Постсоветская Украина как общество наведённого психоза

За 30 лет существования проекта «постсоветская Украина» бывшая республика превратилась в огромную психиатрическую клинику, где власть захватили самые буйные пациенты, а врачи сбежали. И это не метафора. Над страной был проведён самый масштабный и затяжной психологический эксперимент в европейской истории. Германский проект имени доктора Геббельса длился меньше.

Население Украины практически поголовно в той или иной степени страдает психическими расстройствами, где типичными диагнозами являются стресс, депрессия, страхи и фобии, сопровождаемые вспышками защитной агрессии, неврозы, психозы, паранойя, шизофрения, садомазохизм. Особенно это ярко видно в верхушке политического класса Украины. Сидящий на кокаине глава государства — это реальность современной Украины.

Что касается фриков типа Фарион, Порошенко, Геращенко, Гордона, Ляшко, Яроша, Сашко Билого, Турчинова, Яценюка, Авакова и многих известных депутатов Рады, часто дерущихся у трибуны, то их болезни видны даже неспециалисту. У Парубия даже справка была.

Психические заболевания отличаются от всех прочих тем, что их не видно. Это не насморк, не ковид, не проказа. Если человек не бросается на окружающих, его воспринимают просто как здорового, но токсичного. Диагноз тут увидит только специалист.

Но такую массу народа в психиатрические клиники не поселишь, а амбулаторно их лечить никто не будет. Тут для обычных больных сил медицины не хватает. Психопатия становится нормой там, где большинство психопаты, а нормой становится психопатология.

Погружение населения Украины в наведённый психоз началось сразу после распада СССР. Накачка антироссийскими и антисоюзными доктринами шла параллельно с приватизацией по-украински. Местные бароны стали чем-то вроде средневековых феодалов. Олигархия рождалась в стрельбе, крови и преступлениях. Радикальный нацизм подоспел позже как фундамент для формирования социальной базы и права на власть новой элиты.

Население стали погружать в бедность, безысходность и безнадёжность. Это ломало психику, выжигало нервную систему, люди дичали и деградировали массово — включались механизмы психологической защиты от непоправимо травмирующего бытия. Возникла чёрствость — реакция группового конформизма и требование не сообщать травмирующие новости, требующие эмпатии и сочувствия. На это не было душевных сил, больше того, это требовало действия. А действие влекло часто смертельную опасность.

Здесь лежат корни того явления, которое мы увидели в реакции украинского общества на события в Донбассе и в Одессе. Пострадавшим там радостно мстили за попытку вывести приспособившееся обывательское общество из зоны психологического комфорта.

Бедность — вот главная черта постсоветской Украины. Это такой стресс, который при постоянном воздействии превращает человека в животное. Началась массовая маргинализация украинцев. Страна била все европейские рекорды по росту проституции, наркотизации, венерическим заболеваниям и эпидемии СПИДа. Проститутка, дешёвая и на всё готовая, стала буквально символом Украины.

Тиражировались самые дичайшие модели выигрышного поведения — продажность, лицемерие, цинизм, рэкет, криминальный бизнес. Менялась мораль. Аморальность торжествовала, доброта маргинализировалась и высмеивалась. Новая сакральность защищала оккультные течения и символику смерти. Жестокость становилась способствующей выживанию нормой.

Конформизм особенно стоек в украинском сегменте среднего класса. Ему удалось отстроиться и абстрагироваться от происходящего. Он старательно избегал знаков принадлежности к тому или иному политическому лагерю и как мог охранял свою хрупкую зону комфорта. При этом никаких признаков нонконформизма средний класс не показывал под страхом смерти. Угроза лишиться всего была зримо близка как никогда ранее в истории Украины.

Приучить население к безысходной бедности — это первое, что нужно сделать для превращения народа к послушанию и одичанию. Погружение в бедность и удержание в бедности — главная социальная манипуляция. Схлопывание промышленности, системный и структурный кризисы украинской экономики превратили огромные массы населения в люмпенов, не имеющих шанса найти работу.

Даже работающие получали невысокую зарплату, постоянно балансируя на грани срыва в нищету и могли в любой момент работу потерять. Уверенность в завтрашнем дне ушла вместе с СССР в прошлое, а это почва для серьёзных неврозов.

В России тоже пришлось пройти через этот период, но он стал заканчиваться вместе с ельцинщиной. Нулевые годы были годами постепенных реформ. Народ в России медленно богател. Да, были искривления и социальные проблемы, они и сейчас есть, но в целом в России положительная динамика. И даже кризис, ударив по всем слоям населения, не обрушил страну в психологическую катастрофу незащищённости и безнадёжности.

Украина же во многом просто застряла в 90-х, как муха в янтаре. Это видно особенно наглядно в украинских городах. Керчь, бывший украинский город, вызывает приступы тоски и депрессии у всех россиян, кто там мог побывать. Там время как остановилось. Люди реально попадали в 80-е, на задворки империи. В других городах, особенно сёлах Украины, было не лучше.

Очаги богатства на Украине связаны с очагами криминальных доходов. Коррупция, воровство, контрабанда — вот главные условия процветания в украинской политэкономической модели. Существование в такой среде повреждает психику необратимо. Все, кто хоть как-то разбогател, пошли на существенные сделки с совестью. Это осознаётся, но вытесняется в сферу подсознания, чтобы не мешать. Неврозы — самое лёгкое, что сопровождает общество в такой модели.

Почему на Украине такая оголтелая конкуренция в сфере политического активизма? Это стало самым лёгким бизнесом. Ведь альтернатив в виде нормальной карьеры нет. Карьера на Украине — это попадание в круг какого-либо олигарха, превращаясь в заложника зигзагов его судьбы. Всплывает он — всплывают и его люди. Тонет он — и его приближённые тонут или бегут из страны.

Команда любого олигарха многослойна. Нижние слои — это технический персонал юридического, технического и силового обеспечения. Верхние слои — это делегаты-лоббисты в Раде и органах власти. Кто не попал сюда, рвутся в идеологическую обслугу, поняв, как функционирует контролируемая спецслужбами Запада система рекрутирования в институты пропаганды и представительства.

Это ядро действует по принципу эмоционального заражения толпы. Толпа уже с размягчёнными мозгами буквально за еду готова принять всё, что ей навязывают. Таков конформизм в самых грубых формах.

Общество обретает психологию концлагеря. Там буквально за месяц с человека слетает весь слой цивилизации. Выживают лишь те, кто смог отнять, подставить впереди себя для экзекуции кого-то другого, спрятавшись за их спины (умри ты сегодня, а я завтра), стать осведомителем или пробиться в старшие по бараку. Других способов выжить в концлагере нет. Те, кто отказываются по моральным принципам, гибнут в первую очередь и дольше нескольких месяцев не выживают.

Украинское общество построено на крестьянской психологии, а это особенный феномен. Специалисты по контрпартизанской работе говорят, что крестьяне — опора любого партизанского движения. Они вольно или вынуждено снабжают «лесных братьев» едой, убежищем, информацией и даже женщинами. Крестьянин видит и замечает всё, и потому знает очень много.

На допросах крестьянин приотворяется глупым и говорит, что ничего не видел и не знает. Это ложь. Те оперативники, которые пытаются играть с крестьянами в психологические игры, годящиеся для горожан, неизбежно проигрывают — крестьянскую хитрость этим не победить. Крестьянин реагирует только на животный страх необратимого и слепого наказания. В таком случае он расскажет всё, потому что главная задача крестьянина — выжить. Для этого он сделает вид, что принимает любую идеологию победителя.

Украинский режим именно так и строил работу с населением. Он апеллировал к глубоким крестьянским инстинктам украинского социума. Животный страх перед неумолимой грубой силой, слепым насилием превращал украинцев в общество агрессивных конформистов. Они видели опасность в каждом, кто призывал их к совести — это грозило столкновением с грубой властью и гибелью. Безопаснее было делать как все и поддерживать официальную идеологию.

Многие так сжились с этой маской, что она приросла к лицу и стала кожей. В это реально поверили, так как это было проще и избавляло от комплекса подавляемой вины. Агрессия — обратная сторона страха. Агрессивность украинского социума — это защитная реакция на требование «занять позицию». Они заняли — моя хата с краю, ничего не знаю.

Крестьянская психология обладает особенностями. Сама специфика крестьянского быта подавляет эмпатию, это чисто городское качество. Крестьянин вынужден забивать скотину, чтобы жить, но для этого он должен психологически отстроиться от темы чужих страданий. Крестьянин принимает силу, будь то сила власти или общины, но в её отсутствие он не прочь пограбить. Это с его точки зрения рационально. От убийства свиньи или курицы до убийства или грабежа соседа дистанция не такого уж и большого размера. Главное — пройден психологический барьер сочувствия к чужим страданиям.

Именно эти механизмы психики лежат в реакциях нынешнего украинского общества на то, что происходит на юго-востоке. Все эти «горелая вата, самки колорадов, майские шашлыки в Одессе» и прочее — это злорадство по поводу неудачи тех, кто стремился вытащить их страхи на свет и столкнуть с властью, то есть толкнуть на смерть. Ради кого? Ради неудачливого соседа? Зачем? Не лучше ли пограбить? Ишь чего захотел! Лишить меня комфорта и безопасности ради себя!

Для типа русской психологии это нетерпимый эгоизм и моральное уродство. На Руси общинность требовала круговой поруки и защиты: сегодня ты пройдёшь мимо чужой беды, а завтра пройдут мимо беды твоей. Отзывчивость к чужой беде была требованием общества к индивиду. И если он хотел выжить, то принимал это требование, оно становилось его кредо. В суровых условиях русского северо-восточного климата одному выжить было нельзя.

Иное дело на юге. Условия климата позволяли быть менее зависимым от общины. Выживал тот, кто был больше себе на уме и мог припрятать и сэкономить ресурсы. При постоянных сменах власти только спрятанные в схронах запасы помогали выжить. Принцип «каждый сам за себя» лёг в основу не просто хуторской морали, а житейской мудрости. Принимали тех, кто на этот принцип не покушался. Русский конформизм отличался от украинского так же, как коллективизм отличается от индивидуализма.

Верность украинству помогала выжить, и любая попытка вытащить человека из этой скорлупы порождала агрессию — человек защищал не идеи, а жизнь и безопасность. Когда украинцы поймут, что за украинство наказывают, они массово станут доносить на бывших политических украинцев. Если новый украинский режим хочет быть устойчивым, ему необходимо использовать рычаги страха перед наказанием.

Перенос на украинскую ментальную среду русских идей доброты и терпения не вызовет у традиционных украинцев ни симпатии, ни благодарности. Это будет поводом для недоумения и скрытого презрения, будет воспринято как слабость. Новая власть должна быть строгой и непреклонной, тогда через несколько лет украинское общество будет демонстрировать чудеса лояльности.

Крестьянский тип сознания считает образцом модель поведения строгого хозяина. Крестьянин ищет железной руки, требует её, одобряет её и очень не одобряет все игры в демократию и либерализм. Он считает это глупостью, слабостью и непониманием человеческой природы. Подчиняться такому слабому руководству крестьянин быстро перестанет, так как не будет его уважать.

Новая власть на Украине не должна быть ни деспотией, ни либерализмом. Она должна дать понять: вернулся хозяин. Не самодур и деспот, а рачительный, строгий и справедливый. Он наведёт порядок. Он зря не обидит, но у него и не забалуешь.

Помните украинское «Путин прийде, порядок наведе!»? Так этот не шутка. От Путина ждут на Украине именно этого. Наведения порядка и поведения хозяина, заботливого, но строгого. Украина устала от бардака. Она просит не воли, а порядка. Тот, кто его даст, и будет гетманом.

С Украиной сейчас должны работать не политтехнологи и не пропагандисты, а социопсихологи. Даже психиатры и психотерапевты. Над Украиной был поставлен гигантский психологический эксперимент. Заход на Украину сегодня равен заходу врачей в чумной барак или заходу армии в барак концлагеря. Кругом грязь, вонь, инфекция, антисанитария. И в этом жили люди, привыкли, пропитались. Им нужна другая среда. В ней они сами вылечатся.

Наведённый затяжной психоз на Украине требует терапии, сочетающей мягкие и жёсткие методы. Накладывать сейчас на эту реальность массированную контрпропаганду бесполезно. Тут другие механизмы восприятия и отторжения. Нужен карантин и переходный период, потом другая среда. Спокойная, но строгая и неумолимая к всплескам анархии и недисциплинированности.

Нельзя главного — заигрывать с националистическими комплексами украинцев. Эти попытки задобрить, играть в психологические игры с крестьянами обречены на провал. Советский опыт уже показал, что украинство адаптировать не получится. Его можно только подавить, как иммунитет давит вирус, но нельзя его перевоспитать и направить на дружбу с Россией. Сколько волка ни корми, он в лес смотрит.

Едва мы встанем на такой путь, мы проиграем. Коридоры новой власти снова наполнят бандеровцы, льстиво угождающие и клянущиеся в любви и верности, как они наполнили партийно-комсомольские структуры в УССР. Украина наполнится спящими ячейками националистов, и они ударят в спину России так же, как ударили Кравчук — криптобандеровец, сделавший карьеру в КПСС, Турчинов и Фарион, выросшие в ЛКСМУ, и прочие номенклатурщики нынешней Украины.

Российская Империя и СССР уже два раза допустили ошибку заигрывания с политическим украинством. Оба раза это обернулось оккупацией Западом наших земель и прямой военной угрозой. Вставать в третий раз на старые грабли недопустимо.

Специально для ИА REGNUM