СОБР. Новые центурионы

Весь мир насилия мы разрушим…

Тайна великая есть – как из спокойного и патриархального СССР после развала страны вдруг вылезло такое количество криминальной нечисти. Будто зомбиапокалипсис обрушился. На глазах произошло преображение обычных людей в целые армии алчных и беспредельных паразитов, живущих чужой кровью.

Конечно, и в СССР не все так гладко было. Помимо Казани с ее моталками, ставшими школой бандитизма для огромной количества молодежи, была масса регионов со стойкими уголовными и гопническими традициями. Еще в восьмидесятые годы у меня были подследственные, которые охотно шли на преступления, а потом и в тюрьму со словами:

— Вся семья сидела. А я что, хуже?

Но все это держалось в каких-​то довольно узких рамках, пока не появились огромные шальные деньги, которые можно легко урвать преступным путем, притом строго в рамках новой государственной идеологии, именуемой «Обогащайся!»

Над страной в те проклятые девяностые реяли два безжалостных демона. Серый – это нищеты, беспросветности, разрухи и уныния. И золотой, искрящийся на солнце, отливающий кровавыми оттенками, со стальными когтями – это демон быстрого обогащения всеми средствами.

В условиях всеобщей безнаказанности и раздрая обычно правит закон силы. Поэтому не только на базе воровских малин начали взрастать свирепые банды, но и в спортклубах, боксерских и каратистских залах, качалках. Когда нет мозгов, зато есть набитые кулаки, а вокруг праздник разворовывания всего, что не прибито гвоздями к полу, очень хочется конвертировать свои мышцы, наглую рожу и упрямство несостоявшегося чемпиона в доллары. За счет самого распространённого способа – насилия.

Насилие. В России девяностых был до основания разрушен мир спокойствия и согласия. И водружен мир невиданного ранее насилия. Насилия человека над человеком. Насилия над экономикой. Над здравым смыслом.

Милиция тогда для нас — это не просто была привычная работа. Ты погружаешься в эту удушливую и тесную атмосферу вечного насилия. Оно как воронка закрутило и весь город.

«По миру люди маленькие носятся,
Живут себе в рассрочку —
Плохие и хорошие, гуртом и в одиночку.
Хороших знаю хуже я:
У них, должно быть, крылья.
С плохими даже дружен я:
Они хотят оружия,
Оружия, оружия, насилья!
Ах, эта жизнь грошовая
(Как пыль — подуй и нет!),
Поштучная, дешёвая —
Дешевле сигарет».

Удивляешься, насколько точен был Высоцкий и как сбылись его пророчества.

Эта сфера всеобщего насилия вибрирует от криминальных взрывов. Гудит от стрельбы. Трещит от гуляющих по костям и по лобовым стеклам машин бейсбольных бит. Москва заливается кровью – виновных и невинных жертв. На кладбищах появляются «футбольные команды» – так именуют целые ряды с памятниками павшим в боях за доллары браткам. Положеня статуя в полный рост, а особо авторитетным – чёрный мрамор.

Пережигается в этой кровавой бане целое поколение, проваливается в беспросветную мглу. Жизнь человека не стоит ничего.

Косит смерть и уже состоявшихся преступных авторитетов. Вон, пристрелили единственного чеченского вора в законе Султана, и рука не дрогнула — все же редкий зверь, чеченцы сроду воровской иерархии не признавали, а этот вон как поднялся. В Зеленограде уложили тамошнего лидера Людоеда. В Москве прибили Диспетчера. С пандуса стадиона на Олимпийском проспекте сняли из винтовки вора в законе Глобуса. Тот, бедолага, хоть и хорошо поднялся, но не раз с горечью сетовал, что при демократах страну ничего хорошего не ждет, и весь этот бардак пора заканчивать.

Насилие – всепроникающе. Оно газом Циклон Б просочилось везде – на улицы, в бизнес, в семьи. Когда выбиты все подпорки, насилие видится такой подставкой. И в него играют все стороны. И преступники. И органы.

У того же спецназа – просто руки чешутся ради наведения справедливости. А руки горячие. И справедливость порой такая – беспощадная…

Выезд со ставший мне давно родным ОМСН ГУВД Москвы. Какая-​то ингушская контора «Рога и копыта» по извлечению нетрудовых доходов окопалась в музейном здании. Княжеские палаты 16 века, белокаменные, с толстенными стенами и крошечными окошками, около гостиницы «Россия». Кто им их отдал? Что вообще творится в государстве? Да ничего особенного. Все на продажу, страна чем-​то напоминает обанкротившуюся конторку, мебеля в которой растаскивают и продают за бесценок кредиторы. Только когда и кому мы так задолжали?

Охраняют объект кульутры два племенных бугая из какого-​то ЧОПа. Изумленно взирают на незванных гостей. Но долго глазеть им не дают.

— Милиция! Лицом к стене!

А вот и сама фирмочка — мала, но вонюча. Успели уже ее хозяева отличиться. В лучших рэкетирских традициях ставят людей на деньги, забирают машины. А один из работников в настоящее время разыскивается за разбой. В общем, такая компактная коммерческая этническая шайка.

В исторических помещениях вульгарный евроремонт. В вожделенной комнате за металлической дверью оружия не оказывается. Зато там полно антиквариата. Да уж, ингуши большие любители прекрасного, особенно икон. Искусствоведы чертовы.

Хотя больше это напоминает какой-​нибудь татаро-​монгольскую нычку после налета на славянские земли – ценности навалом, какой-​то скарб, где перемешаны дорогие побрякушки и полное барахло. Эх, Россия матушка, кто только тебя не грабит.

Благообразный, с метающими в нас молнии глазами, хозяин-​ингуш начинает нам что-​то выговаривать за права человека и за то, что мы беспредельничаем. Эх, это он еще беспредела не видел. Но имеет все шансы увидеть его. И ждать недолго.

Здоровенный опер РУБОПа смотрит на него внимательно и со злобой выдает:

— Вот же собачьи дети! Я сам с Кубани. А вы, горцы хреновы. Там всех достали, так сюда приехали! Скоро всех вас за Терек выбьем, будете сидеть и не отсвечивать.

И впечатывает ногу сорок пятого размера прямо в грудь хозяина заведения. Тот только крякает и сползает по стеночке. Чёрт, не убили бы… Нет, ничего, живучий.

Ничего примечательно, вроде автомата Калашникова и чемодана с опием, при обыске не находим. Правда, есть несколько баллончиков со слезоточивым газом и всякие финки-​кинжалы.

У спецназовцев загораются глаза, когда они видят длинную, шикарную кольчугу. Старший, будто рассуждая, говорит мне:

— Вроде бы специальное снаряжение. Ну чистый же бронежилет.

Я только пожимаю плечами:

— Да, похоже.

По возвращению в отряд целая очередь там выстраивается – примерить обновку.

Закон войны. Что с боя взято, то свято. Это те самые шалости, которые прощаются. Трофей.

Трофеев таких полно. Бейсбольные биты, какие-​то булавы, кастеты, ножи. То, чему не нашлось места в уголовных делах. Что за война без хорошего трофея?

В общем, выезд хоть и без результата, но с добычей. И «кавказу» слегка наваляли – тоже приятно. С «кавказом» у спецназа счеты длинные. И справедливые. И порой доходит еще до более значимого беспредела. Потому что времена такие – широкие и беспредельные…

**

Очередной выезд. На одном рынке, насквозь изъеденном криминалом, наркотиками и доставшемся в безраздельное владение кавказской диаспоре, должна состояться встреча заказчика с киллером. И последнего надо принять со всеми почестями.

ОМСН по гражданке выдвигается на позиции. В отдалении, вне поля зрения, на всякий пожарный, замер автобус с «тяжелыми». Для встречи все подготовлено – только ковровая дорожка не постелена.

Но не ценит криминал хорошее к себе отношение и заботу со стороны угрозыска и спецназа. Время уже подошло и прошло, а Германа все нет.

Час долой – все, дальше ждать бесполезно. Инициатор операции дает отбой. Теперь спецназовцам ехать на базу. Без результата. А кровь молодецкая бурлит. А руки к стволу и топору сами тянутся.

Настроение в автобусе мрачное – как всегда, когда работа срывается.

— Чего, зря что ли ездили? – слышится глас народа.

— Что предлагаете? – спрашивает старший.

— Пошли хоть черным наваляем. А то они здесь какие-​то совершенно непуганные.

Ну и пошли. Залетели в кафешку, где местная братва пирует. Прошлись по рынку. Разложили. Наваляли. Кто под горячую руку попался – не так и важно. Главное, показали, кто в доме хозяин.

Потом спецы быстро погрузились в машины и свинтили, оставив местную братву в недоумении – от кого же они сейчас столь технично, красиво и грубо огребли.

Что, нарушение законности, превышение? Ну, есть немного. Очень уж ОМСН «кавказ» не любит.

Дело не в национализме и не в расизме. В конце концов, в том же МУРе полно кавказцев – свои люди, соратники, преданные долгу. Дело в том, что самые дерзкие и гнусные преступления ныне в Москве числятся именно за детьми гор и плоскогорий. Русскую девчонку затащить в машину, изнасиловать, а то и убить – это у них вообще даже за проступок не считается. Так, шалость, горячая кавказская кровь.

И рынки они под себя подгребли. И в мэрии уже свои – постоянно с чемоданчиками по этажам так и мельтешат.

— Э, бери деньги, давай рынок. Или прирэжу!

И берут. И дают.

Некоторые при этом такие отморозки, что просто загляденье. Выбрать кавказскую крышу – это гарантированно лишиться бизнеса. Наши бандиты берут двадцать процентов и при этом чаще все же реально защищают и решают проблемы. Кавказцы сразу требуют пятьдесят, а потом проталкивают в руководство фирмы своих — и вот хозяин уже на холодке голодает, а в его кресле развалился абрек, и ему прислуживают его родственники.

Дошло до того, что чуть ли не официально представители кавказских банд объявили:

— Мы теперь в Москве хозяева. А вы, русские, место свое знайте.

То есть объявили себя захватчиками. Ну а с захватчиками на Руси разговор один – дрыном по хребту.

Эти битвы с «кавказом» идут по всей Руси. Притом жестокие с обоих сторон. Одна из причин горской агрессивности – у них крепкой привязки к городу нет. Это у москвича тут семья, родня, клубок нитей. А баран спустился с аула, пристрелил кого ненароком и обратно в аул – черта с два его оттуда выцепишь. Вон, Грузия с Азербайджаном вообще другие страны. А в Чечне наши законы уже не действуют, там Дудаев, закон Адат и сепаратизм во всей необузданной и кровавой красе…

**

В Питере тоже все бурлит. Там ситуация схожа с московской – диаспоры пытаются отгрызть себе самые сытные куски.

Приезжаю туда в командировку. Ночью стою с омоновцами на трассе. Задача – трясти бандитские тачки. В городе такая разруха, что блокадники вспоминают – в блокаду улицы лучше выглядели. Зато рассекают по колдобинам с непозволительной скоростью шикарные лимузины.

Омоновцы между проверками машин ругают криминал, особенно матерно поливают кавказцев. Сержант рассказывает на эмоциях совсем ещё недавнюю историю, которая не перегорела в душе:

«Кавказцы. Ты посмотри, рынки их, наркота, куча денег. Оккупанты, да! Прикинь уже заявляют о своём праве на мой город.

Ведут себя нагло, милицию ни в грош не ставят. К нашему ОМОНу ещё с опаской относились. Мы всегда их жёстко принимали. А тут решили показать, кто в Питере банкует.

К нашему расположению через пустырь надо идти. Так азербайджанцы со своими прилипалами отловили наших ребят, которые на работу шли. Накинулись всей гурьбой. Избили. А потом стрелку через них нам забили – мол, приходите в укромное место, разбираться будем.

Мы как узнали, так собрались и командованию ультиматум – или мы идём на этот разбор, или забастовка и всеобщее увольнение. То есть город вообще мог без ОМОНа остаться – единодушие было полное. Начальство подумало, посудило-​порядило. Послать на бой отряд – это, знаешь ли, поступок. Порешили компромиссно. Идти на разбор, но не как на выяснение отношений с бандитами, а как на спецоперацию. Договорились с РУБОПом. Те какую-​то бумагу написали – мол, есть оперативная информация, что в таком-​то месте ожидается концентрация кавказского криминала. И сами к такой забаве решили присоединиться.

Выдвинулись мы на место. До конца так и не верили, что кавказцы настолько обнаглеют, что придут. А они стали стягиваться целыми толпами. Мы начали по ним работать. Притом жёстко так, со всем пролетарским негодованием.

«Скорые помощи» кавалькадой туда-​сюда носились – по больницам их развозили. Бойню мы им от души устроили. Если раньше они по отдельным эпизодам знали, что такое ОМОН, то мы им показали нас во всей нашей необузданной силе. И продемонстрировали, что Питер – это всё же не их город, а наш.

Затихли они потом надолго. Мы на мероприятиях их вообще щадить перестали. А они к нам потом парламентёров присылали. Извинялись – мол, их не так поняли. Намекали, что те, кто это затеял, давно уже в Неве утонули. Типа, давайте дружить. Чтобы мы с этими тварями дружили? Давили и давить будем»…

Хотя, конечно, чудила и наша коренная российская братва. Притом порой куда более жестоко.

Оперативники РУБОП в Санкт-​Петербурге работали по бандитским притонам и кабакам. После очередного кабака в городе на обгоне их расстреляли из бандитской тачки. Два сотрудника погибли. Это была не только трагедия, но и плевок в душу всей службе, вызов: мол, знайте, менты, свое место.

Заместителя начальника РУБОПа это взбесило. Он объявил, что такое оставлять без последствий нельзя. Поднял по тревоге весь личный состав, СОБР. И по малинам, злачным местам, кабакам бандитским устремились оперативные машины и автобусы.

Всех бандитов собрали, кого могли — больше сотни человек. Морозная зима, так их, отделанных по первое число, выставили во дворе в «Крестах» — кто не знает, это историческое здание СИЗО. Говорят, даже из шланга для бодрости поливали. Досталось братве на орехи. А в конце им намекнули, что в следующий раз многих и живыми брать не будут.

Кончилось, правда, не слишком радужно. Убийц, вроде, так и не удалось найти. Замначальника РУБОП за превышение турнули с работы. Но братва что-​то поняла. Это как в животном мире – главное выстроить иерархию. Вот бандиты и осознали, что в основная их масса в иерархии они все-​таки ниже милиции…

**

Один браток, отдуваясь и потирая бока, говорит:

— Прикинь. Прихожу в кабак, опрокинуть рюмку. Тут ваш спецназ заскакивает. Всех уложили мордой в пол. Отпинали. Обыскали. Я весь в переживаниях и на нервах. Поднялся с пола. Кровь сплюнул. Вышел с трудом на улицу. Надо же такое расстройство залить коньячком. Иду в другой кабак, накатить с горя рюмку-​другую. Только глоток сделал, двери распахиваются. «Стоять! Милиция! Спецназ!» Опять всех на пол. И мне по второму разу по ребрам. Ну чего делается, мужики? Это же беспредел!

— Это называется наведение справедливости, — отвечает ему оперативник.

История простая. Начальник отдела МУРа поехал по каким-​то своим служебным вопросам в Подольск. Там попал как кур в ощип — на него бандиты налетели, аки коршуны, и прилично отделали… А потом попали подольские бандиты.

Начальник МУРа дал соответствующее указание. Спецназ с Колобовского переулка подтянули, МУР по тревоге подняли. И отправились Подольск чистить. Неважно, что это территория другого субъекта РФ. У нас же боевые действия, а не бирюльки. Так что все согласовали и местных даже обрадовали.

И такие вот карательные акции были не редкостью по всей стране.

Выхода другого не было. Братву нужно было ставить на место. Иначе – здравствуй Латинская Америка и Медельинский картель, который только в Медельине грохнул две тысячи полицейских. Нам такое надо? Лучше пусть наш спецназ и ОМОН отработает превентивно. И втопчут в асфальт кого надо. Главное – ни на миг не показывать слабину.

Такой вот бесконечный вестерн лихих времен великой криминальной революции. Круговорот насилия и разводок в природе. Коммерсанты разводят и обжуливают на рынках и в магазинах граждан, в том числе и ментов. Приходят бандиты, бьют коммерсантов, забирают у них деньги. Приходят менты, бьют бандитов, конфискуют общаки. Потом милиционер идет на рынок, где его обсчитывают коммерсанты. Один из тех заколдованных кругов, по которым ходила в то время поруганная, еле живая Россия.

И старая истина вознкиает внось во всей своей твердости. Этот выстроенный на Руси мир насилья можно разрушить только еще большим насилием. Иначе никак. Иначе не бывает. Иначе просто страну надкусят, обглодают и выбросят…

Глава 17

Профилактика

Ну а тотальное насилие продолжается. И приобретает порой причудливые, а иногда и совсем анекдотичные ипостаси.

Весна. Шумная окраина Москвы. Вдали перед нами маячат два серых и унылых корпуса гостиницы. С минуту на минуту в ее нумера должны прибыть абреки с товаром. Там, как в классических гангстерских боевиках, должен состояться эквивалентный обмен – героин да стволы на чемодан, ну или авоську, с деньгами. Романтично. Стильно. Выгодно.

Московская милиция решила поучаствовать на этом празднике жизни. Заявиться, как по анекдоту громилы явились на свадьбу: «Драку заказывали? Нет? Не волнует! Уплочено!»

Главное тут умело распределиться по местности, так, чтобы не засекли нас. И вместе с тем надежно перекрыть все. И не прозевать вражескую разведку, а также машины с тонированными стеклами, салоны которых лопаются от бройлерных туш быков, обеспечивающих силовое прикрытие сделки. Их нужно брать резко, быстро. При настоятельной необходимости валить намертво и без сантиментов. Поэтому и согнали сюда множество оперов, собровцев, а также два автобуса с омоновцами. Должно хватить.

Битый час, развалившись на заднем сиденье оперативного «Жигуля», пытаюсь сладить с изломанным ощущением времени. Кто участвовал в подобных играх, знает, что время в ожидании начала операции течет как-​то иначе. Оно находится под нервным пологом тягостного и всегда долгого, чаще субъективно долгого, ожидания. Труба зовет, сердце стучит, праведная злость зовет в бой. А тут сиди и жди. И все время пытаешься подтолкнуть реальность своими призывами — ну пусть объявится, наконец, эта бандатва. Быстрее. И тогда в бой. Иначе весь адреналин в крови скиснет.

Ждем уже час. А бандиты все не приходят и не приходят. И забронированный ими номер в гостинице пустует. И не видать-​не слыхать ни быков в тонированных тачках, ни мимикрирующих под ветошь разведчиков. Активность противника на нуле. Тут вариантов полно. Или информация протекла, что бывает нередко — преступным мир на подкуп ментов денег не жалеет. Или планы абреков изменились. Или наша активность их насторожила, что, впрочем, вряд ли.

За рулем оперативного «Жигуленка» боец московского СОБРа – эдакий высокий, гибкий и стремительный атлет. В салоне кроме меня еще двое молодых и зеленых, только с милицейского ВУЗа, стажеров, решивших положить свою судьбинушку на алтарь служения Московскому РУБОПу, сотрудников которого братва именует «шаболовскими». Все мы в гражданской одежде, стараемся не привлекать внимания. Ведем наблюдение. Ждем приказа «в бой».

— Обнаглела братва. Откупаются ведь, суки, — учит жизни молодых коллег собровец. — Управы на них никакой. Ничего не боятся.

— И что делать с ними? – интересуется стажер.

— Да бить их надо больнее. Это дело полезное, — говорит собровец и погружается в сладкие воспоминания детства. О том, как рос в южном бандитском городе. Как на своей шкуре познавал приемы и способы сосуществования со всякой шантрапой и уголовщиной. Тогда понял, что у этой публики только через битие приходит осознание. И что нужно сначала притворятся безобидным, усыплять бдительность и бить первым.

Вот только нам проверить на практике сегодня эти идеи вряд ли представится возможность. Бить и задерживать некого. Уже час прошел с обозначенного времени стрелки. А абреков все нет. По бандитским понятиям если опоздал на стрелку, то автоматом признаешься виноватым во всех грехах. Так что встречи не будет. И скоро последует приказ сниматься. Когда всем своим трепетным существом ты настроен на бой, суету, угар, и прочие жаркие развлечения грубых натур, обламываться тяжело… Но развлечения нас все же настигают. Притом оттуда, откуда не ждали.

Местный опер, которого привлекли к мероприятию как знатока территории, видя, что дело затягивается, идет проверить кафешку, где все время собирается преступный контингент. Братва там мелкая, но наглая и агрессивная, порой до полной отмороженности. Жизнь окружающим портит исправно и считает себя хозяевами «на районе».

Заходит опер в эту тошниловку. Тут шантрапа узнает его. Чего в мозгах убогих переклинило – одному черту понятно. Но их старшой орет победно:

— Лягавый!

Наваливаются они на старлея всем скопом. Берут за руки за ноги. Выносят из кабака. Раскачивают. И роняют его прямиком в лужу. При этом, почему-​то фанатично уверенные в своей полной безнаказанности, идут дожирать недожратое и допивать недовыпитое.

Только с безнаказанностью обидный облом выходит. Мокрый опер поднимается. Отряхивается. Берет рацию и с праведной обидой в душе выдает клич в эфир:

— Нападение на сотрудника милиции!

И не успел еще пахан местной шантрапы котлету дожевать, как около харчевни тормозят два автобуса с ОМОНом и наш «Жигуль» с РУБОПом. Тут котлета злодею поперек горла и встала.

Омоновцы, переворачивая мебель и дико крича, проносятся ураганом по харчевне.

— Атас! – звучит молодецкий разбойничий клич.

Братва бросается прочь, через служебные помещения и черные ходы. Гады эти тут все знают, а мы все ходы-​выходы не перекрыли. Раз – и усвистели все.

Рядом с кафешкой располагается какой-​то институт, где учатся разные иностранцы, как правило, из далеких недоразвитых стран. За столиками сидят за трапезой азиаты-​студенты, изумленно взирающие на налет. Они с готовностью вытягиваются по струнке по первому требованию милиции. А вот негры начинают возмущаться и демонстративно шлют в неопределенном направлении наши родные внутренние органы.

Что?! Как?! Вот так демонстративно плевать на наш добрый и тактичный ОМОН?! Это прям душевная травма для сотрудников. А душевно травмированный омоновец груб и необуздан.

Огромного, как Тайсон, и черного, как самая черная дыра, негра омоновцы с некоторым усилием ставят лицом к стенке. Тот начинает что-​то дико орать на своем негритянском языке, пытается даже сопротивляться. За что его тут же охаживают от души дубинкой. И он продолжает орать, но уже от боли. Как в песне поется: «супротив милиции он ничего не смог».

На местный криминалитет негр явно не похож. Но кого это теперь интересует? Ситуация развивается уже по своей логике – возмущаешься, не подчиняешься молодецкому крику правоохранителей, значит, ты враг и нарушитель, так что не обижайся. Ах ты еще и негр! Хижина дяди Тома? Да достали эти Томы, торгующие наркотой у школ. Поэтому получи вдвойне и распишись.

Мы забегаем в подсобные помещения кафе.

— Туда они двинули! — машет пострадавший местный опер в сторону распахнутой двери во двор. – Ушли, гниды!

Собровец, до того весь расслабленный, вдруг весь подбирается, как волк. Оглядывается напряженно. И тут уже весьма напоминает охотничью собаку, почуявшую след.

— Сейчас и посмотрим! – кивает он, внимательно оглядываясь.

Смотрит на отверстие в полу, ведущее в подвал. Уверенно направляется туда. Спрыгивает вниз. Буханье подошв ботинок о бетон. Шуршание. Потом молчание. И вот звучит почти ласковый голос собровца:

— Ну, иди сюда, сволочь!

В ответ какое-​то возмущенное бульканье:

— А чего сразу сволочь? А чего оскорблять?!

Бульканье сменяется звуками увесистых ударов. И из подвала вытаскивают мелкого, вертлявого блатного с нахально испуганным взором.

— Он, — удовлетворенно кивает пострадавший опер, разглядывая его. – Этот хрен тут за главного! Он велел на меня налететь!

— Ага, — потирают руки доблестные сотрудники правоохранительных органов. В общем, получается, не зря прокатились.

Бандюган по привычке все возмущается — мол, сижу в подвале, никого не трогаю, а тут наваливаются. Типа беспредел, прокуратуры на вас не хватает.

Это он зря. Его пинками раскладывают на асфальте и начинают щедро окучивать милицейскими дубинками. Притом поручили это воспитательное мероприятие, как всегда, РУБОПу. Мол, вы тут специалисты, а это ваши клиенты. Вот и наставляйте их на путь истинный.

И откуда только маски на лица сразу взялись. Но это профессиональный реквизит для любимого в народе театрального представления, именуемого «маски шоу».

Один из моих новых приятелей стажеров особенно усердствует. Второй держит дубинку как-​то неуверенно и тыкает ей без всякого энтузиазма.

Через некоторое время воспитательный процесс завершен с сопутствующими телесными повреждениями и душевными муками. Досталось бандюгану прилично, так что вся его наглость куда-​то улетучилась, оставив после себя сопли и нюни. Операция все равно не удалась, так хоть шушеру поучить – вот и день не зря прожит у рубоповца. Теперь уж местного опера за руки-​ноги не выбросят из кабака, и шантрапа на районе на время поутихнет. Это проверено на практике. Омоновский сапог и дубиновая резинка поразительные инструменты по силе внушения.

Уже темнеет, когда возвращаемся на базу. В салоне какое-​то тягостное настроение. Азарт схлынул. Остался неприятный осадок. Тот, не агрессивный, стажер-​миролюбец, который филонил во время внушения, весь из себя теперь мрачный и не к месту совестливый:

— Как-​то сильно мы его отдубасили!

Второй, более рациональный и деловой, кипишит в ответ:

— Ты или идешь в РУБОП работать, или в участковые! У нас служба такая – бить этих уродцев! Если психологически не готов, делать на такой работе тебе нечего! Мы же знали, что придется бить.

— Знали, — кивает «совестливый».

— Ну, так что теперь ныть.

— Вот именно, — авторитетно поддакивает собровец. – Эти мрази только увесистый кулак уважают. Били их, бьем и будем бить…

Обычный вечер обычных оперов девяностых годов беспокойного и страшного двадцатого века…

Илья Рясной