Говорит Фурсов

Практически все попытки «усовершенствовать социализм» в СССР на рыночных рельсах провалились. Это и «реформа» Косыгина – Либермана (на Западе эту совокупность разрозненных, плохо продуманных и мало связанных мер назвали «либерманизацией» советской экономики) 1965–1971 гг.; реформа оптовых цен 1967 г.; ряд других мероприятий. Неудивительно, что «реформа» с её псевдорыночными методами уже в 1971 г. зашла в тупик и была свёрнута, поскольку создавала больше проблем, чем решала, – причём проблем как общеэкономического характера для общества в целом, так и социального характера для номенклатуры; в частности, номенклатура стремилась не допустить увеличения общественной роли научно-технических кадров и самостоятельности трудовых коллективов. Впрочем, в этом плане страхов было больше, чем реальной угрозы: псевдорыночные мероприятия не могли стать серьёзным фундаментом для подобного рода изменений.

Какое-то время экономический курс номенклатуры топтался на месте, однако произошедший (точнее: созданный заинтересованными группами по обе стороны не только океана, но и, по-видимому, «формационного барьера») нефтяной кризис 1973–1974 гг. принёс СССР огромные доходы (только в 1974–1975 гг. порядка 170–180 млрд незапланированных «нефтяных» долларов). Это имело троякий результат. Во-первых, какая-то часть номенклатуры успокоилась и решила, что на нефтяных деньгах можно жить долго, а потому не стоит заморачиваться по поводу «реформ», «совершенствования социализма» и т.п. «Симплициссимус» Н.В. Подгорный – председатель Президиума Верховного Совета СССР и по совместительству главный доминошник Политбюро ЦК КПСС – почти афористически сформулировал эту мысль в разговоре с А.Н. Косыгиным.

Во-вторых, определённая часть номенклатуры (а вместе с ней – определённый сектор советской экономики) начала ускоренно интегрироваться в мировой рынок по нефтяной линии, функционально превращаясь в советский сегмент мировой капиталистической корпоратократии с вовсе не антикапиталистическими интересами. Таким образом, к сегментам номенклатуры, связанным с мировым капиталистическим классом по линии финансов и торговли драгметаллами и алмазами, добавился нефтяной сегмент, что, безусловно, подтолкнуло процесс интеграции СССР в мировую капсистему, а часть советской номенклатуры, пусть функционально, – в мировой капиталистический класс. В перспективе это стало дополнительным, внешним фактором превращения социалистического застоя в капиталистический откат, плоскостного аттрактора – в деградационно-примитивный.

В-третьих, при всём провале косыгинской реформы принципы её проведения внедрили в головы многих партноменклатурщиков и хозяйственников, не говоря уже о части совинтеллигенции, мысль о принципиальной возможности исправления социализма рыночными методами. Такая постановка вопроса имплицитно предполагала в качестве бесспорных три тезиса: а) социализм – неправильный строй, подлежащий исправлению; б) средства исправления – рыночные, несоциалистические; в) следовательно, правильная экономика – рыночная, а правильный строй – капитализм (поскольку в советском сознании, будь то простой люд, научный или номенклатурный, рынок ассоциировался с капитализмом). Таким образом, в идеологическом плане последствия косыгинской реформы оказались – так вышло – не чем иным, как диверсией, результаты которой сработали в годы перестройки на разрушение системы и реставрацию полукапитализма в уродливых и криминальных формах. О потенциале «буржуазного перерождения» верхушки в лице её второго (дети) и третьего (внуки) поколения я уже не говорю.

Источник: https://t.me/govoritfursov/430...