В.И. Львов сердито грозился церковникам: «Ваши преосвященства! Ещё два слова против развода, и я заставлю вас развести даже Троицкий мост!..» Но это были только благие намерения, а реально разрубить гордиев узел старых брачных отношений и принять декрет о свободе развода решились лишь большевики. «Нельзя быть демократом и социалистом, — решительно писал Ленин, — не требуя сейчас же полной свободы развода, ибо отсутствие этой свободы есть сверхпритеснение угнетённого пола, женщины». «Мы не оставили в подлинном смысле слова камня на камне из тех подлых законов о неравноправии женщины, о стеснениях развода, о гнусных формальностях, его обставляющих, о непризнании внебрачных детей, о розыске их отцов и т. п., — законов, остатки которых многочисленны во всех цивилизованных странах».
Однако в народе, особенно в его крестьянской гуще, новый декрет восприняли весьма своеобразно. Мы имеем на этот счёт чрезвычайно характерное сообщение газеты «Всё!» за август 1918 года. Газета оппозиционна к большевикам, и заметку свою не без язвительности назвала «Развод по декрету». В ней говорится, что в селе Старицы под Царицыном крестьяне получили лёгкий светский развод на мирской сходке, по новому законодательству, но потребовали от священника закрепить его в церкви. Священник отказался: «Обряда развода нет». Тогда крестьяне придумали по-своему: «Виноватую жену одели в рогожи, в руки дали старый веник, голову украсили крапивой, на груди и на спине повесили большие плакаты с надписями: «я разведённая жена», и под руку с торжествующим мужем, под звон тазов и сковород, с свистом и гиканьем провели через всё село в дом её родителей». Как видим, такой «развод» не сильно отличается по степени позора от того же «вывода»...
Вообще, что касается либеральной прессы, выходившей до августа 1918 года, то она практически моментально после декрета большевиков о светском браке и свободе развода совершила разворот на 180 градусов и принялась всячески высмеивать и поносить эти нововведения. Либеральная газета «Чёртова перечница» в мае 1918 года иронизировала, публикуя пародию на старое бракоразводное объявление адвокатов: «ПО БРАКОРАЗВОДНЫМ ДЕЛАМ нечего ходить по адвокатам. Ступайте в колбасную и разводитесь». Шутка из оппозиционной газеты «Политический балаган» за апрель 1918-го: «Запрещено вступать в гражданский брак более 17 раз в сутки».
Заметка из либерального «Нового Сатирикона» за март 1918 года:
Другая заметка «Нового Сатирикона» за 1918 год, в ней речь идёт, очевидно, о первом в стране гражданском браке между наркомом Александрой Коллонтай и матросом Павлом Дыбенко:
«Ф. Сологуб рассказывает подслушанный на улице отрывок беседы:
— Вы знаете, она (очевидно, Коллонтай. — А. М.) вышла замуж.
— Что вы! Неужели в церкви венчались?
— Ну, зачем же! Просто у себя в записной книжке записали.
Мы уверены, что и способ записи совершённого брака в записную книжку скоро будет оставлен — как способ буржуазный. Просто достаточно будет подмигнуть — и брак совершён. Со своей стороны предлагаем также и наиболее простой способ развода: один из супругов топит другого в Фонтанке. Это тебе не консисторская канитель!».
Журнал также в виде комикса излагал хитроумный «способ» избавиться от надоевшей кухарки. Просто уволить негодную прислугу стало после революции почти невозможно — её права надежно защищала новая власть. Зато можно было вступить с кухаркой в законный брак, а потом мгновенно развестись и сразу выставить её вон — ведь разойтись с женой теперь ничего не стоило... Тут, как видим, либеральный журнал бьёт сразу по двум мишеням: и по праву на развод, и по правам домашней прислуги, которые старалась защитить революционная власть (о чём шла речь в предыдущем посте).
А вот либеральная же газета «Эра» за 8 июля 1918 года в очерке Сергея Тимофеева «Развод» передавала разговоры из коридоров народного суда. Разведённая получила алименты.
«Лицо женщины сияет от удовольствия.
— Как любезно. Я даже не просила денег! — весело говорит она... подругам...
— Ишь, как скоро! Раз-два, и разведены!..
— Легче, чем в трамвай влезть!
— Здесь, брат, в одну минуту разженят!
— Долго ли умеючи.
— А раньше, по-вашему, лучше что ли было? — горячо вступается какая-то женщина в белой косынке, с немолодым болезненно-бледным лицом. — Прежде лет семь надо было по консисториям шляться да сколько денег изводить. А нынче...»
Несмотря на такие мнения, общий вывод газеты был неблагоприятен: раньше с разводами было плохо, но и теперь никуда не годится.
Журнал «Долой богов» в 1923 году писал: «За последнее время у нас царит эпидемия «разводов». Чем она объясняется? Прежде всего тем, что теперь незачем тайком изменять нелюбимой жене или ненавистному мужу. Можно развестись открыто... Затем, теперь меньше стало охотниц беспрекословно выносить побои своего пьяного мужа»... Лев Троцкий объяснял происходящее так: «Уже одно введение института гражданского брака не могло не нанести жестокий удар старой, освященной, показной семье. Чем меньше в старом браке было личной связи, тем в большей мере роль скрепы играла внешняя, бытовая, в частности обрядовая, церковная сторона. Удар по этой последней оказался тем самым ударом по семье... Вот почему семья шатается, распадается, разваливается, возникает и снова рушится... История рубит старый лес — щепки летят».
К разводам в те годы стали относиться достаточно легко, по крайней мере, среди городских жителей, что подтверждает, например, вот этот рисунок:
Реклама подписки на детский журнал «Мурзилка» 1927 года
Заметка из советской печати 1924 года:
Карикатуры из советских изданий на тему лёгкости разводов в СССР:
Рисунок 1927 года
Рисунок 1932 года
Рисунок 1936 года
Заметка 1928 года:
Кроме того, в 20-е годы советский брачный кодекс приравнял «законный» брак к незарегистрированному, фактическому. «Мы издали декрет, — отмечал Ленин, — который уничтожил разницу в положении брачного и внебрачного ребенка...» Поэт Николай Адуев в 1926 году в журнале «Красный перец» высмеивал некоего британского «мистера Квача», который возмущён тем, что большевики хотят всех его любовниц и внебрачных детей приравнять в правах к «законной» супруге и детям:
Мистер Квач оскорблён,
мистер Квач безутешен.
Это и невероятно — но факт, однако!
Гнусные сволочи из Совьет Решен
Посягнули дерзко на таинство брака.
Конечно, Россия — страна преступлений,
Но это уже — из рук вон:
Не зарегистрированные отношения
Предлагает браком считать закон!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Слава господу, мы не так ещё низки,
Слава господу, мы — не большевики».
Кстати, слово «квач» (кисть для дёгтя) — отнюдь не английское. Вымазанные дёгтем ворота в русской деревне означали обвинение в потере «девичьей чести» (тут мы снова возвращаемся к заглавной картине поста). Мужчину же добрачные половые связи не позорили. Поэтому квач и стал символом неравенства женщины.
Но теперь всё было по-новому. По крайней мере, должно было становиться другим... Отрывок из сатирической публикации 1936 года:
(Продолжение следует)
ПОЛНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ СЕРИИ
Оценили 11 человек
14 кармы