ПАРАД РАЗНЫХ ПОЭТОВ, ПЕРЕВЕДШИХ ОДНО И ТО ЖЕ МЕСТО ИЗ БАЙРОНА. (И МОЙ ОПЫТ ТОЖЕ...)

Посеяв ветер- пожнёшь бурю. Перевод из Байрона белым стихом. Так я назвала ранее свой перевод из Чайльд Гарольда лорда Байрона. Но теперь мне хочется представить на суд читателя не только мой перевод, но в основном показать, как известные и просто хорошие поэты работали начиная с Батюшкова и завершая советским (каноническим) переводом.

Любителям поэзии может показаться любопытным...это сравнивание строк...

Никого не оставят равнодушными строфы великого Байрона.

Поэт необыкновенной силы таланта. Способный увлечь, опьянить божественной музыкой стихов, поселить в душе читающего блаженный восторг и ужас перед могуществом Вселенной...Ведь это лорд Байрон.

В его строках такой сильный призыв оторваться от суеты повседневности, поднять глаза к звёздному небу, ощутить всё величие мироздания и попытаться устроить жизнь человека на земле сообразно великим целям Создателя и в ладу с Законами Природы...

Призыв открыть, наконец, глаза для чудес вокруг и отказаться от человеческой эгоцентричности...

Ты, человек, в гордыне самомненья

Становишься игрушкой Высших Сил.

И поздно призывать к себе спасенье,

Когда тебя сметёт с лица Земли Стихия.

Задумайся об этом... (Это была преамбула...)

1. Начнём с оригинала:

CLXXVIII.

There is a pleasure in the pathless woods,

There is a rapture on the lonely shore,

There is society where none intrudes,

By the deep Sea, and music in its roar:

I love not Man the less, but Nature more,

From these our interviews, in which I steal

From all I may be, or have been before,

To mingle with the Universe, and feel

What I can ne'er express, yet cannot all conceal.

 CLXXIX.

Roll on, thou deep and dark blue Ocean--roll!

Ten thousand fleets sweep over thee in vain;

Man marks the earth with ruin--his control

Stops with the shore;--upon the watery plain

The wrecks are all thy deed, nor doth remain

A shadow of man's ravage, save his own,

When for a moment, like a drop of rain,

He sinks into thy depths with bubbling groan,

Without a grave, unknelled, uncoffined, and unknown.

 CLXXX.

His steps are not upon thy paths,--thy fields

Are not a spoil for him,--thou dost arise

And shake him from thee; the vile strength he wields

For earth's destruction thou dost all despise,

Spurning him from thy bosom to the skies,

And send'st him, shivering in thy playful spray

And howling, to his gods, where haply lies

His petty hope in some near port or bay,

And dashest him again to earth: --there let him lay.

CLXXXIV.

And I have loved thee, Ocean! and my joy

Of youthful sports was on thy breast to be

Borne like thy bubbles, onward: from a boy

I wantoned with thy breakers--they to me

Were a delight; and if the freshening sea

Made them a terror--'twas a pleasing fear,

For I was as it were a child of thee,

And trusted to thy billows far and near,

And laid my hand upon thy mane--as I do here.

2.     Много их великих и просто хороших поэтов, кого привлекало именно это место из "Путешествия Чайльд Гарольда". Задевало душу, требовало высказать свои чувства по-русски...

Первым переводчиком "Чайльд-Гарольда" следует считать Батюшкова, превосходно передавшего CLXXVIII и CLXXIX строфы IV песни. В печати отрывок появился, и то не в полном виде, только в "Северных Цветах" 1828 г., но сделан перевод в 1819 году. Батюшков по-английски не знал и, видимо, переводил по подстрочнику одного англичанина, с которым познакомился в 1819 году в Неаполе.

Есть наслаждение и в дикости лесов.

Есть радость на приморском бреге,

И есть гармония в сём говоре валов,

Дробящихся в пустынном беге.

Я ближнего люблю, но ты, природа-мать,

Для сердца ты всего дороже!

С тобой, владычица, привык я забывать

И то, чем был, как был моложе,

И то, кем ныне стал под холодом годов.

Тобою в чувствах оживаю:

Их выразить душа не знает стройных слов,

И как молчать об них. не знаю.

Шуми же, ты, шуми, угрюмый океан!

Развалины на прахе строит

Минутный человек, сей суетный тиран,

Но море чем себе присвоит?

Трудися, созидай громады кораблей...

3.  IV песнь "Чайльд-Гарольда" привлекла особенное внимание И.И.Козлова. Он перевел из нея 3 отрывка: строфы 104--103, 130--137 и 178--183. Впервые напечатано в "Стихотворениях И. Козлова" изд. 1828г.

К морю.

(Из "Чайльд-Гарольда", Байрона).

(А. С. Пушкину).

Отрада есть во тьме лесов дремучих

Восторг живет на диких берегах;

Гармония слышна в волнах кипучих

И с морем есть беседа на скалах.

Мне ближний мил: но там, в моих мечтах,

Что я теперь, что был - позабываю:

Природу я душою обнимаю,

Она милей; постичь стремлюся я

Все то, чему нет слов, но что таить нельзя.

Теки, шуми, о море голубое!

Несметный флот ничто в твоих волнах;

И человек, губящий все земное,

Где твой предел, уже страшится сам.

Восстанешь ты - и горе кораблям,

И бич земли, путь дерзкий означая

Бедой своей, как капля дождевая,

Идет на дно, где скрыт его и след -

И он не в саване. не в гробе, не отпет.

Твои поля злодей не завоюет.

Твои стези не для его шагов:

Свободно ты: лишь бездна забушует,

И тот пропал, кто б сушу был готов

Поработить. Его до облаков,

Дрожащего, с презреньем ты бросаешь.--

И вдруг, резвясь, в пучину погружаешь:

И вопит он: где пристань! О гранит

Его ударишь ты--и век он там лежит.

Бросающий погибель и оковы.

Огонь и смерть из челюсти своей.

Рушитель сил, левиафан дубовый,

Гроза твердынь, народов и царей -

Игрушкою бунтующих зыбей

И с тем, кто в нём надменно в бой летает,

Кто, бренный сам, владеть тобой мечтает;

Подернуло ты пеной бурных вод

Армаду гордую и Трафальгарский флот....

4.  Усерднейшим образом переводил в 1820-х гг. Байрона Николай Андреевич Маркевич (1804--1860), много сделавший для истории и этнографии Малороссии, но лишенный поэтического таланта. Некоторые переводы его печатались в "Москов. Телеграфе", но большинство впервые напечатаны в книжке, почему-то озаглавленной "Стихотворения И. Маркевича" (Спб., 1829), хотя она кроме переводов из Байрона ничего в себе не заключает

Из "Чайльд-Гарольда" Маркевич перевел: Песнь II - Строфы XXIII--XXVI и LXXXV--LXXXIX: песнь IV строфы LXIX--LXXI, СХХИ--СХХИV, CLXXVII--CLXXIX и др.

Чтобы дать понятие о неуклюжих переводах Маркевича, приведем строфы CLXXVII - CLXXIX, привлекшия внимание Батюшкова, Козлова и отчасти Пушкина:

Зачем я не могу в пустыне обитать,

Предаться красоте мечтанья

И мрачные воспоминанья

О светских горестях навеки потерять?

Как я люблю глядеть на воду!

Стихия грозная! твой шум,

Одушевляющий природу,

Мне пробуждает сердце, ум.

Есть прелести в уединенных,

Непробуждаемых лесах.

И для сердец воспламененных

Есть восхищение над бездной на брегах.

Оставлен смертными, забыт молвой и горем,

В час утренний, в вечерний час.

Как я люблю мечтать над морем:

Ничто там не тревожит нас.

Какую сладкую мелодию имеет

Однообразный шум вздымающихся волн!

Пред ними человек, очарованья полн,

Вздыхает и немеет.

Я забываю там, чем был я, чем мог быть,

И что я чувствую, - нет силы изъяснить.

Обширный океан! сливайся с небесами,

Волнуйся и шуми лазурными волнами;

Напрасно человек воссел на корабли,

И протекает путь безмерный;

Жесток, обманчив легковерный

Развалинами он покрыл лицо земли

На ней пусть кровь его дымится:

Но должно пред тобой ему остановиться,

И никогда в волнах твоих

Мы не найдем следов людских.

Сколь часто испускает стон

И погружается с мученьем

В неизмеримость бездны он

Но ты вздызмаешься, ты бьёшь о брег волною,

Подъемлешься, кипишь, - и с пеною седою

До неба труп его летит

И снова на земле во прахе он лежит.

5.  Д. Л. Михаловскому принадлежит ряд переводов тех же строф "Чайльд-Гарольда".

ОКЕАН.

Волнуйся же, глубокий океан!

Хотя скользят над бездною твоею

Тьмы кораблей и флоты разных стран,

Но человек не властвует над нею.

Лишь землю он руинами покрыл,

Но берег твой - предел его владений;

Он вод твоих себе не покорил,

В них нет следа его опустошений,

Лишь сам порой в них гибнет он, когда

На глубине, с последним слабым стоном,

Исчезнет вдруг, как капля без следа,

Охваченный твоим холодным лоном.

Его следов нет на твоих путях,

Твоих равнин испортить он не может:

Его встряхнешь ты на своих волнах

И твой порыв ту силу уничтожит,

Которой он владеет для того,

Чтоб на земле творить опустошенье.

Что жалкое могущество его

И жалкая надежда на спасенье?

У пристани он был, но к облакам

Подбросил ты его волной сердитой

И выкинул на берег; пусть же там

Корабль его лежит, в куски разбитый.

***

О, океан! повсюду ты один:

Великий, безграничный и могучий.

Ты вечности изображенье, трон

Незримого, таинственный, глубокий.

Всех климатов владыка и закон,

Неизмеримый, грозный, одинокий.

И как тебя любил я с юных дней,

И над твоей зеленой глубиною,

Как пузырьки, скользящие по ней,

Любил нестись, толкаемый волною.

В младенчестве с тобою я играл,

Твой шум, твой плеск мне были наслажденьем:

И если вдруг ты волны подымал

И пенился с грозой и озлобленьем.

Внушая страх - то был приятный страх:

Я трепетал и вместе любовался:

Взлелеян был я на твоих волнах

И им всегда беспечно доверялся...

Переводы взяты из  Источника: http://ino-lit.ru/lit/text/Byr...

(Коррекция моя)

6.  Официальный перевод, сделанный В. Левиком, теперь считающийся каноническим, приведён мною ниже.(Собрание сочинений Д. Г. Байрона в 4-х томах Москва 1981г.)

178

Есть наслажденье в бездорожных чащах,

Отрада есть на горной крутизне,

Мелодия в прибое волн кипящих

И голоса в пустынной тишине.

Людей люблю, природа ближе мне.

И то, чем был, и то, к чему иду я,

Я забываю с ней наедине.

В себе одном весь мир огромный чуя,

Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я.

179

Стремите, волны, свой могучий бег!

В простор лазурный тщетно шлет армады

Земли опустошитель, человек.

На суше он не ведает преграды,

Но встанут ваши темные громады,

И там, в пустыне, след его живой

Исчезнет с ним, когда, моля пощады,

Ко дну пойдет он каплей дождевой

Без слез напутственных, без урны гробовой.

180

Нет, не ему поработить, о море,

Простор твоих бушующих валов!

Твое презренье тот узнает вскоре,

Кто землю в цепи заковать готов.

Сорвав с груди, ты выше облаков

Швырнешь его, дрожащего от страха,

Молящего о пристани богов,

И, точно камень, пущенный с размаха,

О скалы раздробишь и кинешь горстью праха.

184

Тебя любил я, море! В час покоя

Уплыть в простор, где дышит грудь вольней,

Рассечь руками шумный вал прибоя -

Моей отрадой было с юных дней.

И страх веселый пел в душе моей,

Когда гроза внезапно налетела.

Твое дитя, я радовался ей,

И, как теперь, в дыханье буйном шквала

По гриве пенистой рука тебя трепала.

7.  Мой смиренный перевод. Белым стихом. Попыталась вложить экспрессию автора, тем более, что сам Байрон не очень придерживался здесь сладкозвучной рифмы, упор делая на смысл! Итак, прошу сильно не ругать...

178

Дремучий лес непроходимой чащей к себе меня влечёт.

Пустынный брег меня манит восторгом.

Я не один - в беседе с Океаном-

Внимаю музыке его валов.

Природе предан я, не Человеку.

И к ней стремлюсь, устав от суеты:

Прошедшей, будущей - кем был я, кем я стану -

Душой соединяясь со Вселенной, вдруг, ТО осознаю ,

Что и сказать не смею... но утаить - не в силах.

179   

Кати валы свои, о Океан!

Хоть множество флотилий кораблей в безбрежной сини - их и не приметишь,

Лишь землю метит человек разбоем, но дальше управляешь ты.

В твоих просторах лишь тебе решать - что будет .

От бесшабашной наглости людской и тени не останется тогда,

Когда ты примешь в страшные обьятья его, как каплю лёгкого дождя.

И человек идёт на дно, бессильные стенанья издавая,

Страшась погибнуть в клокотаньи бури и упокоиться в могиле неизвестной,

Без отпущения грехов , без покаянья.

180

Не самовольничать ему в твоих владеньях,

Твои просторы - не его добыча,

Ведь ты взметнёшь его с груди своей,

И , презирая подлые его усилия к разрушеньям,

На бурный гребень подхватив безумца,

Взнесёшь в разгуле удалом ты к небу.

И жалкий вопль последний раздаётся,

К его Богам, кто правит жизнь на суше,

Когда в шипеньи пены брошен он на берег, там распростёрт.

184

Как я любил тебя, о Океан! И в упоеньи юном и весёлом

Я рассекал рукой твои просторы,

Несясь на пенных гребнях урагана.

В твоих волнах я вырос и окреп.

Когда они вздымались штормом,

Стесняя душу трепетом восторга,

Осознавал себя я братом волнам и сыном Океана , как они,

Как в братской ласке доверялся им ,

Объяв руками гривы пены прежде , так делаю и ныне.