Доктор медицинских наук Наталья Бехтерева изучала живой мозг человека и неизбежно сталкивалась со «странными» явлениями. Однако профессор отмечала, что большинство из увиденного – фальшивка, шарлатанство. Многое только кажется странным, его можно объяснить уже сейчас. Но не всё.
Наталья Петровна Бехтерева (1924-2008) — советский и российский нейрофизиолог. Академик РАН (АН СССР до 1991 года) и РАМН (АМН СССР до 1992 года). С 1990 года научный руководитель Центра «Мозг» Академии наук СССР, а с 1992 года — Института мозга человека РАН (Санкт-Петербург). Доктор медицинских наук, профессор. Внучка В.М. Бехтерева. Лауреат Госпремии СССР в области науки. Кавалер ордена Ленина. Ниже размещен фрагмент из ее книги: Магия мозга и лабиринты жизни. - СПб.: Нотабене, 1999.
Наталья Петровна Бехтерева. 1974 год. © РИА Новости
Я всю свою долгую жизнь изучала живой мозг человека. И, так же как и все, в том числе и люди других специальностей, неизбежно сталкивалась со «странными» явлениями. Причем очень многое – фальшивка, шарлатанство; многое только кажется странным, его можно объяснить уже сейчас, и, таким образом, многое «сверхъестественное» (странное) становится естественным. Но не всё. «Есть многое на свете, друг Горацио…» И вот о многом, что как бы есть и чего как бы нет, что почти все знают, но либо обходят молчанием, либо яростно критикуют, навешивая ярлыки, я тоже расскажу здесь. Потому что я не хочу делать вид, что этого нет. Потому что я надеюсь, придет время – и «странные» явления будут более понятными, что, кстати, отсечет дорогу и шарлатанам всех мастей. Потому что лишь приняв их в расчет – и, конечно, не только то, о чем я пишу, а и многое, о чем я не пишу, – можно будет себе представить более полную картину того, как же мыслит человек. И, может быть, более полно – что такое человек.
<…> Полупопулярная литература после создания реанимационной службы все больше наполняется сообщениями о выходе чего-то (души?) из тела – с возвратом в него, естественно, в случае оживления. Это описывается разными авторами и наблюдается далеко не у всех больных. Почему? Известный нейрохирург А. после двух клинических смертей на вопрос: что там? – отвечал: там черная яма… Только ли «реанимационный» это феномен? Или выход души из тела может наблюдаться и не рядом со смертью? Также невероятными кажутся сообщения о контактах отдельных лиц с теми (или душами тех), кто ушел из жизни…
Словом, «Зазеркалье». Против врачебно-вредящих влияний на расстоянии выступила наша Церковь, против описания реанимационных феноменов – американская ортодоксальная церковь. Однако в разговоре с владыкой Иоанном, митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским, прозвучали совсем другие акценты. Мы говорили о как будто бы поступившем в Санкт-Петербург приборе, очень нужном нам для диагностики больных с болезнями мозга, для нас – подсобном к позитронно-эмиссионному томографу. Прибора мы не получили, у владыки были на него свои планы, однако его заинтересовали наши мысли о прорыве в очень трудно познаваемые области науки. В соответствии с формулами, принятыми в Церкви, владыка неожиданно для меня произнес: «Благословляю вас на эти исследования». Как мне потом разъяснили, это примерно то же, что в светской жизни приказ к действию. Не просто одобрение научного интереса к «странным» явлениям, а приказ изучать их.
<…>Сначала все казалось исключениями: пророчества болгарки Ванги; общение с теми, кого уже нет, американца Андерсена; влияние на аудиторию и отдельных людей Кашпировского. Мы с детства слышали о пророках, о ясновидящих. Но это были какие-то особые люди, жившие давно, да иногда казалось: а жившие ли? И так ли все было? Мы знаем, как лжет история народов, написанная «ориентированным» человеком, а не безразличным монахом-летописцем. Почему бы не лгать истории личностей? Почему бы не выдумать героев, если они нужны – ну мало ли для чего?
<…>Как же обстоит дело со «странными» явлениями сейчас, на границе третьего тысячелетия? Оставим пока рассуждения, посмотрим факты. Была будто бы реальная пророчица. Жила она в Болгарии, близ города Петрич, в селе – вернее, принимала посетителей в селе, а жила в самом Петриче, – Евангелина, тетя Ванга, к которой приезжали узнать, что с пропавшей коровой, что с пропавшим человеком, будет ли жить больная, – да мало ли о чем может захотеть узнать человек.
Приехала я в Болгарию, когда мы все были воодушевлены нашей революцией сверху, нашей перестройкой, – и не узнала Болгарию после почти тридцатилетнего перерыва. Кругом все так же, как в то время у нас, – пустые прилавки, специальные закрытые магазины для партийно-государственной элиты и почетных гостей. А и там-то какое убожество! (Мы сейчас забыли, что в конце правления Брежнева именно так жили, спасаясь низкими ценами на продукты первой необходимости и знакомством со спекулянтами.) Мои научные лекции в Болгарии шли при закрытых дверях: не дай Бог, я поделюсь нашими восторгами (время разочарований и негативизма было еще впереди). Мы стали угрозой устоявшемуся раю элиты, и элита это хорошо чувствовала. Все это меня – в тогдашней нашей эйфории – не очень-то встревожило. К Ванге! К Ванге!!!
Но сначала все-таки пришлось заехать на чашку кофе к секретарю горкома Петрича – правила игры распространялись и на «чудеса», или, как мы приняли ранее, «странные» явления. Правда, речь шла о прекрасной Болгарии, о ее южных краях (естественно, наиболее прекрасных), и о том, что мне надо торопиться. Кстати, действительно не опоздать к Ванге помог только переход на летнее время, не учтенный в нашей поездке и не учитываемый Вангой. Она, как выяснилось позднее, всегда очень точно (слепая!) знала, который час, но не признавала переходов ни на летнее, ни на зимнее время. Или, судя по реальности, с которой я встретилась при посещении Ванги, она жила всегда по тому времени, которое у нас называется зимним.
До этой поездки я видела в Софийской студии документальных фильмов фильм о Ванге. Он, безусловно, впечатляет, однако ни в какое сравнение не идет даже с короткой личной встречей. Ведь не секрет, что, какие бы чудеса мы ни увидели в записи, сделанной не нами, мы вносим поправку в то, что видим на экране, равно как будет вносить поправки и любой другой зритель, если «чудеса» будем на пленке предъявлять мы.
Водитель оставил машину метрах в трехстах от домика Ванги, на пыльной проселочной дороге, по которой мы и пошли дальше. Там же стояло еще несколько машин посетителей, приехавших ранее нас. Иными словами, звуки приехавшей и не близко от дома Ванги остановившейся машины не только вообще, но и в тот день не могли считаться чем-то специально привлекающим внимание. А шли мы по мягкой от пыли проселочной дороге, и, таким образом, шаги наши не были слышны. И тем не менее вскоре после того, как я подошла к забору вокруг дворика при домике Ванги и встала за одним из многочисленных жаждущих встречи с Вангой, раздался ее пронзительный голос: «Я знаю, что ты приехала, Наталья, подойди к забору, не прячься за мужчину». Так как я всего этого не ожидала, да еще не Бог весть как понимала болгарско-македонскую речь Ванги, то сообразила, что произошло, с третьего или с четвертого перевода, – люди обернулись ко мне и, как могли, объяснили, о чем идет речь, что сказала Ванга. О моем приезде в этот день Ванга была предупреждена заранее, ей могли сказать, что я приехала, – так спокойно я восприняла эту первую «странность». Прием посетителей начался в точно назначенное время, и Ванга сразу же прислала ко мне кого-то из своих близких сказать, что не принимает меня среди первых, так как ей нужно «войти в определенное состояние, разогреться».
Перед встречей с Вангой я очень хотела помолчать и сосредоточиться. Но, случайно или нет, мое окружение, приехавшие со мной медики, сделало все, чтобы это было невозможным. И я договаривала ответ на какой-то очередной вопрос, когда меня позвали к Ванге. Малюсенькие деревенские сени – ну, что-нибудь метра два на полтора. У окна стол. Против входа на стуле за этим столом сидит Ванга, «тетя Ванга», которая всех называет на «ты» и которую надо также называть на «ты». Она слепая, лицо перекошено, но по мере того, как на нее смотришь, лицо кажется все более и более привлекательным, чистым и милым, хотя она поначалу была уж никак мной не довольна. Не было у меня традиционного куска сахара, который я должна была сутки держать при себе до прихода к ней, – по убеждению Ванги, кусок сахара за сутки впитает в себя информацию о приходящем, а затем Ванга пальцами рук ее считывает. Традиционный подарок… Я подарила ей чудный павловопосадский платок в полиэтиленовом пакете. Ванга протянула руку за сахаром. «Нет у меня сахара, тетя Ванга…» Вынула из пакета платок: «Ах, да ты же совсем его не трогала» – и начала поглаживать полиэтиленовый пакет. «Ты зачем пришла? Что знать хочешь?» – «Ничего специального, – ответила я, – хотела познакомиться с тобой. Я исследую свойства мозга человека, и мне хотелось самой поговорить с тобой». – «Для науки, значит, ну да. Марию знаешь? Якова знаешь? Сергея?» – «Нет, тетя Ванга, не знаю».
Помолчала Ванга, откинулась на стуле, что-то недовольно пробормотала (кажется, о науке) и вдруг слегка отклонилась влево, лицо стало заинтересованным. «Вот сейчас твоя мать пришла. Она здесь. Хочет тебе что-то сказать. И ты ее можешь спросить». Зная, что Ванга нередко говорит о недовольстве ушедших в иной мир родственников, о том, что они сердятся из-за невнимания детей к их могилам, я, ожидая того же ответа, сказала Ванге: «Мама, наверное, сердится на меня». (Мама умерла в 1975 г., я у Ванги была в 1989-м. Я после смерти мамы ездила пять лет подряд к ней на могилку.) Ванга послушала-послушала и вдруг говорит: «Нет. Она на тебя не сердится. Это все болезнь; она говорит: это все болезнь». (Кстати, мама при жизни часто именно так и говорила.) И далее – мне, одновременно показывая руками: «У нее же был вот такой паралич. – Руки Ванги имитируют дрожание. – Вот такой». – «Паркинсонизм, – комментирую я. – Да, да, правильно, паркинсонизм. Так и было, мама двенадцать лет болела тяжелейшим паркинсонизмом…»
«У матери к тебе две просьбы: сходи к монахам и закажи, чтобы ее поминали. К монахам». – «В Ленинграде, – спрашиваю я, – в Москве?» – «Да нет, к монахам». – «Загорск?» – «Да, да, Загорск. А вторая просьба – поезжай в Сибирь». – «Навсегда? Когда? Куда?» – «Куда тебе сказано, в Сибирь. Не навсегда. Когда? Сама поймешь, скоро… А что это – Сибирь? – Ванга смеется. – Город? Место?» – «Да никого у меня в Сибири нет. И зачем я туда поеду?» – говорю я. Ванга: «Не знаю. Мать просит». Кстати, совершенно неожиданно по приезде в Ленинград я получила приглашение в Сибирь на чтения, посвященные моему деду – академику В.М. Бехтереву. И не поехала. И жалею об этом до сих пор. Значительно более поздняя поездка оказалась просто приятной: Байкал красив и с пологой и со скалистой стороны. Может быть, если бы… Но кто может сейчас ответить на этот вопрос?!
А дальше Ванга начала меня спрашивать: «Где твой отец?» – «Не знаю», – не совсем правду ответила я. «Как же ты не знаешь, ведь это же было убивство, убивство! А где гроб? (Гроб – это могила.) Гроб его где?» – «Не знаю». – Здесь уже правда. – «Как же ты не знаешь, ты должна знать, ты постарайся – и будешь знать». Ах, Ванга, Ванга, подумала я, ну кто же мне скажет, где лежат кости моего расстрелянного отца! Сказали. Переспросила через другие каналы. Подтвердилось. Весьма вероятно, что вместе с такими же несчастными мой отец похоронен вблизи Ленинграда, в Левашово… «А ты зачем ходишь к замминистра? Не твой это человек, пообещает – и ничего тебе не сделает, ходи к министру. Это – твой человек» (Ванга). Действительно, в последнее время я пробовала решать организационные, строительные и денежные вопросы с заместителем министра здравоохранения СССР. Ничего из этого не вышло. Позже я к нему, по крайней мере систематически, не обращалась. Трудна директорская должность, особенно директора вне Москвы. От этой непролазной бюрократии я уставала больше, чем от всего остального. Поэтому и решила избавиться от директорства к 65 годам. О чем объявила в 64 года вполне официально. Чем и развязала в институте яростную борьбу за власть. Но об этом – в другом месте.
Мне казалось, что о моих походах к замминистра тетушка Ванга уж никак не должна была знать. Догадалась случайно? Сейчас полагаю – догадаться об этом невозможно: мои приезды в Москву были в разное время. Дальше: «Что-то я очень плохо вижу твоего мужа, как в тумане. Где он?» – «В Ленинграде». – «В Ленинграде… да… плохо, плохо его вижу». Несколько месяцев спустя мой муж умер в весьма трагической ситуации. Имели ли слова Ванги отношение к страшным моим личным событиям? Не знаю. Не думаю. «А несколько лет тому назад рядом с тобой было три смерти». Я как-то не сообразила и сказала: «Да, дед, отец, мать». – «Ну что ты об отце и деде, те погибли много раньше. Трое – почти рядом». Правда, подумав, молча согласилась я, было так. Моя мать, жившая с нами, мать первой жены моего мужа и моя единственная, очень любимая мною подруга. С расстоянием между смертями около двух лет. Но почему вдруг об этом?! Хотя сейчас я бы ответила себе: а почему бы и нет? Ведь я не задала определенного вопроса Ванге, я просто хотела ее послушать. Да, смертей было три. И вдруг: «А ты, может быть, о себе беспокоишься? Так у тебя со здоровьем все в порядке. Вот сестра твоя не выздоровеет, так и будет болеть, не поправится никогда». Да, мне нездоровилось, а сестра моя лежала, уж не знаю который раз, в больнице. И сейчас она хворает, и все то же, то же, что и было. Моложе меня на девять лет, в 55 лет вышла на пенсию, теперь – инвалид первой группы.
А что с ней? Трудно сказать. Язва голени – то есть, то нет. Хроническая язва голени. Нет сил. Замедленность движений. Не всегда может встать. В давние времена про таких говорили – сглазили. Сглазили – и что тут гадать докторам, тем более что ни лучшие, ни просто хорошие доктора помочь ей не могут. А была она в юности редкой красавицей: высокая, стройная, белокурая, зеленоглазая. Да недолго была. Уже к тридцати – тридцати пяти стала просто миловидной женщиной, а к пятидесяти поверить в прошлую красоту было уже невозможно. Очень любила ее мать, и она была дочерью, душевно близкой матери. И вот прошло десять лет после моего разговора с Вангой. Моя сестра, слава Богу, жива. Но она действительно не вылечилась. Ей – скажем так – не лучше. Всё то же. Но как об этом могла знать Ванга, «тетя Ванга»? Ведь то, что я ей сказала о болезни сестры, было очень невинно: «Немножко приболела, скоро поправится». – «Твоя сестра не поправится». Откуда ей это было известно? Не знаю. И мой муж, и сестра были от Ванги на одинаковом расстоянии. Откуда ясное видение событий, связанных с моей сестрой, и – «мужа твоего неясно вижу, как в тумане»? Не знаю.
Было и что-то еще. Вспомню – доскажу. Тогда, когда подобные встречи происходят, кажется, будешь помнить каждое слово всю жизнь. А потом и это, как, к счастью, и другое, постепенно бледнеет, как будто на прошлое ложится все менее прозрачная пелена, через которую все еще просвечивают факты и потихоньку бледнеют, выцветают краски, выцветают и эмоции. Как прекрасно, что эмоции могут выцветать! Как великолепно, что прячутся в сундуки истории великие и малые трагедии! И пусть с ними даже уйдут и прошлые радости. Это – цена! Я готова ее платить, хотя есть у большинства людей своего рода защита – берегут они память о радостях. И поэтому – «что прошло, то будет мило».
Лиц, претендующих на возможности видеть прошлое, настоящее и будущее, очень немало. В мои задачи не входит ни их оценка, ни сравнение, ни отделение «чистых» от «нечистых», истинных пророков от шарлатанов. Мне важно было повидаться с человеком, чьи особые свойства действительно прошли проверку и числом и временем, – мне неважно, сколько их, похожих или даже таких же. Пусть один, пусть тысяча. Мне важно было убедиться самой: да, такое бывает. И далеко не всё можно отвергнуть, как добытое «штатом осведомителей». Кстати, при штате осведомителей, вряд ли имеющемся, куда деть найденных в болотах, в чаще лесов коров и телят – по точному указанию Ванги: «Как странно – корова, а говорит, где она!»
Ванга в конце разговора очень звала приехать еще. Да я бы и съездила, но цель-то уже была достигнута. Человек с особым ви́дением, ясновидением – кстати, при слепоте физической – существует, он имеет имя, адрес, его можно описать, потрогать, он живет среди нас – Ванга. Мне важно было лично убедиться, что такого рода феномен – ви́дение событий прошлого, настоящего, отдаленного территориально за пределы возможностей сенсорной сферы, и тем более событий будущего – может существовать. Я не могу не верить тому, что слышала и видела сама. Ученый не имеет права отвергать факты (если он ученый!) только потому, что они не вписываются в догму, мировоззрение.
Позднее, когда я стала ближе к Церкви, я была уже полностью подготовлена к тому, чтобы легко поверить в существование пророков Божьей милостью. Являлась ли Ванга пророком Божьей милостью? Этого мне не дано знать. Она была религиозна, по крайней мере внешне, она много физически страдала – не знаю, были ли у нее душевные страдания с признанием Божьей воли и терпением, – словом, не знаю очень многого. Но то, что я знаю, – Ванга не может быть отнесена к шарлатанам. По данным Болгарской АН, количество теперь уже сбывшихся ясновидений о настоящем и пророчеств о будущем достигает у Ванги 80%! Что же касается остальных 20% – здесь могут быть и те случаи, которые и я первоначально относила к возможному знанию обо мне и не оценивала как ясновидение. И конечно, имеющаяся в нашем распоряжении свобода воли – действительно, во многих мелочах мы свободны.
Что мне хочется сказать здесь еще о Ванге? Интерес к ней всегда был очень велик, и, вероятно, если бы за контактом с ней последовало зло, не случайное, а у множества лиц, это было бы известно. У нее было много сторонников, но уж и противников хватало, не пропустили бы такой лакомый кусочек! Мое стремление самой удостовериться в «странных» явлениях и дать им по возможности объективную оценку сыграло со мной злую шутку (да и далеко не шутку!) тогда, когда меня заинтересовало влияние Кашпировского на индивидов и аудиторию. Скажу сразу: слова мои, ставшие названием второго интервью в газете «Час пик», – «Уж лучше бы он был шарлатаном» – это был просто крик души, моей души.
Первое знакомство с Анатолием Михайловичем Кашпировским состоялось в Москве, в академической гостинице, куда он пришел ко мне то ли за советом, то ли за помощью. Дальше я много раз его видела и видела, как он создавал свой образ («имидж» – мы теперь любим все иностранное). А вначале я разговаривала с врачом из провинции, могущим, как он говорил, и желающим помочь детям с энурезом – ночным недержанием мочи. И только. Для этого нужно было телевидение, так как детей таких много и телевизионный контакт обеспечит лечение очень большого числа больных. Я не предвидела в этом первом случае во время разговора никаких сложностей. Не только право, но и обязанность врача – помогать. Случай же этот очень подходил именно для психотерапевтического воздействия. Так к чему запреты? Представить себе не могла особенностей влияния Анатолия Михайловича, его претензий и стремлений.
Наверное, степень внушаемости у меня близка к средней – я могу и согласиться с чужим мнением, и противостоять ему и словами и поступками. Во всяком случае, избыток внушаемости меня никогда не преследовал. И, несмотря на это, через час после разговора с Кашпировским, где он совершенно вскользь прошелся по моей возможной диете (исключить хлеб, картошку и т.д.), мы пошли с моей приятельницей обедать в наш гостиничный привычный ресторан. Мы разговаривали, и я обратила внимание на то, что моя визави как-то не так ест. Когда же я взглянула на свою тарелку, я увидела, что «не так» ела именно я, а не она. Жареная картошка, которую я люблю, была на моей тарелке аккуратно сдвинута в сторону(!). «Ничего себе влияньице», – подумала я и немедленно как бы «закрылась» от Анатолия Михайловича. Удалось ли мне это полностью – мне судить трудно, однако ни в каких последующих контактах моих с Анатолием Михайловичем ничего похожего со мной не происходило. Я хотела и хочу похудеть, но не считала, что к этому должен иметь отношение А.М.
И тем не менее я продолжала считать телевизионные сеансы А.М. для лечения детей с энурезом не только возможными, но и желательными, причем маленький эпизод с неожиданным моим поведением за едой насторожил меня только в отношении меня самой – ну как же, разговор о весе, картошке и хлебе был, да еще в условиях прямого диалога, – ну, случилось, может быть, я сама уж очень хотела похудеть. Надо быть осторожнее. И пока – всё.
Насторожилась я позже. Мне показали видеофильм, снятый в Киеве во время сеанса А.М. на стадионе. Я увидела, как легко, с каким удовольствием, сладострастием прямо-таки, А.М. делает почтенных (хотя бы по возрасту) людей смешными, заставляя их рыдать, заламывать руки, выходить на лужайку стадиона. И тут же – сеанс «обезболивания». Ряд мужчин – и юркий А.М. со всей силы топчет каблуком пальцы их ног. Им не больно, хотя один просто падает. А целы ли их ноги? Этого никто не проверяет. Ну нет, это абсолютно недопустимо, так может поступать не врач-психотерапевт, а просто садист. И никакие дальнейшие уже широкоэкранные вещания А.М. о добре, покое для людей меня не могли убедить в его искренности. Это удобная форма: так надо. Еще до просмотра стадионного безобразия, все еще веря, что мы имеем дело с врачом, мы исследовали двух добровольцев.
Действительно, физиологические и биохимические показатели организма легко «двигались» под воздействием А.М.
Считая это началом работы, мы не организовали ни контроля, ни повторения. Да и кто же мог предположить, что А.М. этих двух исследований достаточно «на всю оставшуюся жизнь». Что непродолжение работ поможет сохранять имидж непризнанного (или признанного не всеми) «гения», у которого нет условий для научной работы, для желанной проверки и т.п. Эту-то сторону изучить – «как изменяются показатели жизнедеятельности организма под влиянием воздействия», причем какого бы то ни было, – очень просто в любой работающей лаборатории. Несложно посмотреть и на вторую сторону – и даже не словесный состав «воздействия», а рисунок голоса А.М. Уж если «влияние» может осуществляться с пластинок-пленок, да еще только определенное время (что-то около 6 раз), а дальше «воздействие» слабеет, – надо анализировать звук, искать в нем необычные компоненты или необычные сочетания обычных. Не надо надеяться, что именно в этих двух типах работ будет получен полный ответ, объясняющий интенсивность воздействия. (Аналогичным, но более слабым воздействием владеют многие.) Но что-то будет яснее. В частности, окажется возможным дать ответ на вопрос, правильно ли представление о том, за счет чего организмы людей выдают «чудеса» Кашпировского. И конечно, если гипотеза окажется верной, ограничить до минимума эти и подобные им воздействия.
В чем суть гипотезы? Предполагается, что эффекты типа выпадения бородавок, папиллом и т.п., да и остальные, вызываются срочной единовременной мобилизацией всех резервов организма. Если цель того заслуживает, ну что ж… Но от главной возможной цели А.М. отказался: от онкологии. А если цель – папиллома, а через короткое время человек сталкивается с чем-то, требующим максимума его физических и душевных резервов, – что тогда? Иногда плохо, очень плохо, если резервы ушли на борьбу с папилломой.
Плохо может быть и тогда, когда в ходе воздействия А.М. от организма требуются уже истраченные резервы. Вот тогда и возникают «непробудный» (защитный) сон, эпилептические припадки, психические нарушения…
Нет, не нужно Кашпировскому изучения его влияния. Он знает о себе больше, чем говорит, и иногда по желанию (своему) направленно причиняет зло. Вызов к жизни гиперрезервов? Намеренное их истощение? Жаль, что научное сотрудничество с Кашпировским невозможно. Но я сама теперь уже не стала бы играть с этим злым огнем.
На его век желающих чуда хватит. А связанные с ним «странные» явления, пока не понятые до конца, просятся на роль чудес. Но уж здесь, в отличие от Ванги, я не скажу: не знаю. Не знаю до конца, но предполагаю механизмы воздействия. Изменения в организме человека могут быть изучены. Голос – если это голос – можно проанализировать, рассчитать, воспроизвести. Конечно, все телевизионное представление с чтением писем о чудесных излечениях тоже имеет значение, настраивая, экзальтируя аудиторию, – и уж тут-то…
Резюме: нет здесь чудес. Есть возможности, разработанные, руководимые сильной, не всегда доброй волей человека, не тратящего себя на других, не у Бога (или не всегда у Бога) просящего помощи недужным.
Итак: это лишь формально «Зазеркалье», а по существу, хотя и не полностью, – уже и сейчас изучаемый феномен. Но феномен – есть.
Оценили 42 человека
50 кармы