Неформат по воскресеньям - рассказ "ХОЛОДНЫЙ ДОЖДЬ"

- Ну что, совесть не мучает? – спросил с усмешкой Брынзяник. Главный на заводе по безопасности труда, он больше походил на толстого священника в гражданском костюме. Рядом с ним Юрий выглядел подростком.

Поймав удивление в глазах парня, пояснил:

- Ещё не слышал, что ли? «Крестник» твой, Петюня - умер! Замерз вчера пьяный на улице.

Не проронив ни звука, Юра отвернулся. Неверным шагом направляясь к выходу из цеха, уже не слышал дальнейших слов Брынзяника. Уши словно закупорило. А через миг всё стало обостренно слышно, до звона в голове. И урчание электрокары на улице, и визг сверла, и тонкое дребезжание алюминиевого профиля по стальному столу, после удара правочного молотка.

Перед глазами встала последняя встреча с Петюней Магеем.

Цепляясь за гору Витерну, тучи низко ходили над посёлком и сыпали холодным дождем. Юра пытался прикрыться зонтиком, который неприглядно топорщился двумя голыми спицами. В очередной раз пообещал себе, что дома натянет оторвавшуюся ткань. А ветер дергал зонт в разные стороны, пока не вывернул наизнанку.

И... прямо пред собой Юра увидел Магея.

Короткий мокрый пиджачок из когда-то синего кримплена прикрывал костлявые плечи. Вода текла по плешивой голове со странно покатым лбом, по детскому носу, по скошенному подбородку в кровавых струпьях. Оставляя розовые разводы на шее, ручейки убегали под грязный воротник рыжей рубашки.

Глаза его смотрели в никуда. Может, не узнал своего бывшего мастера? Или, всё уже было «по барабану»?

Петюня обошёл Юру, как обходят столб. Приволакивая ногу и чуть подпрыгивая, брел дальше по дороге. Вот тщедушная фигура стала вполовину меньше, вот совсем потерялась на фоне Витерны, похожей на огромную темно-зелёную копну.

..Юра, энергичный черноусый паренек,  выпускник  очень престижного в глухом Дубовом Харьковского авиационного института, пришёл в пятый цех в начале весны.

Только… можно ли назвать посёлок глухим, если в нем разместилось единственное на Украине вертолётное предприятие? Генеральный директор Подольский, ещё в бытность директором колхоза, заимел высокие связи и умудрился построить здесь машиностроительный завод. Который впоследствии и стал известным объединением.

Начальник цеха Лэспух Василь Василич, плотный, под метр восемьдесят, тоже имел усы, густые и широкие настолько, что закрывали даже нижнюю губу. Он водил новичка по производству.

Друг за дружкой, по очереди и вразнобой, включались гидропрессы под левой стеной цеха. Сборщики лестниц щелкали клепальными пистолетами. Профильщики, широко размахивая большими алюминиевыми молотками, правили самолетные детали на массивных железных столах.

Приблизились и к этому - профильному - участку. Отныне Юра становился здесь мастером двух бригад.

Мелкий Петюня  Магей подошёл одним из первых. Улыбаясь обезьяньим личиком, протянул узкую руку:

- Приветствуем новое начальство. Наконец-то и у нас свой мастер. Вот заживем!

Широкое лицо Лэспуха с большими, выпуклыми карими глазами перекосилось. А Магей, всё тем же странно высоким голосом, продолжил:

- Я, как бригадир первого участка, помогу.

Но как раз с Магеем проблем оказалось больше всего. И бригадиром его никто не выбирал - сам повысил себя, зная, что не станут связываться. Везде и всюду Петюня затевал ссоры и разборки.

К тому же, он болел эпилепсией. Вообще не имел права работать на производстве с быстрорежущими пилами, большими гидравлическими прессами, возле правочных железных столов с острыми углами. Теряя сознание во время припадка, Магей не выбирал, куда упасть. А вдруг свалится на пилу, попадёт под пресс? Отвечать кому? Мастеру!

Юра сходил в отдел по безопасности труда и профком, но дальше сочувствия дело не пошло. Тот же Брынзяник, который первым должен был настоять на «медицинском освидетельствовании и последующем увольнении» Магея, только ухмылялся. Говорил: 

- Совести у тебя нет, к больному человеку придираться!

Когда же Юра напечатал приказ с первым выговором, чтобы после второго и третьего уволить по статье, бумагу ни начальник цеха, ни его зам не визировали.

Сходил и на прием к Генеральному.

«Речь» Юра написал заранее, обдумал каждое слово, выучил наизусть. Но… когда, изредка запинаясь, говорить закончил, Подольский насупил седые брови. Почти двухметровый, нависая над посетителем, недовольно сказал:

- Другие годами терпят, а ты, только пришёл, уже свои порядки заводишь.

Петюня тоже ощутил тревогу мастера. Был он очень чувствительным человеком – оказывается, это свойственно эпилептикам. То и дело случались стычки. То мастер не так наряды закрыл, то излишне придрался к качеству...

Вот Юра за своим столом, который стоит  просто в цеху, заполняет наряды. И вдруг… странное напряжение повисает в воздухе.

На него смотрит Магей. Тонкие, потрескавшиеся лиловые губы завёрнуты внутрь, подбородок напряжен, скулы выпячены. Жуткое безумие и неприязнь источаются из колючих глазок.

Юра уже встречался с эпилепсией. У одноклассника Игоря болезнь проявилась в армии. Ходил тот очень медленно, берегся от падений, но лицо всегда было в струпьях и ссадинах. С болезнью стал лишь проще, добродушнее, хотя больше теперь жаловался на жизнь.

Магей же словно целый свет винил в своем несчастье. И его недолюбливали все, от начальника цеха до уборщицы. Люди едва не молились, чтобы Петюню уволили. Только начальники, большие и поменьше, старались самоустраниться. Как-то не по-божески выгонять с работы больного человека.

Жизнь в карпатских селениях могла бы показаться странной городскому жителю. В каждом доме на стенах висели иконы, церковные праздники строго соблюдались, работать в воскресенье считалось большим грехом. В этот день с утра каждый шёл в церковь – в Дубовом на двенадцать тысяч народа было четыре храма. Искренне верили, возможно, не все, но порядок блюли весьма придирчиво. Мужчины выпивали, супружеские измены тоже случались, главное было ходить на исповедь.

И, конечно, сплетни, пересуды… Люди боялись всего, что могло вызвать разговоры. В городе тебе,по большому счёту, плевать, что подумает сосед. Здесь же всем и до всего было дело. Толпа любила посудачить.

В истории с Петюней особенно незащищенным молодой мастер считал себя. Он понимал, что, рано или поздно, беда случится. И  именно Юра станет "стрелочником", именно он "сядет".

Понимая  при этом, что Магей  не виноват ни в болезни, ни в своем безобразном поведении.

Но ведь Юра и работники цеха в этом тоже не виноваты!

Петюню необходимо было убрать из завода.

Зам генерального по кадрам Виталий Степанович, немолодой и очень представительный, бывший «кагебешник», симпатизировал Юре. Они часто и много разговаривали, Степанович давал дельные советы. Рассказал, что Магея уже несколько раз пытались уволить за пьянку. Если запьет ещё раз, момент нельзя упускать.

Пришёл и понедельник, когда Петюня не вышел на работу. Вторник, среда… с каждым днем люди рассказывали мастеру - у того начался очередной запой.

Юра составил бумагу, что Магея в рабочее время видели безобразно пьяным. Документ подписали все из бригады. Это было весьма необычно. Подпись под докладной, по сути, доносом, поставили люди богобоязненные и осторожные, никогда не подписывающиеся ни под какими докладными-«закладными».

В четверг перед обедом мастер вышел за ворота цеха. Рядом, возле хлебного магазина, уже волновалась очередь. Водитель сноровисто доставал проволочным крючком из глубины жестяной будки ящики с буханками. Скрипя по металлическим направляющим, лотки ползли всё ближе к дверкам и попадали в руки добровольных помощников. Домашнюю скотину кормили хлебом, его расхватывали прямо с машины.

Под гирей дверного противовеса Юра увидел Магея. Тот сразу отлип от деревянной обрешетки цеховых ворот и приблизился к мастеру. Словно и не было злобы и ругани между ними, протягивал руку. Заискивающе улыбался, показывая редкие прокуренные зубы:

- Проблема у меня большая. Кто поможет сейчас, был бы так благодарен!

Но такие его метаморфозы Юра уже успел изучить. Петюня всегда становился очень хорошим, когда «прижимали хвост», и наглел, чуть только выкарабкивался.

Юра старался говорить спокойно, хотя язык плохо слушался, отрицательно покачал головой. Магей глянул с ненавистью и исчез.

В пятницу было заседание профкома, где решался его вопрос. Вел собрание глава заводского союза Носа, кругленький и с вечно поднятым подбородком. Люди давно трепались о его продажах «левой» мебели, очередей на квартиры и автомобили.

Тяжело поднялся из-за стола:

- Почему вы четыре дня не были на работе?

Петюня уже знал о бумаге с подписями, рассказывать сказки о болезни не имело смысла. Считая, что в последних его проблемах виноват начальник цеха, начал:

- А вы скажите, как это Василь Василич дает ключ простому рабочему от своего кабинета?

- Тебя спрашивают о твоих нарушениях!

- А вы скажите, почему Лэспух в пятницу вечером закрывается со старшим мастером и замом?

Лицо главы профкома побагровело. Он хлопнул по столу тетрадью и, астматически задыхаясь, крикнул на весь кабинет:

- Вот теперь-то и я увидел, что ты такое! Закрой рот, зас-с-сранец!

Магея уволили.

Первое время люди в цеху недоуменно оглядывались – неужели возможна работа без скандалов и визга Петюни. Юре тоже не верилось.

Однако, к хорошему быстро привыкаешь. Старые волнения забылись. Поговаривали, что Магей каждый день пьет, валяется на улице, часто падает в припадках. Но всё это было где-то там, далеко.

Год спустя Юрию предложили пост начальника восемнадцатого цеха. Согласился без раздумий - был уверен, что справится.

И тут известие о смерти…

Юра закрылся в кабинете. Были ещё нерешенные проблемы по работе, а с шести вечера и планерка у начальника производства. Но большая комната будто сузилась, стало тяжело дышать. Словно в кошмарном сне, повторяющемся из ночи в ночь, долго убивал кого-то. И, вдруг проснувшись, увидел, что убил на самом деле.

Оставил вместо себя старшего мастера, спотыкаясь, выбежал из завода. Осторожно выехал из парковки - красную «копейку» купил недавно и ездил пока не очень уверенно.

Вот и дом-общежитие, с гостиницей на первом этаже. На третьем у Юрия однокомнатная квартирка.

Напротив гостиницы, через дорогу – гастроном. В водочном отделе какое-то время тупо осматривал ряд бутылок. Сконцентрировался, взял с зелёной этикеткой, «андроповку», две.

Продавщица Рая, жена механика из четвертого цеха, выбила, завернула в бумагу, осторожно вручила. Бочком-бочком передвинулась к коллегам в продуктовый отдел. Удивленно и даже растерянно смотрели женщины на уходящего Юру. «Сарафанное радио» говорило - водку молодой начальник вообще не терпел.

Едва не зацепив лавочку, косо припарковал во дворе машину, долго поднимался по унылой бетонной лестнице с грязно-синими - по плечо Юры - стенами. Коридор с однушками по обе стороны, дешевая фанерная дверь его квартиры первая слева.

Открыл, швырнул куртку в комнату, прошёл на кухню. Кое-как порезал колбасу и белый хлеб, налил, посмотрел с отвращением. На водку в стакане, и, на просвет, на унылую ноябрьскую черноту горной гряды напротив.

Обожгло язык, горло, от ненавистного вкуса передернуло, внутри стало тепло. Стал закусывать, мало-помалу раскрошив хлеб по столу. Вторая пошла легче, третья…

Не так ли и Петюня запивал обиду? Когда лично он, Юра, устроил увольнение. И этим убил его. Курицу не мог зарезать, от крови хлопался, а вот…

Скоро всё пред глазами было в тумане. Наливал, выпивал, опять наливал. Голова уже словно кружилась, как пластинка, а воткнувшаяся в темя игла снимала один и тот же текст:

- Я убийца! Убийца!