За наше ура!

Недавно мне рассказали анекдот. Довольно известный. Я вам его сейчас пересказывать не буду. Чуть позже. Пусть будет интрига.

Дело в том, что когда мне его рассказали, я вдруг вспомнил (и, вспомнив, буквально вздрогнул), что слышал его больше четверти века назад. Но не как анекдот, а как реальную историю. Но все по порядку.

Во второй половине восьмидесятых я преподавал русский язык иностранцам. В качестве молодого преподавателя (в переводе на тюремно-лагерно-блатную феню – шныря) я должен был выполнять самую черную работу. Например, возить иностранных студентов в ГУМ, где им советская власть выдавала бесплатные зимние шапки, ботинки, шарфы и прочие вещи. Все как в армии. Вести дополнительные занятия с отстающими, организовывать всякие нудные культурно-идеологические мероприятия. Рисовать гуашью стенгазеты. Водить, если надо, иностранцев в поликлинику. И много чего еще.

И вот однажды, в декабре месяце 1987 года, меня вызывает заведующая нашей кафедрой, Ванесса Игнатьевна Чумкина, и говорит:

- Вам, Володя, коллектив нашей кафедры поручает ответственнейшее задание.

«Да, думаю, типа собственноручно помыть в бане ангольских студентов».

- Я вижу на вашем лице скепсис, Володя… Это нехорошо. Это не по-комсомольски.

- Ванесса Игнатьевна, будет тут скепсис… Я уже дополнительных тридцать часов отзанимался с нигерийцами. Они мне уже, эти Оланреуоджу и Одхиамбо, ночью снятся. Индию в Гуме кто отоварил? Опять я. Шестнадцать индусов! Всю субботу потратил. Этого… Чуквуемуку…

- Кого?

- Суданца Чуквуемуку, который со стригущим лишаем к доктору четыре раза водил. С палестинцами выставку фотографий «Сионизм не пройдет!» делал. Чего все я да я? Мне диссертацию, между прочим, Ванесса Игнатьевна, писать надо. Кандидатский минимум сдавать. Научно расти. Почему вот Ленка минимум уже сдала, а я суданскими лишаями занимаюсь?

- Ленка – это Елена Фогельсон?

- Ну…

- Ну не ей же этого Чукаигека…

- Чуквуемуку.

- Не ей же… его к доктору водить. Она девушка. И, между прочим, не ей организовывать выставку фотографий «Сионизм не пройдет!» И, к тому же, Лена курирует группу французских стажеров.

- Ну да! Ей – продвинутых французов. А мне – нулевых монголов. Байгалма, Сорондзон, Одголой… И все трое пастухи. Они, кроме баранов и лошадей, в жизни ничего не видели. А я им про совершенный-несовершенный вид глагола объясняй. Мне вчера Байгалма знаете что сказал? «Живой баран – несовершенный вид, жареный баран – совершенный вид»…

- Оставим эту дискуссию. Значит, Володя, так. Вам поручается ответственное задание: дежурство в общежитии.

- Это когда это?!

- На Новый год.

- Как это?!

- Так. Новогоднюю ночь вы проведете в общежитии с шести вечера до шести утра.

- Ну это уж совсем… «Понедельник начинается в субботу».

- Это не «совсем», а приказ из ректората. Вы будете в общежитии для иностранных граждан следить за поведением студентов. В стране полным ходом идет антиалкогольная компания, так что… Вы у нас – самый молодой мужчина-преподаватель. Остальные уже свое отдежурили. В общежитии вы будете не один, а с комендантом. С Павлом Павловичем Пинковым.

- Знаю я Палыча. Так я и поверил, что Палыч всухую новый год встретит.

- Это его личное дело. А ваше дело – выполнять общественное поручение. К тому же ваше дежурство будет оплачено из профсоюзного фонда.

- И сколько же мне заплатят?

- Какой низкий меркантилизм!..

Ванесса Игнатьевна с отвращением перелистала потрепанную амбарную папку цвета суданского лишая.

- Десять рублей сорок копеек. Вас устраивает?

- Во! – быстро посчитав, пробормотал я, – Как раз ровно две «Пшеничные». Только их еще поди купи.

- Что вы сказали? – встревожилась Чумкина.

- Да так, ничего: свожу дебет с кредитом.

- Смотрите, Володя… Поосторожней. А то вы там с Пинковым сведете… Очень вас прошу, будьте на чеку.

Делать было нечего. Дурацкое поручение, конечно. Как могу я один заставить не пить две сотни иностранцев? Абсурд… 30-го декабря вечером за сутки до Нового года мне позвонил Палыч:

- Вольдемар!

Голос у Палыча был веселый. Палыч был «в начале пути».

- Здорово, Палыч.

Павел Павлович Пинков, кстати, был уникальной личностью. Таких сейчас больше нет. Ему тогда, в 1987, было шестьдесят пять лет. До войны он отсидел три года в колонии для малолетних преступников. С голодухи спер поддон холодца из заводской столовой. Съел его и тут же заснул. На фронт его отправили в штрафбат. Оттуда живыми обычно не возвращаются. Но Палыч выжил, дошел до Праги. Потом, после войны, еще служил больше двадцати лет ефрейтором, затем работал на заводе, в начале восьмидесятых определился комендантом общежития. Пинков был человеком неутомимым, бесстрашным и веселым. Умер он совсем недавно в возрасте восьмидесяти восьми лет.

- Говорят, ты, Вольдемар, на Новый в лепрухе на шухере?

«Лепрозорий», или «лепруха», - это так у нас называлось общежитие для иностранных граждан. Иногда его еще называли «черный магадан» и «мганга». Все это, конечно, как сейчас говорят, неполиткорректно, но – что было, то было. Из песни слова не выкинешь.

- Я.

- Закусь за тобой.

- А может…

- Это «папа может», а закусь за тобой. Мне свояк бутыль спирта привез из Воркуты. Чистяк. Слеза Татьяны Дорониной. Пять литров. Я уже все развел. На зверобое настоял. Так что у нас десять литров гравицапы.

- Ой, Палыч… А если проверка?

- Это еще кто кого проверит… Ты к шести?

- К шести.

- Закусь за тобой.

В шесть я был в общежитии в комнате коменданта. Там сидели Палыч и нигерийский стажер Одхиамбо, один из тех, с которым я занимался в качестве общественной нагрузки. Они (я про Одхиамбо с Палычем) были очень похожи друг на друга: оба большие, носасто-губастые, бритые на лысо, только Палыч – весь красный, а Одхиамбо – черный.

Когда я зашел, они занимались армреслингом. Палыч уверенно дожимал нигерийца, громко напевая «Черного ворона». Несколько секунд Одхиамбо еще посопротивлялся, но рухнул.

- Спекся, грифель… - удовлетворенно констатировал Палыч. – Здорово, Вольдемар. Закусь принес?

- Привет. Принес. Как дела, Одхиамбо?

- Здравствуйте, преподаватель. Деля как сязя беля. Палич – сильный. Как слён.

- Ты тоже неслабый, - сказал Палыч, - типа бегемота.

В дверь постучали:

- Мозна?

Это был Оланреуоджу. Второй мой нигерийский клиент. Оланреуоджу был похож на меня: невысокий, худой и в очках. По сравнению с Одхиамбо он казался менее черным. Негры вообще, доложу я вам, бывают очень разного цвета и разной фактуры. По-моему, негры в этом смысле значительно разнообразнее, чем белые. Вот, например, Одхиамбо бы весь как мокрый каучуковый мячик, а Оланреуоджу, как пыльный чугунок. Негры бывают кофейные, шоколадные, баклажановые, синеватые, бордово-зеленоватые, пепельные… У меня, помню, была студентка из Ганы по имени Дубаку («Одиннадцатый ребенок»). Фантастически красивая девушка. В тени она была ореховая, а на солнце – абсолютно васильковая.

- Заходь, - сказал Палыч. – Ну, будем провожать старый Новый год?

- Будем, - сказал Одхиамбо.

- Будем петь «Катушя», - улыбнулся Оланреоджу.

- Всенепременно, - согласился Палыч, - и «Катюшу» и «Таганку».

Через пару часов комната Палыча представляла собой что-то вроде гудящей малаховской малины. На все общежитие гремела «Таганка». В комнате толпилось человек двадцать: японцев, кубинцев, алжирцев, французов… Еще несколько десятков человек галдели в коридоре. На трех сдвинутых столах лежали горы закусок и батарея выпивки. Каждый приносил что-нибудь свое. Доставленные мною килька в томате и зельц, безнадежно засыпанные индийским карри, соседствовали с ананасом, принесенным лишайным Чуквуемуку, монгольской вяленой кониной, египетскими финиками, кубинским ромом, кипрским вином. И это все – в эпоху зловещего дефицита и сухого закона.

Пили все, но спирт на зверобое у иностранцев шел лучше всего. Несколько раз я пытался увещевать Палыча, но он меня не слушал.

Палыч вещал. Это был его творческий вечер. Постоянным слушателем Палыча был я. Остальные приходили, выпивали, закусывали, слушали, улыбались, что-нибудь говорили и уходили. Палыч был прекрасный рассказчик, но редкий иностранец поймет речь Палыча. Дело шло к полуночи.

- …ну и вот, - рассказывал Пинков. – Перед сорок восьмым – эта, выходит, ровно сороковник годов назад стояла наша часть под Калининградом. Тридцать первое, вечер. Метель лютая, снежище. Мы сидим, знамо дело, в казарме, заливаем потихоньку за подворотничок. Все уже веселые. До полночи два часа. Вдруг – подъем, построение. Что за пердомонокль? Оказуется – полкан Хрянченко. Напился, как леопард, и в белке поехал с инспекцией. Делать нечего. Строимся на плацу. Пурга, ветер воет, как сто кобелей. Стоит чуть не по колено в снегу. Мы плац-то чистили три часа тому назад. А за три часа-то намело безбожно. Стоим. Появляется Хрянченко. Пьяный, еле на ногах стоит. Кричит:

- Здорово, солдаты!

Мы не слышим ни пса. Вой стоит метельный. Видим только: полкан разоряется. Мы, по уставу, значит, во все пасти:

- Здра!.. Жла!.. Това!.. Полко!..

А Хрянченко:

- Какого черта… Ну он знамо дело гуще изъяснялся… Какого, говорит, черта у вас, г…ков, плац не чищен?! Вы что это, сволочи, а?! Всех под трибунал!

И опять по маме нас, по маме…

Мы-то это ничего не слышим. Ветрище адовский. Нам потом наш старлей Абдуллаев все рассказал. Ну и вот: видим, начальство орет чего-то. А что он может перед Новым годом-то орать? Ясен прыщ, поздравляет. Да здравствует наша социалистическая родина. Враг не дремлет. Граница на замке. И прочая такая гиль. Мы со всей дури хайла-то свои раззявили и с самого желудка, от самых кишок, чтоб фонари полопались:

- Ур-раа! Ур-раа! Ур-раа!

Хрянченко вообще озверел. Но тут его от чувств, видно, в край развезло, и он вообще из памяти вышел. Отключился. Брык в снег. Абдуллаев с лейтенантом Пиндосовым его быстро за руки за ноги – и в казарму. Ну и вот. Слава богу, через сутки Хрянченко в себя обратно взад вошел, проснулся и резонно спрашивает:

- Где я?

Абдуллаев с Пиндосовым ему:

- Вы тут-то и тут-то, товарищ полковник.

- А зачем я тут? – любопытствует Хрянченко.

- Приезжали поздравлять бойцов с Новым, 1948 годом.

- Ну и что, поздравил? – осторожно интересуется Хрянченко.

- Так точно, товарищ полковник, поздравили.

- Ну и хорошо. Дайте-ка мне теперь стакан сами знаете чего, чтоб у меня мозги с черепом совпали.

Дали ему сустатку. И уехал Хрянченко. Вот такая наша, чисто русская история… Эй, бойцы, ну-ка наливайте, уже пять минут до полночи.

Все, кто был в комендантской, кроме мусульман, налили себе зверобоевки, и Палыч сказал:

- Ну, разноцветные вы мои, интернационал мой серобуромалиновый, с Новым годом! За мир во всем мире и чтоб завтра с утра у нас у всех лицо на голове поместилось. А теперь – по-нашему, по-армейски, три раза…

- Ура! Ура! Ура! – грянули «разноцветные».

В общем, все прошло благополучно. Проверка не нагрянула. Спирта хватило. Никто не подрался. Утром голова болела вмеру.

А через четверть века вся эта вне всякого сомнения правдивая Пинковская история сжалась в тот самый короткий, но назидательный анекдот, который мне рассказали недавно:

« - Здравствуйте, товарищи солдаты!

- Здравия желаем товарищ полковник!

- Почему у вас плац загажен?!

- Урааа!»

Я почему-то подумал, что это наше «ураа!» по любому поводу – не только наша беда, но в чем-то и наше спасение.

- Слава КПСС!

- Ураа!

- Да здравствует перестройка!

- Урааа!

- Даешь демократию!

- Урааа!

- Развиваем рыночную экономику!

- Ураа!

- Нам необходима модернизация и инновации!

- Ураа!

Сижу тут как-то, смотрю почту. Приходит очередная инструкция из министерства. Читаю: "Необходимо в самые сжатые и кратчайшие сроки, в рамках инновационных задач и в русле всеобщей модернизации предпринять все необходимые меры по усовершенствованию концептуальной системы гибкого и всестороннего развития комплекса полноценных мероприятий, направленных на дальнейшее планомерное усиление систематического контроля за посещаемостью студентов…"

Думаю: какой пьяный идиот это писал? Зачем это все? К чему? И – злость, безнадежность. Руки опускаются. Что же у нас за страна такая?

И вдруг вспоминаю рассказ Палыча и трижды про себя с предельной подобострастностью и экспрессией кричу: «Урааа! Ура!!! Урааа!» - и в корзину ее к чертовой матери, эту инструкцию.

И сразу легко-легко на душе.

Так что с Новым вас годом! И выпьем же за наше вечное непробиваемое российское «ура»!

Автор Владимир Елистратов.

Этот рассказ озвучен мной в видео:

Ссылка на видео: https://youtu.be/uM3aGZCawLY

На этом всё, всего хорошего, канал Веб Рассказ, привет из Новосибирска!

* * *