"Кровь за кровь". Размышления о причинах красного террора и репрессий (на примере восстания крестьян Западной Сибири в 1921-22 гг.). ...окончание.

2. Портреты палачей.

Не обошел вниманием Лагунов и палачей, которые массово появились в рядах повстанцев:

"Зашевелились разоренные бывшие хозяева Тобольска. Недавний богач С. М. Соболев составил подробный список советских активистов города – партийных и беспартийных, сколотил и вооружил боевую дружину из бывших приказчиков да торговцев. Всем, чем могли, помогали соболевским боевикам знаменитая купчиха Решетова, замаскированный белогвардеец, – начальник первого отделения милиции Клышко и многие другие, обиженные революцией...".

Война закончилась, большевики своих классовых врагов уже не трогали, а вот враги, оказывается, затаились и готовились к мести. Даже списки коммунистов и активистов тайно заготовили. И когда выдалась возможность, враги себя показали. Но ведь точно такие же случаи были и в годы Великой отечественной войны, когда затаившиеся враги массово шли на услужение немецким оккупантам и точно также составляли заранее списки коммунистов. В этом случае получает и логическое обоснование массовых довоенных репрессий. Это сейчас потомки репрессированных купцов, белогвардейцев и т. д. уверяют, что их предков репрессировали невинными. У советской власти был иной жестокий опыт, когда потенциальные враги предавали, убивали и шли на службу врагам советской власти. При этом коммунисты имели опыт прошлого, что их враги, получи возможность, не пощадят даже их семей. Не отсюда ли и та беспощадность приговоров 30-х гг.? Бывшие белогвардейцы, кулаки, богатеи и другие "обиженные" советской власти пошли мстить в 1921 г.:

"Едва к восстанию примкнули белогвардейские офицеры, как тут же стали формироваться следственные комиссии, военно-полевые суды и другие карательные органы, но в большинстве случаев судьбу коммунистов решал самосуд. Заводилами-подстрекателями на таких «судах» выступали, как правило, деревенские богатеи да белогвардейцы, одетые в крестьянские полушубки. Известно немало случаев, когда крестьяне препятствовали самосуду над коммунистами, особенно женщинами, брали их под защиту, прятали, помогали бежать из-под стражи".

Вот как Лагунов вспоминает рассказ своей бабушки о восстании:

"Больше всего нас поразило, что в Малозоркальцево живы и здравствуют бывшие повстанцы, среди них даже один каратель, который собственноручно казнил пленных коммунистов и комсомольцев: раздев донага, подводил несчастных к проруби и ударом кола по голове сбрасывал в воду.

– Почитай, кажну неделю тащил он цельный воз одежи разной, снятой с тех, кого сказнил...".

Далее писатель рассказывает, что в 37-ом за карателем приехала и забрала машина НКВД. Понятно, что советская власть расправилась со своим бывшим врагом, считая его врагом потенциальным. Видимо решили не проверять лояльность бывшего карателя на деле. Вот какими остались в памяти эти каратели:

"Когда народную жизнь сотрясает социальный шторм, со дна общества поднимается нечисть и всплывает на гребень движения. Бандиты, спекулянты, садисты, насильники и иные подонки, отребье и охвостье старого режима и колчаковщины, поспешили примкнуть к восстанию. Этой мрази безразлично было, за что и против кого сражаться, ее притягивала возможность безнаказанно грабить, убивать, глумиться над беззащитными людьми.

"Вот как очевидец описывает вожака емуртлинских повстанцев – матерого спекулянта: «Рыжеватый мужик с саженными плечами и кулачищами, как пудовые гири, Феофан Боровков много лет был мясником, привык к запаху крови. Убивать было его главным влечением, процесс убийства доставлял Боровкову ни с чем не сравнимое наслаждение. Он придумывал изуверские методы пыток и казней коммунистов, лично руководил, любуясь мучениями жертв.

Обильно смазанные скоромным маслом и оттого блестящие волосы Боровкова были пострижены под кружок. На толстом указательном пальце правой руки блестело массивное золотое кольцо. Боровков любил тыкать этим окольцованным пальцем в допрашиваемых коммунистов, всегда выставляя его напоказ. На нем была розовая сатиновая рубаха, туго перехваченная в пояснице витым поясом, суконная поддевка и широченные плисовые шаровары. Ходил Боровков важно в окружении личной охраны из уголовников и именовал себя – Колчак Второй...» Он видел в восстании прежде всего способ даровой поживы. К нему сносили одежду казненных, деньги и ценные вещи из разграбленных домов.

По характеру и повадкам, жестокости и жадности Боровков во многом схож с другими главарями повстанческих соединений, вроде Шевченко, Привалова, Короткова".

Или вот описание еще одной "жертвы" советской власти:

"Одним из организаторов и вожаков восстания в Ишимском уезде являлся уже упоминавшийся нами бывший кротовский лесничий, колчаковец Привалов. После разгрома повстанцев в Ишиме он переметнулся в Тобольский уезд, взбаламутил крестьян в двух волостях, повел их штурмовать город. Привалов прославился диким изуверством и надругательством над пленными. В феврале 1921 года он приказал раздеть донага захваченных коммунистов, посадить в сани и, поливая колодезной водой, возить по селу до тех пор, пока люди не превратились в ледяные статуи".

Сомнительно, что такие упыри, оставь их советская власть в живых, раскаялись, осознали вину, а, самое главное, снова бы не стали активными врагами. Вряд ли коммунисты, да и люди, забыли кровавые события пятнадцатилетней давности, чтобы так же забыть и простить своих врагов.

3. Церковь.

Не была пассивным свидетелем восстания и церковь. Священнослужители проявили себя отнюдь не смиренными богомольцами. Наоборот, церковь не просто поддержала восставших. Многие священники стали палачами и боевиками. Колоритное описания одного такого священника оставил Лагунов:

"Но не только молились за победу повстанцев святые отцы. Были в их среде и активные участники восстания, как ярковский священник Леньков или агарский священник Булатников.

Булатников являлся членом, а впоследствии председателем волостной следственной комиссии повстанцев. По его предложению приговаривались к расстрелу коммунисты и беспартийные советские служащие.

Когда во время одного из боев повстанцам удалось захватить в плен 27 красноармейцев и среди крестьян разгорелся спор об их судьбе, Булатников, узнав об этом, немедленно явился на место судилища и сразу вынес приговор:

– Всех тюкнуть.

– Не твое это дело, батюшка. Уходи, – вступился за пленных один крестьянин.

Но батюшка все же настоял на своем, красноармейцев казнили.

Выступая вершителем судеб пленных коммунистов и красноармейцев, Булатников на следствии определял виновность попавших в его руки людей по глазам.

– У-у, какие дерзкие глаза! – и махал рукой.

Этот взмах означал смертный приговор. Приговоренных Булатниковым учителей, избачей, коммунистов убивали специальным молотком с напаянными зубьями и вилами с зазубренными концами.

При штурме села красноармейцами Булатников забрался на колокольню и оттуда швырял в наступающих самодельные бомбы...".

Потрясающая деталь – крестьяне сделали даже специальный изуверский инструмент для казней, будто имеющихся под рукой топоров и кольев было мало. Видно даже за короткий период восстания обычные убийства уже не удовлетворяли повстанцев, или они таким образом хотели запугать своих противников.

В целом церковь выступила на стороне врагов советской власти, как враг беспощадный и бескомпромиссный:

"По команде архиепископа со всех церковных амвонов загремели могучие голоса, призывая верующих с оружием в руках свергать власть «христопродавцев коммунистов», обещая отпущение всех грехов на земле и вечное царствие Божье на том свете тем, кто прольет кровь или отдаст жизнь свою за «веру православную и заповеди Христовы»".

И куда только делось христианское милосердие и Христовы заповеди у сибирских православных священников? Церковь не осудила ни кровопролитие, ни палачей. Наоборот церковь активно поддержала массовые жестокие убийства, выступив агитатором и пропагандистом жестокостей и казней, даруя убийцам, насильникам и грабителям отпущение всех грехов.

"Очагом повстанцев в Ялуторовском уезде стало село Емуртлинское, а идейным вдохновителем местных повстанцев – священник Герасимов. Каждый отряд, уходивший на бой с коммунистами,- он провожал горячей напутственной речью, обещая воинам отпущение всех грехов.

В Емуртлинское сгоняли пленных коммунистов и красноармейцев со всей округи. Здесь над ними вершили жестокий и беспощадный суд (в состав суда входили три священника) и зверскую расправу. Палачи лютовали и изуверствовали во всю, не страшась божьего гнева: батюшка Герасимов не раз говаривал, «обагривший руки свои поганой кровью коммунистов очищается от грехов». Вокруг Емуртлинского, в снегах, в близлежащем лесу, в оврагах, потом обнаружили около 700 трупов, замученных мужчин и женщин, стариков и подростков... ".

А вот описание панихиды по убитому в бою палачу Привалову:

"Когда палача убили в бою, тело его привезли в Тобольск. Здесь 28 марта в 4 часа дня в кафедральном соборе состоялась пышная панихида, на которой были и Силин, и Желтовский, и прочие члены Главного штаба. Панихиду служили протоиерей Смирнов и два священника. В надгробном прощальном слове Смирнов сказал:

– Нет больше заповеди, нежели заповедь Господа Иисуса Христа; нет большей любви, как та, чтобы душу свою положить за други своя... Покойный герой выполнил заповедь Господа своего полностью, он погиб за нас и за наше счастье. Великий подвиг Михаила Осиповича Привалова обязывает нас следовать его примеру. Все мы, оставшиеся в тылу и не могущие принимать участие в священной войне против тех, кто попрал имя Великого Христа, заповедавшего нам любить друг друга, должны также принимать горячее участие в этой борьбе, кто чем может: пожертвованием, государственной и общественной работой, личной заботой о раненых и больных воинах и, наконец, нашими молитвами...".

И опять возникает вопрос, как должны были относиться большевики к церкви после этих событий? Церковь показала себя врагом советской власти, причем врагом беспощадным. Это для нас церковь тихая старинная религиозная организация. А тогда это была мощная организация, опирающаяся на вековые традиции, имевшая мощное влияние на умы и поступки населения, и немалое состояние и имущество. И революция всего этого церковь лишила. Кроме того, церковь с самого начала революции встала на сторону февралистов и их армии – Белой гвардии. То есть церковь в годы гражданской войны была врагом советской власти, причем врагом бескомпромиссным, готовым поддержать любого противника Советской России. Так как должны были относиться большевики к церкви? С огромной настороженностью (по меньшей мере), как к внутреннему потенциальному врагу. Врагу, который поддержит врагов советской власти не только словом, но и делом, что и показала Великая отечественная война, когда некоторые церковные иерархи и священнослужители перешли на службу Гитлеру. И только стойкая патриотическая позиция московского патриарха с трудом переломила негативное отношение советской власти к церкви.

4. Вывод.

Картина прошлого, которое рисуют всевозможные власовцы, где злобные большевики терроризируют безропотное бессловесное население, на самом деле является ложной. Термин "классовая борьба" в 20-30-е гг. был не просто политологической фигурой речи. За этим словом у большевиков стоял кровавый опыт, усеянный трупами и могилами их соратников, родных и близких. По всей России, где прошла гражданская война, есть свои овраги смерти, где нашли смерть десятки, если не сотни, сторонников советской власти, есть мемориальные доски в память погибших от контрреволюционного террора, есть могилы, погибших коммунистов и комсомольцев. Само количество погибших говорит не столько о жестокости большевиков, как их врагов, хотя обе стороны вышли за рамки человечности. Оно говорит о степени накала борьбы и сопротивления.

В России шла речь о модернизации страны по всем направлениям: от экономики до социальной сферы. Романовы целое столетие откладывали модернизацию России, доведя страну до революции. Ломка старых вековых традиций и сословного общества не могло не вызвать сопротивления, в том числе вооруженного. Причем степень насилия достигла с обеих сторон наивысшего накала. Ни одна из сторон не могла надеяться на пощаду в случае поражения, в том числе даже дети. Террор и убийства с одной стороны автоматически вызывал террор и убийства другой стороны. И обе стороны думали, что они имеют право на насилие, как пострадавшая сторона.

Разумеется, у большевиков память о погибших и факт оставшихся в стране бывших врагах не могла просто так затихнуть. Как и вызвать большой симпатии к бывшим врагам, которые могли не смириться и только затаиться, выжидая шанса на месть, как это уже случалось. Точно также некоторые пострадавшие или считавшие себя обиженными советской властью считали, что у них есть право на ненависть и месть. И их не волновало, что теперь эта ненависть и месть изливается не на сторону в гражданской войне, а на законную власть и российское государство. Наличие таких людей вызывало в 20-30-е гг. новые волны репрессий со стороны государства, которое устраняло из общества или уничтожало своих врагов, как реальных и потенциальных, так и мнимых.

Затаившиеся враги власти, которые проявляют себя при удобном случае, это отнюдь не русская особенность. Стоит вспомнить, как события Венгерского восстания 1956 г., когда враги социализма таились 11 лет после окончания войны и проявили себя во время восстания убийствами коммунистов и активистов. Причем недобитые враги социализма жестоко расправлялись со своими жертвами.

Зная эти факты, становится понятна логика советской власти, жестоко расправлявшейся со своими врагами, иногда даже мнимыми. Затаившиеся, законспирированные враги отнюдь не были выдумкой советской пропаганды. Они были на самом деле, они превратились в советских граждан, работали и служили, они мило улыбались, приветливо здоровались, но втайне они ненавидели советскую власть. Эту деталь метко заметил Лагунов про эсеров:

"Характерны две детали.

Первая: эсеровские идеологи восстания нигде ни намеком не оговаривались о своей партийной принадлежности, о целях и задачах своей партии, ее месте и роли в восстании.

Вторая: ни один из авторов газеты ни разу не подписал статьи своей настоящей фамилией, ставя вместо нее инициалы, либо псевдонимы вроде «Сибиряк», «Крестьянин», «Каспий».

Даже «дорвавшиеся до власти», выйдя на поверхность контрреволюционного движения, став во главе его, эсеры оставались верны своей партийной тактике и никак не обнаруживали себя. Они «научились теперь перекрашиваться в «беспартийных», – как говорил Ленин, – и под флагом беспартийности «помогают мятежам, помогают белогвардейщине»".

Так стоит ли удивляться, что советская власть чуть ли не параноидально опасалась таких скрытых врагов, что наносила удары, круша виновных и невиновных, подозревая в предательстве и вредительстве буквально каждого, особенно из бывших политических и классовых противников. Советская власть опасалась пятой колонны и вела против нее беспощадную борьбу. Население, прошедшее гражданскую войну, такую позицию понимало. Все были уверены, что враги есть и никуда не делись и только придет срок, то эти враги себя проявят. Именно поэтому массовые репрессии и смертные казни не вызывали у людей того времени удивления или неприятия. И не сказать, такие настроения не имели под собою оснований: евреи Львова в июле 1941 г. успели убедиться в этом. На оккупированных немцами советских территориях нашлось немало людей, которые на вид стали добропорядочными советскими гражданами и даже были обласканы славой и вниманием, которые добровольно пошли на службу оккупантам. Да и мы с удивлением в свое время неожиданно увидели на Украине и Прибалтике вдруг оживших фашистских коллаборационистов ставших там национальными героями.

Таким образом, наши предки первой половине ХХ века схватились друг с другом не на жизнь, а на смерть. И щадить своих врагов ни одна сторона не собиралась. Взаимная ненависть и полный отказ от хоть какого компромисса и переговоров и привела к тем кровавым событиям гражданской войны и последующих советских репрессий.

Начало здесь.