Связь времён

Что-то с памятью моей стало,

Все, что было не со мной – помню.

Роберт Рождественский

Долго думал, писать этот текст или не писать, публиковать или не публиковать. Ведь многие не поймут, кто-то не поверит, а некоторые и постараются высмеять и опошлить. Впрочем, плевать. Я так чувствую.

Где я только не умирал…

Я ловил стрелу кочевника в степи, гиб в колонне пленных, которых вели на верёвках в неволю, рубился на заставах, получал удар кривой саблей в висок при ответном набеге на столицу Белой Орды.

Я тащил с собой на дно вражеского всадника во время стояния на Угре и Калке, был истыкан стрелами и разрублен несколько раз на Куликовом поле. Меня ранили в плечо во время сечи на Неве и я получил арбалетный болт в живот во время Ледового побоища.

Меня, младенцем, сожгли во Пскове. Я умирал от голода множество раз в разных городах и весях.

Я свалился с лестницы при штурме Казани. Меня залили горячей смолой под стенами Астрахани. Под Молодями в наше гуляй-поле попало ядро из турецкой пушки.

Под Грюнвальдом рыцарское копьё пробило меня насквозь. На Косовом поле мой труп несколько раз становился пищей воронов. В Чехии я упал с вагенбурга и был затоптан лошадьми.

Моей кровью покрашены гетры Семёновского полка. Зато потом я прострелил ногу Карлу и гнался за убегающим Мазепой (не догнал, зато его догнали блохи).

Под Фокшанами я выжил. А при Измаиле был убит шальной пулей. Дважды падал в пропасть в Альпах, а потом замёрз до смерти.

При Аустерлице в меня попало ядро. А под Бородино я успел заколоть троих, пока французский штык не ударил меня в спину. Потом партизанил.

В Крымской войне был артиллеристом. Расстреливал с холмов Лёгкую Бригаду.

Во время Первой мировой впервые был отравлен газом. Выплёвывал лёгкие и харкал кровью. Умирал от тифа. Попадал под огонь пулемёта во время кавалерийской атаки.

В Великую Отечественную меня расстреливали, пытали, морили голодом. Я попадал под гусеницы танков со связкой гранат, падал в подбитом самолёте, горел в танке. Я убит подо Ржевом. Снова партизанил. Вставал в рукопашную, тонул при форсировании рек, подрывался на минах. Потом писал всякое на стенах в Берлине и Праге.

Помогал вьетнамцам защищаться от империалистов, воевал в войне Судного дня, поймал пулю при зачистке кишлака в Афгане, подорвался на гранате в Сирии.

И каждый день умираю на Донбассе.

Кровь моя – стала землёй. Земля моя – стала мной.

Всё это я. Всё это меня. Всё это со мной. Я всё это помню. А вы разве нет?

Недавно одно дефективное опять пыталось осквернить памятник. И периодически эти дефективные вылезают откуда-то из своих нор, и гадят – то яичницу пожарить пытаются на Вечном Огне (тупой плагиат, в фильме с Пьером Ришаром это уже когда-то сделали до них, и тоже огребли), то станцевать голыми, то ещё какую-то гадость сделать.

И «дефективные» в данном случае – это не ругательство, а констатация факта. Потому что они неполноценные, у них обрезана память предков. Они те самые «манкурты», о которых писал Айтматов.

Вот я совершенно точно знаю, что меня могло вообще не быть. Просто не быть. Если бы мою бабушку, уже сидевшую в бараке для смертников Маутхаузена, не отбили чешские подпольщики.

А дедушка и бабушка моей Ксюши познакомились во время войны на вокзале моей родной Винницы. Оба были там проездом. Судьба.

И нашу встречу с женой, и рождение ребёнка сделали возможным герои прошедших дней.

Нет в России семьи такой…

Чтобы очередной дефективный сейчас мог написать свой убогий комментарий про «деды воевали», люди гибли, совершали подвиги, стояли у станка по 16-18 часов.

И это касается не только Великой Отечественной. Именно так, как череду свершений и подвигов, позволивших оказаться нам здесь и сейчас, нужно воспринимать и всю историю. С благодарностью и трепетом.

Александр Роджерс