Геополитические и геоэкономические перспективы Китая на период до 2030 года.

Китайская Народная Республика достигла успешного завершения первого стратегического этапа глобальной программы коренной модернизации государства. На церемонии в честь векового юбилея Коммунистической партии Китая генеральный секретарь ЦК КПК Си Цзиньпин объявил о «достижении цели столетия» - построения в КНР общества средней зажиточности. Конкретные итоговые цифры приводятся в опубликованной Госсоветом КНР Белой книге «Эпический путь Китая от бедности к процветанию».

Следующим стратегическим этапом обозначено построение в Китае «общества великого единения». Его целью является глубокая реорганизация экономики и государственного управления страны. Она должна обеспечить гармоничное сочетание рыночных инструментов с системой стратегического государственного планирования, а также укрепить баланс между высоким материальным уровнем жизни и социалистическими общественно-социальными нормами жизни общества.

Фактически речь идет о дальнейшем развитии процесса формирования уникальной китайской модели «рыночного социализма». Как заявляет китайского руководство, она должна будет вобрать в себя лучшие качества рыночной и плановой экономик, а также взаимно нивелировать присущие им недостатки.

При этом отмечается, что построение «общества великого единения» является лишь следующим этапом глобальной комплексной программы, завершить который планируется к 2035 году. Больше, чем полгода назад, в марте 2021 года, Институт РУССТРАТ уже рассматривал данную проблему в контексте ближайшего десятилетия. Пришло время в режиме мониторинга еще раз посмотреть на перспективы развития Китая.

Смена ориентиров уже сейчас сопровождается рядом радикальных шагов в политической и экономической сферах, явно указывающих на серьезные перемены, ожидающие геополитику и геоэкономику в предстоящие полтора десятилетия. Целью настоящего доклада является анализ их характера, направленности и ожидаемых итогов.

Экономические перспективы Китая на предстоящие 10-15 лет

Китай вполне заслуженно принято считать главной «фабрикой мира» и основным претендентом на достижение неоспоримого доминирования в мировой экономике. Формально такое представление верно.

Хотя по размеру номинального ВВП Китай (14,72 трлн долл за 2020 год) еще уступает США (20,6 трлн долл), по паритету покупательской способности китайская экономика (24,142 трлн долл) уже неоспоримо превзошла американскую. Ее доля в совокупной мировой экономике достигла 18,33% в то время как аналогичная доля Соединенных Штатов составляет 15,9%. Далее идут: Индия – 6,76%, Япония – 4,03%, и Германия – 3,41%. Россия в этом рейтинге занимает шестое место (3,11%). Хотя, если учитывать итоги Евросоюза, как экономического объединения с суммарным ВВП по ППС в 16,1 трлн долл, нужно признать третье место за ним.

Китай также занимает лидирующее положение по объему внешней торговли. По итогам 2020 года она составила 4,65 трлн долл. (рост на 1,5% к результату 2019). В том числе экспорт 2,59 трлн долл. (рост на 3,6%), импорт – 2,06 трлн. долл. (снижение на 1,1%). Сальдо внешней торговли положительное – 535 млрд долл или 11,5% внешнеторгового оборота страны.

На фоне совокупного внешнеторгового оборота США в 3,835 трлн (1,43 трлн долл – экспорт, 2,405 трлн – импорт, по отношению к 2019 году падение на 13,01% и 6,31% соответственно) Китай уже добился однозначного лидерства, которое будет только наращивать. Что уже вызывает быстро расширяющееся экономическое и геополитическое обострение в отношениях с Соединенными Штатами.

Однако при этом за кадром остается эффект больших цифр, невнимание к которому приводит к искажению итоговых выводов. Китайская доля в мировой экономике растет не потому, что Пекин пытается всеми силами «скупить весь мир». Такой результат является следствием увеличения размеров собственного экономического веса КНР, тогда как доля внешней торговли в итоговом ВВП страны, наоборот, сокращается.

Этап достижения статуса «фабрики мира» в Китае начался с 1970 года, когда внешняя торговля формировала лишь 2,52% национального ВВП, а 1987 она достигла 12,1%, потом 21,5 (1994), и в пике по итогам 2006 года составила 35,6%. Дальше рост продолжился только в абсолютных цифрах внешнеторгового оборота, исчисленных в денежных или натуральных показателях. В то время как в структуре ВВП ее вклад начал стабильно снижаться. В 2010 она формировала уже лишь 26,1%, в 2018 – 19,5%, а по итогам 2020 опустилась еще больше – до 18,1%.

С одной стороны, это подтверждает заявления китайского руководства о повышении уровня материального благосостояния населения страны и его успехи в победе над бедностью. Средний статистический номинальный ежемесячный доход на душу населения в КНР в 2018 году составил 4161 долл. США, реальный – 3850 долл., что в 1,38 раза выше уровня 2015 года и в 2 раза выше показателя 2011 года.

Но с другой, это означает ускоряющийся перенос основного веса китайской экономики с внешнего на внутренний рынок. Иными словами, Китай продолжает оставаться крупнейшей «фабрикой планеты», но работать она начинает все больше для собственного населения, а не для удовлетворения потребностей жителей зарубежных стран. Экспорт в среднем китайском предприятии формирует лишь 20% итогового сбыта, и эта доля продолжает снижаться.

Впрочем, географическая структура внешней торговли КНР за последнее десятилетие также претерпела существенные перемены. Если в середине первого десятилетия текущего века свыше четверти, а по некоторым товарным группам и более 40%, китайского экспорта приходилось на США, а еще 15-18% - на европейские страны, то в 2020 году в Соединенные Штаты ушло лишь 17,4% китайских товаров и услуг.

Зато вторым, по объему экспортным партнером Китая стал Гонконг (10,5%), третьим – Япония (5,5%), четвертым – Вьетнам (4,39%), пятым – Южная Корея (4,34%). Остальные страны Азии формировали 2,32%, что немногим меньше доли «богатой» Германии (3,35%), Нидерландов (3,04%) или Британии (2,8%).

Таким образом, видно, что, продолжая оставаться крупнейшим игроком на международных рынках, Китай явно демонстрирует тенденцию к усилению «охвата» стран Азии, и постепенного охлаждения интереса к еще совсем недавно ключевым мировым рынкам Европы и Америки.

Стратегическая программа «Пояса и Пути»

Вывод предыдущего раздела подтверждается заметным снижением медийной активности КНР в направлении поддержки и «проталкивания» программы формирования трансконтинентального логистического коридора в Европу. Пекин от него безусловно не отказывается, однако общий характер его отношения к «Поясу и Пути» демонстрирует существенное изменение.

От глобальной борьбы «расширение канала поставок товаров» с 2015 года Китай переходит к экспорту капитала по финансированию точечных проектов на уже «захваченных» рубежах. Если на пике продвижения во все, что связано с «Поясом и Путем» КНР вкладывала 56,5 млрд из 118,2 млрд долл годового объема экспорта своего капитала, то после «всплеска» 2018 года (52,8 млрд), дальше инвестиции стали сокращаться. В 2019 было вложено лишь 30 млрд, а в 2020 – всего 17,79 млрд долларов.

Грубо говоря, все что Китай, в рамках стратегии «Пояса и Пути» получить хотел, он уже получил. Дальше следует ожидать расширение формирования «свободных экономических зон» в ключевых точках сформированной логистической сети. Что уже не требует рекордных капитальных вложений.

При этом общий объем прямых китайских инвестиций в 2020 году даже выросли на 3,3%, достигнув уровня 132,9 млрд долларов. Эти деньги теперь идут преимущественно в расширение китайского контроля над месторождениями природных ископаемых в 58 странах, до которых КНР смогла дотянуться благодаря формированию логистической структуры «Пояса и Пути».

По официальным данным Института международных рынков при Академии министерства коммерции КНР, на декабрь 2020 года Китай уже имел заключенных подрядов на геологоразведку, разработку разведанных месторождений и обеспечение процесса местной логистикой и энергетикой на общую сумму в 141,5 млрд долл.

Из этой цифры 80% расходов приходится на практические проекты, остальное тратится на формирование лизинговых механизмов поставок китайского оборудования и прочей высокотехнологической промышленной продукции, а также научные исследования и профессионально-техническое обслуживание.

Отдельно следует отметить активизацию Китаем развития офшорных аутсорсинговых схем, темпы роста объема которых составляют 3,8% в год. Причем, даже в условиях продолжающейся экономической и санкционной войны с США, объем твердых аутсорс-заказов из Америки в Китае в 2020 году вырос на 17% и достиг 155,6 млрд долл. А в рамках «Пояса и Пути» их объем составил 136 млрд или на 8,9% больше результата 2019 года.

Таким образом, совокупный товарооборот Китая со 150 странами – участницами инициативы «Один пояс – один путь» за пять лет превысил 9,2 трлн долл, в том числе 1,35 трлн за 2020 год.

Отсюда следует два вывода. Во-первых, дальнейшего радикального развития масштабов «Пояса и Пути» в перспективе предстоящих 10 – 15 лет не следует. Среди прочего это касается и перспектив радикального наращивания транзитного «китайского» грузооборота по Северному морскому пути.

Его развитие потребует сначала совершенствования логистической инфраструктуры, чтобы по удобству пользования и размеру издержек магистраль давала ощутимые экономические преимущества перед существующими вариантами логистики «в Европу». И только потом Китай согласится переориентировать на СМП существенные объемы грузов.

Во-вторых, к настоящему моменту, в рамках «Пояса и Пути» Пекин уже сформировал достаточно масштабный источник внешнеэкономического дохода, позволяющий постепенно снижать заинтересованность КНР в доступе на потребительский рынок США. Тем самым Китай обеспечил достаточно высокую устойчивость своей экономики от американских санкций. И будет повышать его в предстоящее десятилетие.

Китай, сырьевые рынки и «зеленая энергетика»

Строго говоря, КНР, в новых реалиях, реализует модель колониальной экономики, когда «величайшая фабрика мира» стремится закупать преимущественно первичное сырье, максимум, результаты его низкого передела, а продавать промышленные товары с высокой долей стоимости труда китайских рабочих в его итоговой стоимости.

Уже в 2006 году по объему доли экспорта высокотехнологической продукции в мире Китай вышел на первое место, достигнув размера в 16,9%. У США на тот момент – 16,8%, у Японии – 8%. К 2030 году Пекин намерен довести свой показатель до 28 – 33%.

Это подтверждается не только стабильно высоким положительным сальдо внешней торговли КНР, но и тем фактом, что внешняя торговля формирует 36% совокупной добавленной стоимости всей китайской экономики. Для справки, у США этот показатель составляет 11%, у Японии – 18%.

На данный момент Китай является потребителем 59% мирового объема цемента, 47% - алюминия, 56% - никеля, 50% - угля, меди и стали, 27% - золота, 14% - нефти, 31% - риса, 47% - свинины, 23% - кукурузы и 33% - хлопка.

Анонсированные планы китайского руководства по сохранению 5,5% темпов ежегодного экономического роста, а также дальнейшее повышение материального уровня жизни своего населения, приводят к выводу, что доля КНР в мировом потреблении ресурсов, следовательно, и в объеме их импорта, в ближайшем обозримом будущем станет только увеличиваться.

Однако помимо успехов, эта перспектива грозит Китаю рядом взаимосвязанных проблем, в первую очередь в энергетическом секторе.

Любая индустриальная экономика требует много энергии. На конец 2020 года в Китае имелось 2200,58 ГВт установленной генерирующей мощности. В том числе: на ТЭС приходилось 1245,17 ГВт, на ГЭС – 370,16 ГВт, на АЭС – 49,89 ГВт, на ветропарки – 281,53 ГВт, на СЭС – 253,43 ГВт. То есть «уголь» в энергосистеме Китая составляет 56,58% установленной мощности, а вырабатывает он 5,174 млн ГВт*ч электроэнергии или 67,8% суммарного объема ее генерации в стране. Еще 17,76% «дают» ГЭС. На долю «атома» приходится 4,8%, «ветра» - 6,1%, «солнца» - 3,4%.

При заявленных темпах экономического роста к 2030 году потребуется получать в год минимум на 20% больше электричества, чем он имеет сегодня, а к 2050 году его потребность возрастет в 1,8 – 2 раза. Причем, если до дальнего рубежа у страны есть три десятка лет на развитие, то заявленный ближайший этап повышения благосостояния китайского общества охватывает менее одного десятилетия, что не позволяет рассчитывать на успех модернизации энергетической отрасли по подтвержденным на Экологическом саммите в 2021 году «зеленым» стандартам.

Возникает вопрос о смысле озвученных председателем Си целях вывести КНР на полную декарбонизацию к 2070 году. Для его понимания следует отметить три момента. Во-первых, Пекин констатировал, что «пик угля» в Китае наступит примерно в 2030 году. То есть все предстоящее десятилетие Китай продолжит наращивать объемы именно «угольной» генерации.

Во-вторых, к категории «зеленой энергетики» Китай относит не только «ветер» и «солнце», но и атомную энергетику, темпы развития которой разгоняются уже сегодня.

В-третьих, по стоимости возведения солнечные и ветропарки пока остаются гораздо более дешевыми, по сравнению с ГЭС и АЭС, и требуют существенно меньше времени на их развертывание. При этом пока суммарная доля «прерывистой генерации» еще долго продолжит оставаться незначительной в общем объеме ее других видов, что позволит в ближайшее десятилетие не сталкиваться с ее негативной стороной в плане стабильности энергетического потока.

Иными словами, «полная безуглеродность» конечно рассматривается как обязательная к достижению цель, но она отстоит очень далеко. И пока даже непонятно, каким именно образом ее предполагается достигать практически. Совершенно не исключается вариант создания в Китае мощного сегмента «водородной энергетики».

Включая так любимый на Западе «зеленый водород», получаемый по технологии электролиза за счет энергии ВИЭ-генерации. Тем более что в области производства оборудования ВИЭ Китай является лидером, в то время как в нефтяной и газовой области у него сохраняется чрезвычайно высокая зависимость от его экспорта.

Зато в ближайшее время Китай сможет себе позволить игнорировать трансграничный «углеродный налог» путем дальнейшего сокращения внешней торговли с европейскими и американскими рынками. А ближайший рост потребления электричества обеспечивать возведением новых угольных электростанций.

Во-первых, как наиболее простых и дешевых в создании и эксплуатации. Во-вторых, потому что Китай располагает значительными собственными запасами энергетических углей. В-третьих, потому что «декарбонизация» западной экономики неизбежно вызовет снижение спроса на уголь в развитых странах, а значит поспособствует падению мировых цен на него. Хотя сейчас это пока и неочевидно.

В-четвертых, потому что угольные ТЭС в дальнейшем возможно относительно быстро модернизировать с переводом на природный газ. Что уменьшит выбросы, следовательно, позволит показать наличие осязаемого движения КНР в сторону общей «декарбонизации».

Таким образом, темпы дальнейшего экономического роста Китая в предстоящее десятилетие будут ограничиваться возможностью расширения «угольного» сегмента и способностью реализовать планы по возведению еще 81 ГВт установленной мощности АЭС к 2030 году и выходу на 238 ГВт к 2049 году. Для достижения таких цифр Китаю уже сейчас необходимо приступать к строительству не менее 40 реакторов, в то время как, по открытым источникам, он ведет строительство только 13 энергоблоков и еще 12 находятся в стадии согласования проектов.

Добиться заявленных целей в области ядерной энергетики в предстоящие 30, а тем более в ближайшие 10 лет, Пекин вероятнее всего не сможет. Хотя уровень США, с их 99 ГВт установленной мощности ядерных энергоблоков вероятнее всего превзойти сумеет. А высокие темпы наращивания масштабов ВИЭ, безусловно сохранятся, но необходимого прироста объема генерации не обеспечат. Что, в конечном счете и приводит Китай к сложной перспективе.

Исходя из среднего соотношения, что по энергетической ценности две тонны угля примерно равны одной тысяче кубометров природного газа, только простая замена угольной генерации на газовую потребует от Китая потреблять ориентировочно 2,5 триллиона кубометров «голубого топлива» в год, что на треть меньшей всей совокупной мировой газодобыче в 2020 году.

Отсюда вытекает два вывода: первый – что «пик угля» в Китае скорее всего продолжится существенно дольше заявленного 2030 года; второй – что Китай на очень длительное время, по меньшей мере до середины текущего века, сохранит, и даже увеличит, свою зависимость от импорта газа.

А так как руководством КНР такое положение однозначно трактуется как серьезная угроза национальной безопасности, то Пекин продолжит наращивать усилия по установлению полного контроля над акваторией Южно-Китайского моря, под дном которого, по данным геологоразведки, находится второе по объемам в мире, причем еще «не распечатанное» газовое месторождение.

Поэтому, даже если добиваться этого придется силой оружия, Китай с США воевать за него психологически готов. Хоть и пытается найти способ решить эту задачу, по возможности, без прямого применения военной силы.

Эти же причины предопределяют и высокий интерес Пекина «к водороду», как новому дополнительному источнику энергии. Но не «вместо ископаемой генерации», как в Европе, а строго в дополнение к ней.

Социально-политическая модель «нового коммунизма»

Помимо геоэкономического, китайский план построения к 2035 году в стране «общества великого единения» имеет и важный геополитический аспект. Анализ заявлений высшего руководства КПК говорит о том, что в предстоящие полтора десятка лет Китай намерен материализовать на практике совершенно новую социальную модель, кардинально отличающуюся от принципов «открытого рынка» и подходов господствующей на Западе «либеральной демократии». Что автоматически предопределяет углубление идейного конфликта между Китаем и «коллективным Западом, под руководством США».

Хотя важные детали практических шагов руководства Китая окончательно прояснятся в предстоящие один – два года, тем не менее фундаментальные аспекты «китайского плана» приобретают осязаемые черты уже сейчас.

По принятому в КНР четырнадцатому пятилетнему плану на 2021 – 2025 год Китай обозначил обязательство государства по доведению охвата социальными гарантиями не менее 90% населения страны. То есть речь идет о построении там «социального государства» с уровнем поддержки граждан выше чем в любой другой стране мира.

В сочетании с обеспечением условий для высоких доходов, это сформировать у общества стойкого убеждения в неоспоримости превосходства именно «китайского образа жизни» над любым другим. По крайней мере, для граждан КНР. С последующей перспективой распространения таких убеждений на весь «китайский экономический кластер» ныне формируемый на основе АСЕАН (соглашение ВРЭП).

При этом, к «прянику» прилагается и кнут. В двух формах: для общества и для бизнеса.

Формирование в обществе новой «социальной» модели мировосприятия и поведения предполагается осуществить с помощью принятого 1 января 2021 года нового, фактически первого в истории Китая, Гражданского кодекса. Помимо всего прочего, закрепляющего всеобщность применения в стране «системы социально кредита».

В рамках его концепции, каждому гражданину предоставляется стартовая сумма социальных баллов, от текущего значения которой будет напрямую зависеть уровень доступности социальных благ и даже определенных гражданских свобод.

Далее, на основе анализа 160 000 параметров, получаемых из 142 учреждений единый информационный центр будет анализировать поведение гражданина и повышать или понижать его рейтинг.

Китайцы будут получать баллы: - за участие в благотворительной деятельности, забота о пожилых членах семьи, хорошие отношения с соседями и помощь бедным, сдачу донорской крови, поддержку правительства в социальных сетях, наличие хорошей финансовой кредитной истории, совершение любого героического поступка и т.п.

Вычитаться балы могут за нарушение правил дорожного движения, асоциальное и антиобщественное поведение, хулиганство, нарушение норм добрососедства и общежития, участие в протесте против властей, размещение антиправительственных сообщений в социальных сетях, неудовлетворительную помощь стареющим родителям, распространение слухов и фейков в интернете, неискренние извинения за совершенные преступления, участие в деятельности сект и жульничество в онлайн-играх.

При изначальном значении в 1000 баллов (уровень А+) гражданину доступны все сервисы и возможности, в том числе государственная служба и ведение бизнеса, а также могут предоставляться отдельные, в том числе региональные, бонусы. Например, в виде скидок на стоимость проезда в транспорте, услугах гостиниц и сферы обслуживания или льготные ставки и условия кредитования.

Уровень ниже 599 баллов относится к категории D, что автоматически вводит ограничения на проезд в транспорте, видах деятельности и даже уровне занимаемых должностей. А некоторые виды деятельности вообще оказываются под запретом. Низкий рейтинг приведет к публичному порицанию и осмеянию, обнародованию имен провинившихся вплоть до личного информирования знакомых, сослуживцев и родственников.

На западный либеральный взгляд все перечисленное выглядит «цифровым концлагерем» и наверняка вызовет отторжение, вплоть до призывов к его «свержению» ради торжества «свободы и демократии». По крайней мере в информационном пространстве, что усилит степень информационной изоляции «китайского мира» в интернете, с одной стороны, и потребует от руководства КНР расширения собственной наступательной внешней информационной политики.

Таким образом, следует ожидать углубления «мировоззренческого ценностного» раскола между Китаем и «западным миром».

Помимо «перевоспитания социума» власти КНР начали развертывание программы повышения корпоративной социальной ответственности бизнеса. Хотя ее ошибочно принимают за аналог «сворачивания НЭПа» и «репрессии 1937 года» в СССР, в действительности речь идет о другом. О введении в социальное сознание высокообеспеченных слоев населения, в особенности владельцев крупного бизнеса безусловности постулата о необходимости «делиться по справедливости».

Но не в виде экспроприации «слишком больших денег», а в форме закрепления понимания необходимости использования существенной, не менее четверти, получаемой чистой прибыли и крупных личных доходов на «облагораживание места, где ты живешь».

Для этого в ряде китайских провинций создаются негосударственные фонды, из пожертвований в которые, предполагается финансировать развитие транспортной и социальной инфраструктуры, строительство и улучшение детских садов, школ, центров общественного досуга, формирование комфортабельной и благоустроенной среды для массового отдыха, поддержания и развития физкультуры и спорта, развитие местной дорожной сети и местного общественного транспорта, в том числе системы дешевого каршеринга. Отдельной строкой указывается развитие технологий утилизации мусора и улучшения экологической обстановки.

Постулируется, что повышение благосостояния не должно оборачиваться для общества ростом уровня «платить за все». Как показывает западная культура, такое положение повсеместно ведет к росту атомизации социума, подрыву его социальных основ и социальному расслоению общества с углублением мировоззренческого отрыва социальных групп друг от друга. Что в конечном итоге разрушает ментальную связь между людьми, которая формирует народ в целом.

Наоборот, увеличение благосостояния должно восприниматься как безусловное согласие на повышение социальных обязательств человека перед обществом. В том числе для улучшения окружающего мира, в котором живет все общество вместе.

Насколько упомянутые меры действительно способны обеспечить достижение декларируемой цели построения «общества великого единения» пока сказать сложно. Однако уже видно, что ориентирована эта цель в первую очередь только на сам Китай. То есть экспансии «китайского образа жизни» за пределы его границ ожидать не стоит.

Отсюда вытекает вывод, что конечным итогом китайской экономической и социальной модернизации является формирование достаточно закрытого «китайского» кластера с КНР в виде «срединного государства» в «пространстве всеобщего процветания» в Азии. Вероятнее всего – только в границах Юго-Восточной Азии, с центрально-азиатскими странами, вроде Пакистана и, возможно, Ирана, в качестве его внешней периферии. Включение в него остального мира не предполагается. По крайней мере до конца текущего столетия.

Выводы и рекомендации

На основе изложенного следует сделать ряд заключений.

1. Хотя в предстоящее десятилетие масштаб экономического доминирования Китая и продолжит увеличиваться, в системном смысле этот процесс будет носить преимущественно инерционный характер. Так как относительная доля внешней торговли в ВВП КНР продолжит сокращаться.

2. Расширения масштабов проекта «Пояса и Пути» в дальнейшем ожидать не стоит. Поэтому все российские проекты, тем или иным образом планируемые исходя из ожиданий роста будущего китайского транзитного грузопотока, нуждаются в пересмотре и корректировке.

Фактически это означает начало конкуренции между существующими логистическими потоками за перетягивание объемов только за счет предложения более развитой инфраструктуры, сокращения сроков доставки и существенного уменьшения издержек на логистику. Добиться ощутимых конкурентных преимуществ в этом процессе Россия возможность, безусловно, имеет, однако достигать результат придется с упором, прежде всего, на собственные финансовые ресурсы.

3. При любом сценарии развития событий дальнейшее замыкание Китая в границах «его» кластера, на базе соглашения ВРЭП, носит системно необратимый и стабильно долгосрочный характер. Причем процесс будет сопровождаться постоянно растущим спросом китайской экономики на сырье и энергоносители. В перспективе минимум до 2030, а вероятно и до 2035, года он будет включать даже уголь.

Позднее Китай начнет перевод угольной генерации на более экологичные виды ископаемого топлива, т.е. природный газ. Что превращает КНР в стабильного и долгосрочного покупателя российского газа во всех его видах, от трубопроводного до сжиженного. Следовательно, формируются достаточно долгосрочные условия, гарантирующие окупаемость расширения соответствующих инфраструктурных объектов и возврата инвестиций в них. Таким образом, темпы и масштабы «разворота России на Восток» следует максимально увеличивать.

4. Китай в обозримой перспективе продолжит наращивать темпы введения мощностей ветровой и солнечной генерации, но при любом «революционном» масштабе их расширения, в перспективе ближайших 15 лет этот процесс не сможет помешать спросу на ископаемое топливо хоть сколь-нибудь существенно.

5. Важно отметить, что критичным фактором сохранения заинтересованности Китая в сотрудничестве с РФ является технологическое оборудование. В области ВЭС и СЭС КНР уже имеет лидерство, что не позволит рассчитывать на успех в продвижении на китайский рынок (в том числе на рынок других стран «китайского кластера») с собственными российскими разработками. Даже если прогресс в их создании окажется достигнут.

А вот в области оборудования для нефтегазовой добычи, трубопроводной транспортировки, а также в области сжижения и регазификации, Китая в обозримом будущем сохранит высокий уровень зависимости от импорта. Что открывает возможность стимулировать в России НИОКР в данном направлении и развертывание внутреннего производства необходимого оборудования. Усиление противостояния КНР с Западом создает к тому достаточные предпосылки.

Однако следует помнить, что передача Китаю технологий обернется достаточно быстрым появлением там собственных аналогов с соответствующей утратой интереса к продолжению сотрудничества. Так что продавать следует только готовую продукцию, но не технологии ее производства.

6. Учитывая рост спроса Китая на все виды сырья, стратегической задачей России становится расширение экспансии в Африку с целью закрепления за собой сырьевых месторождений и организации производства сырьевых материалов максимально высоких уровней технологического передела. Продавать Китаю следует не только сырье, но и результаты труда.

Причем стремиться к наращиванию доли добавленной стоимости в поставляемых товарах. Также следует понимать, что на практическое проникновение на Черный континент и закрепление там у России есть не более 15 лет, пока Пекин будет сильно ограничен в возможностях из-за геополитического и геоэкономического противостояния с США. После указанного момента его способности к расширению контроля над внешними источниками сырья радикально увеличатся.

7. По той же причине целесообразно рассмотреть вопрос восстановления, под российским контролем и с российским участием, массового производства хлопка в Средней Азии. В ближайшие 10-15 лет спрос на него со стороны Китая увеличится минимум на 15-20% относительно текущего уровня. А Китай сейчас потребляет свыше трети мирового объема производства хлопка в мире.

8. В качестве источника нахождения внутренних источников финансирования соответствующих инфраструктурных проектов за пределами бюджетных средств целесообразно рассмотреть китайский опыт повышения «социальной ответственности бизнеса».

Русстрат