- Вся эта история началась несколько месяцев назад. Однажды вечером я собрался заменить покрытия на некоторых партах в музыкальном классе лицея. Нерадивые ученики, скучая на уроках, то и дело скоблят их монетами, просверливают и царапают гвоздями, так как сами покрытия почти бумажные и легко поддаются обработке. В очередной раз про себя негодуя на руководство лицея, не желавшее закупить новые парты, я с небольшим ящиком инструментов подошёл к двери, ведущей в класс со стороны сцены.
Поток музыки окутал меня, перелетая порог, и я разозлился на то, что кто-то всё ещё занимается и, быть может, помешает мне сделать работу, которая не терпела отлагательств в силу завтрашнего концерта. Так как в классе царила полутьма, я решил заявить о себе, включив рампы, однако на полпути к рубильнику забылся.
Не знаю сколько времени музыкант разговаривал с моим сердцем, но, когда эта грустная, трагическая, лебединая мелодия прекратила своё порхание, я не сразу нашёл себя и свои инструменты, не сразу вспомнил зачем пришёл. Едва мои ноги решили сократить путь до рубильника, как вдруг сачок моего слуха поймал печальную бабочку, - глубокий вздох музыканта.
- Нет, это решительно невозможно, - негодуя, сказал он.
Всё ещё пребывая в тени неосвещённой сцены, я осторожно поставил инструменты и незаметно подошёл к краю одной из кулис. Одинокая рампа вырывала из тьмы юного высокого лицеиста, сидящего у края сцены на стуле в объятьях виолончели. Первое что бросилось мне в глаза - его наряд, он был одет во всё красное.
- Решительно невозможно, - повторил музыкант.
Он отстранил от себя инструмент, словно желая рассмотреть виолончель издалека.
- Как замечательно у нас всё начиналось! Помнишь, как я нашёл тебя на мансарде? Как выбрал из десятка других? Других, похожих на тебя словно сёстры, почти таких же по росту, по форме, по цвету. Но в то же время ты изначально отличалась от них, превосходила их, была среди них принцессой, окруженной придворными, царицей, окруженной свитой. Знаешь, что выделяет тебя? Любовь. Любовь, с которой тебя создал, взлелеял мастер, наделивший творение своей душой. Это подсвечивает тебя изнутри и отличает от других так же, как цветок, воспитанный самым заботливым садовником, - природой, и сорванный влюбленной рукой отличается от цветка, выставленного на продажу и скучающего в лавке цветочницы. Лёгкость. Если бы я был слеп, то выбрал бы тебя по весу. Знаешь, некоторые виолончели довольно тяжелы, но дело совсем не в породе материала, не в степени просушки дерева, не в слоях лака, и даже не в самом весе! Они тяжелы оттого, что с ними тебе кажется, будто ты надел вериги, твоё тело тяжелеет более чем в два раза, они становятся грузом и тянут к земле. В то время как с тобой очень легко, вес тела уменьшается, физическое и животное отступает, и меня светом переполняет твоя душа, дарует мне крылья. Ласка. Которой звучит твой нежный, не похожий ни на чей другой голос...
Он замолчал, на минуту задумавшись, затем продолжил:
- Помнишь, как я впервые настроил тебя? О, ты бесподобный инструмент! Какой-то специально созданный для меня! Опять же с другой порой приходится повозиться, чтобы она, наконец, зазвучала как надо... а с тобой? Я так тонко тебя чувствую, словно ты это я. Когда ты впервые забралась ко мне на руки, я всем сердцем ощутил каждую из твоих струн, может быть, поэтому мне всегда было очень легко тебя настраивать?..
Музыкант прижался к виолончели, он наклонился к ней и почти прошептал в завиток её уха, словно доверяя секрет:
- Ненавижу, когда другие берут тебя в руки! Они так плохо тебя знают! - сказал он уже вслух. - Так плохо разбираются в твоих особенностях... Я первым записываюсь на каждый оркестровый концерт, чтобы ты досталась мне, но, ты же знаешь, бывают и сольные выступления... Почему сначала мне было всё равно, было приятно видеть и слышать тебя, где бы и с кем бы ты ни была? Почему сейчас желание обладать тобой властвует во мне безраздельно, и словно каракатица впрыскивает чернила ревности в моё сердце? Почему я больше не слушаю музыку рождаемою тобой от рук другого? Почему вечно пытаюсь уловить фальшь и смотрю не на тебя, а на горло противника, горя безумным желанием вонзить свои зубы в его мякоть? Почему меня бесит, когда они под себя настраивают твой идеальный рост, меняя высоту твоего каблучка? Что же мне сделать, чтобы стать неразлучным с тобой? Выкрасть тебя! Нет, это смешно, ведь ты рождена, чтобы делать счастливыми людей вокруг (как я рождён, чтобы делать счастливой тебя!) Закрыться с тобой в мансарде, лишить тебя общества, не значит ли это убить тебя?..
- Нет, это решительно невозможно, - вновь повторил музыкант, и виолончель продолжила вторить мелодией его душе...
***
- Чуть больше месяца музыкант пропал... После того, как испарился музыкант, в лицее появился красный смычок... Дело в том, что неведомым, случайным образом заметили то, что впредь, если ту самую виолончель клали в футляр с любым другим смычком - я имею ввиду кроме красного - то вынимали её непременно расстроенную, причём, неважно насколько закрывалась крышка футляра на секунду или на день!
После того, как он пропал, на ней часто играла красивая большеглазая девочка, такая запоминающаяся, из тех, кто царит меж другими, она и сделала это открытие!
Но после началась вся эта шумиха, и в конце концов, виолончель вместе с её неразлучным смычком спрятали на чердаке...
- "То, чего не знаешь, всегда надо воображать, как можно прекраснее!", - заявил нам старик, проходя мимо.
Андрей Мир
Оценили 5 человек
9 кармы