Что стоит за традиционной исторической русофобией официальной Варшавы?
Патетика и витиеватая полуправда, софистика и словесные кружева — все это часть стандартного набора риторики европейских авторов переписывания истории. Их растянутая во времени работа напоминает собой калейдоскоп, когда при каждом новом витке перед глазами складывается все более извращенная картина.
Лидером в этой области выступает русофобствующая Польша, к концу второго десятилетия XXI века сделавшая основой своего конструкта миф об исторической жертве. При этом сразу же бросается в глаза, что пропаганда Варшавы всегда начинает рассматривать историю прошлого столетия с середины 1930-х годов, старательно обходя аспекты более раннего периода.
Причина этому кроется в том, что за десятилетия до политики Италии и Германии именно Польша нарушала все мыслимые договоры, аннексировала территории, предавала союзников и делала все, дабы деятельно подчеркнуть, что считает главным врагом СССР, предлагая помощь в войне против него любому агрессору. А поскольку перекройка Европы в начале века сопровождалась молчаливым одобрением Англии и Франции, Варшава делала это, не обращая внимания на Лигу Наций.
В 1917 году Польша, более века входившая в состав Российской империи, получила от Временного правительства, а после революции Октября и от большевиков декрет о независимости. Однако вместо усмирения своих амбиций первым делом возродила захватнический проект. В 1918 году, видя слабость истощенных мировым конфликтом Москвы, Берлина и Вены, к власти в Польше пришли националисты.
Элиты во главе с Пилсудским — предателем, воевавшим против имперской России на стороне немцев, немедленно огласили идею создания второй Речи Посполитой. С учетом провозглашенного желания создать ее в границах 1772 года, это означало насильственное вторжение и захват Западной Белоруссии и Украины, с расчетом на то, что Москва ослаблена внутренним гражданским конфликтом.
Знаменитая спесь польских элит, проявившаяся в ходе наступления 1919 года, удивила даже западных союзников, поскольку Варшава, не прекращая дипломатических попыток склонить страны Европы к этой войне, одновременно предъявляла территориальные претензии к Чехословакии и Германии.
Проигнорированы были даже рекомендации Верховного совета Антанты, прочертившего в качестве польской границы на востоке так называемую «Линию Керзона». Зато Пилсудский нашел язык к классово-близкими себе националистами Западной Украины, заключив военный союз с Петлюрой, по условиям которого тот уступил Польше существенную часть страны.
Лучшим моментом для удара в спину Варшава посчитала период начала боев Красной армии с армией Деникина, а главной ударной силой вторжения в 1920 году сделала так называемых «познанских стрелков» — то есть те части польской армии, которые еще во времена оккупации Польши Германией, добровольно предали присягу и перешли на службу к немцам. Таким образом авангардом Варшавы в России были предатели и клятвопреступники, перешедшие на сторону врага еще в те времена, когда Польша была частью Российской Империи, а теперь вторгнувшиеся в страну снова.
Не менее примечательным было и то, что, узнав о подходе польских сил, мятеж против Москвы подняло местное население Западной Украины, посчитавшее что Варшава несет им независимость. Однако «паны» видели в местных жителях рабов и холопов, незаконно занимавших «исконно польские территории», а потому по приказу Пилсудского всех (со всеми вытекающими последствии) взяли в плен.
По результатам войны Варшава получила западную часть Белоруссии и Украины и, хотя изначально рассчитывала получить больше, сместила границу значительно дальше на восток, нежели обещала «линия Керзона».
В 1920 году Польша, наплевав на договор с Литвой, осуществила операцию по захвату Вильнюса и прилегающих к нему областей — поляки оккупировали около трети территорий Литовской Республики, но Верховный совет Антанты ни словом не обмолвился о необходимости возврата незаконно занятых за прошедшие два года территорий.
Это вновь показало полякам, что при сохранении правильного курса «на восток», из двух зол — усиления Польши и ослабления Советов, Запад выберет второе, поэтому вскоре Варшава, почувствовав вседозволенность, окончательно пошла вразнос.
В 1934 году Польша одной из первых заключила с Германией пакт о ненападении, сразу же после этого запустив пропагандистскую волну античехословацких настроений с призывами о возврате еще и чешских «исконно польских территорий».
В феврале 1938 года Гитлер проинформировал «дружественную Варшаву» о желании провести «аншлюс» Австрии, 12 марта началось немецкое вторжение, а 13 марта Польша под предлогом найденного на границе с Литвой убитого солдата, поставила перед литовцами аналогичный ультиматум.
То есть, судя по датам, Варшава договорилась с Берлином признать захват Австрии, в обмен на то, что Фюрер признает будущий захват Литвы еще в феврале. Единственной причиной сохранения независимости Литовской Республики стала угроза Москвы, недвусмысленно сообщившая Польше, что в случае дальнейшего развития событий польско-советский пакт о ненападении будет разорван.
К слову, это еще одна страница спасения стран Прибалтики от оккупации, о которой Литва предпочитает не вспоминать. А ведь, кроме того, именно СССР после победы в Великой Отечественной войне вернул в состав Литовской Республики Вильнюс и Мемель с прочими областями.
Затем Польша поддержала аннексию немцами Мемельской области, а за 11 месяцев до начала Второй Мировой войны полностью скопировала методики нацистов в Чехословакии — когда Рейх заявил, что «вынужден» начать войну «ради защиты прав угнетаемых судетских немцев», поляки сделали то же самое, сославшись на «оказание помощи тешинским полякам».
В военной операции «Залужье» – Польша провела вооруженную оккупацию суверенной чехословацкой территории, а самым небьющимся фактом, перечеркивающим любые нынешние обвинения против России, стало то, что в ответ на заранее озвученное заявление СССР о готовности поддержать Чехословакию против нападок немцев, Варшава ответила отказом.
Причем Польша не просто не пожелала дать разрешение на логистический коридор для РККА, но и в формате жеста для Германии показательно предупредила Москву, что начнет войну, если та все же направит войска для помощи. А для наглядности с 8 по 11 сентября организовала на польско-советской границе крупнейшие военные учения, в которых по плану успешно уничтожались колонны одетых в красное «неизвестных» солдат.
После этого польские элиты настолько вошли в раж, что аналогично Москве ответили и своим западным союзникам. Французам было сказано, что Варшава не станет выполнять военный договор между странами, если Париж вступит в конфликт с Берлином из-за Чехословакии.
В это же время посол Польши скажет американскому визави знаменитые слова о Крестовом походе: «A war of religion between fascism and bolshevism was about to begin» (Близится религиозная война между фашизмом и большевизмом), имея в виду требования Москвы разрешить проход Красной армии для защиты Чехословакии.
«Within 3 months the Russian Armies would be in complete rout and Russia would no longer preserve even the semblance of a state» (в течение 3 месяцев русские войска будут в полном составе разбиты, и Россия больше не сохранит даже подобия государства).
Для Москвы эти слова многое говорили, поскольку хотя с военной точки зрения СССР и мог разбить армии Германии и Польши в случае их объединения, все предыдущие действия западных столиц свидетельствовали о том, что при попытке задавить нацизм в зародыше СССР и вправду мог столкнуться с более масштабным «Крестовым походом».
Отношение великих держав к происходящему все больше походило на капкан для Советского Союза, где намеренное взращивание фашизма оберегалось до тех пор, пока Вермахт не созреет для своей главной цели. А если это было так, то идти силой на помощь Чехословакии через Польшу было правильно, но опасно, поскольку на востоке страны была неспокойная Япония, а для войны на два фронта СССР требовался как минимум англо-французский нейтралитет. Однако вместо этого две столицы Чехословакию просто сдали.
По существу, это не было удивительным, если учесть, что слова поляков о «Крестовом» походе против СССР не были польскими. Первыми их произнесли английские дипломаты в адрес чехов, намекая на то, что в случае принятия советской помощи для союзников страна может перейти в стан врага. В итоге Германией, Британией, Францией и Италией был осуществлен Мюнхенский сговор.
Когда же Берлин потребовал от Варшавы сделать шаг навстречу по вопросу Данцига и коридора в Пруссию, польская элита опять проявила себя. С одной стороны, окончательно раздувшись от собственной значимости, отвергла руку помощи от СССР, снова предложившего военную помощь в защите от Германии, а с другой стала угрожать Берлину, заявляя, что объединится против него с Лондоном и Парижем.
На просьбу Кремля к Британии и Франции вразумить поляков и надавить на Варшаву с целью пропустить РККА и задавить нацизм пока для этого еще сохраняется последний шанс, Запад ответил отказом. Причины для этого были предельно очевидны, столицы Европы и США откровенно тянули время с целью переложить всю тяжесть будущей войны с взращенным монстром на СССР, а Польша до последнего вела русофобскую политику, лелея надежды на разгром Советской России руками Германии и ее последующее раздробление с выгодой для новой «Речи Посполитой».
Лишь после этого в августе 1939 года, после всех многочисленных попыток противодействия Берлину, раз за разом наталкивающихся на Польшу и противодействие Западных столиц, Москва заключила с Берлином своей договор о ненападении, более известный как пакт Молотова-Риббентропа. И это был верный шаг, поскольку именно он позволил отсрочить начало Великой отечественной войны, дав СССР дополнительное время на подготовку.
Что же касается роли жертвы Германии в лице Варшавы, то причиной этому во многом стала сама Польша. Уровень тотального непонимания международной ситуации и запредельного самомнения польской элиты страна доказала накануне заключенного СССР пакта.
В 1939 году МИД Польши в ответ на слова главы МИД Франции о выгодах предложения Москвы о союзе заявил: «не немцы, а поляки ворвутся вглубь Германии в первые же дни, если Берлин на это решится». После чего Варшава начала массовые аресты и депортацию этнических немцев, проживавших в Данциге, буквально подарив Берлину окончательный повод для нападения.
Идея фикс Польши о том, что Варшава — незаменимая площадка для всех участников назревавшего конфликта, плацдарм Германии для нападения на СССР и форпост для нападения Англии и Франции на Германию, имела под собой географическую основу, но абсолютно неверные политические предпосылки.
С одной стороны, если бы не абсурд польских шагов, которые Черчилль назвал политикой «гиены Европы», Польша действительно могла бы стать частью «Крестового похода» против СССР. Однако, с другой, дело было не только в спеси Варшавы и ее элиты.
Дело в том, что поляки считали свои шансы исходя из того, что Запад их не оставит, в результате чего польский Генштаб полагал, что против него будет выставлено около 20 немецких дивизий, в то время как все остальные силы будут брошены на Запад против гарантированного англо-французского союзного вторжения. Гитлер же прекрасно понимал, что Франция и Англия ограничатся лишь словесными угрозами и сдадут кого угодно, если он поступит правильно и пойдет не на Запад, а на Восток. Так и случилось.
Именно из этого списка неудач и проистекает ненависть польской элиты к России. Варшава мечтала оккупировать ряд земель Российской империи, воспользовавшись ее развалом, но едва это произошло, как новая реинкарнация страны немедленно вернула всё обратно.
Польша пошла на негласный союз с нацисткой Германией, всячески предлагая себя площадкой для нападения и разделения на части СССР, но вместо этого снова победила Историческая Россия. В 1990-е годы Варшава уже праздновала неминуемый распад новообразованной страны, но вместо этого вновь столкнулась с тем, что к 2015 году Москва вновь вернулась на арену великих держав, а к 2019-му снова стала одним из трех мировых центров сил, в то время как Польша так и осталась презираемой всеми марионеткой.
С началом переломного года и первых успехов России в Сирии, профессор Варшавского университета Эдвард Халижак по этому вопросу в сердцах сказал: «откидывая все дипломатические экивоки, причина для польской ненависти к Москве у Варшавы всего одна — это все те поражения, которые наносила нам за много веков Россия».
Но судя по страницам мировой истории все значительно проще — пока Варшава веками кричала о собственном величии, обвиняя в провалах других, Россия молча преодолевала любые трудности и раз за разом возвращала себе «имперский» статус... А значит главное топливо для польской русофобии — зависть.
Оценили 6 человек
13 кармы