Узник замка Фаренгейт

Вначале было мясо. Я глянул на ценник — недорого, и заулыбался. После цены стояли буковки l и b. Вот так – $5.99 lb. Я попросил два и продавец начал свои манипуляции: надел одноразовые перчатки, достал кусок мяса из витрины, бросил на весы, ввел код, схватил напечатанный стикер и шлепнул себе на рукав. Затем завернул покупку в вощеную бумагу, в оберточную, оторвал длинную полоску и, опоясав сверток, прихватил стикером, сорванным с рукава, потом передал мне. Знаете, как бывает, когда ждешь в руку тяжелое, а ложится вдвое легче? Рука подпрыгнула вверх. Я взвесил мясо в руке и подумал: «Ну вот меня и обманули в первый раз в Америке».

Позже я узнал, что такое lb. Это от латинского «libra pound», или фунт. Почему они используют libra, а не pound, когда пишут ценники, я до сих пор не в курсе.

453 грамма, приблизительно полкило. Добро пожаловать в приблизительный мир. Я вырос в метрической вселенной, делимой на десять, где все ясно и логично. Пользовался миллиметрами, сантиметрами, а дециметры обходил, ведь дециметр – изгой, не нужный никому, кроме учительницы математики. Метр внушал уважение, километр был испытанием, три километра равнялись семи с половиной кругам по стадиону в дождь. Кто мог подумать, что где–то на другом краю земли люди измеряют расстояние в ступнях, а объем – в чашках?

Хождение по магазинам первое время напоминало упражнения на общую эрудицию. Помимо фунтов на передний план вышли унции, для пущего веселья оказавшиеся сухими и жидкими. Что делать с унцией, равной 28 граммам, я до сих пор не возьму в толк. Ни умножить ее, ни разделить. От единиц объема вроде чайной ложки или чашки веяло домашним уютом. Потом была пинта, равная двум чашкам, и кварта, в которой две пинты. Галлон и баррель звучали гордо и печально, как список павших воинов. Приятной новостью было лишь то, что яйца продавались дюжинами, а не десятками.

Скоро выяснилось, что в Америке первым идет месяц, а только потом день. Спасибо, пля, хоть год оставили на своем месте. Я шевелил губами, проговаривая про себя: «Января, четвертого, две тысячи восемнадцатого», и заполнял форму, а когда читал, то останавливался на миг, чтобы понять, где тут месяц. Хорошо, если вторая цифра даты оказывалась больше двенадцати, тогда сразу было понятно, что это день. «Февраля двадцать второго» звучало, как цитата из Библии. Какое–то время ушло на то, чтобы перестать ставить фамилию впереди имени. Испорченные бланки, потерянное время. 

Антропометрические данные:

— Сколько ты весишь?

— Думаю, около девяноста.

— Девяноста чего?!

— А, фунты, фунты… Сто восемьдесят восемь!

Не стало больше «ста девяноста трех сантиметров», они остались дома, где драники, а вместо них пришли «шесть–четыре», короткие, как приказ.

Любой американец знает, в каком направлении находятся стороны света, как будто у него в голове компас. Сто раз я становился в тупик, когда мне давали по телефону указания: «Поезжайте по Лорел стрит, потом направо и полторы мили на запад». Да где тут запад? Или я должен искать, с которой стороны мох на деревьях растет?! Даже банальная драка район на район у американцев имеет географическую базу: Westside ненавидит и чморит Eastside, те отвечают им взаимностью.

Сколько бензина расходует твой автомобиль? Простой вопрос. Любой автомобилист ответит: двенадцать по городу, восемь по трассе и с чистой совестью уснет опять. А как насчет 30 миль на галлон? Смотрите, какая жопа: сперва я перевожу галлоны в литры, потом мили в километры и вношу их в память калькулятора, потом делю первое на второе. Но это еще не конец безумия, потому что мне–то надо на сто километров! Я терпеливо умножаю итог на сто и получаю то, что наш водитель ответит без запинки в алкогольном опьянении любой тяжести. Пока я подсчитываю, мой собеседник уже жалеет, что спросил, у меня малиновые от натуги щеки и всем неловко.

Один человек, живший в семнадцатом столетии, как–то смешал воду, лед и соль и измерил температуру замерзания смеси. 

Эту температуру он принял за ноль и наверняка хохотал, представляя, как все станут ломать голову: а зачем было солить?! Фамилия у него была Фаренгейт. Фаренгейту посчастливилось умереть достаточно давно. Будь он жив, к нему бы пришли люди, говорящие с акцентом и убили его арматурными прутьями. Потом сожгли его дом и станцевали на пепелище. Согласно моим подсчетам, средний эмигрант проводит треть своей жизни во сне и четверть – переводя Фаренгейты в Цельсии. Следите за руками: я беру Фаренгейта, вычитаю из него тридцать, а остаток делю на два, получаю уже привычный приблизительный итог. Это легко сделать, пока на улице тепло, но как только температура начинает падать, арифметика перестает быть простой. Из 15 градусов Фаренгейта я вычитаю тридцать и получаю минус 15, и что мне с ними делать? Говорят, их тоже надо делить на два. Семь с половиной градусов мороза? Хорошо хоть в Калифорнии не бывает ниже нуля, отстаньте, наконец.

А все британцы. Это они изобрели уникальную систему мер, с единицами вроде «макового зерна». Маковое зерно – длина, равная четверти ячменного зерна, которое тоже длина. Есть еще линия, палец, рука и ноготь (не стригли они их, что ли?) Статья в Вики об английских единицах мер привела меня в замешательство. Там было написано, что маковое зерно – это ОКОЛО четверти ячменного. Как это – около?

Там вообще нашлось много интересного. Например, единица площади, которую один вол может вспахать за год. Качество земли, размер вола — известны лишь англичанину, который все это замерял. Вероятно, это был тот самый сферический вол в вакууме.

В 1824 году «английские» единицы были переделаны в «имперские». Лишней скромностью в Великобритании никогда не страдали, а в середине девятнадцатого века особенно. Насколько я могу судить, в ходе переделки часть единиц переименовали, часть упразднили и в конце концов запутались окончательно. Фунт вышел примерно равен половине килограмма, а тонна – чему–то около двух тысяч фунтов. Людям явно не хватало праздника. Чтобы сделать жизнь менее пресной, имперская система мер подходит как нельзя лучше.

Британцы придумали левостороннее движение. В списке стран, по–прежнему использующих левостороннее движение, из развитых остались только Великобритания, Япония и Австралийское Содружество. Остаток списка похож на цитату из пиратских романов Рафаэля Сабатини. Из него я узнал о существовании в мире Островов Рождества, Кокосовых Островов и государства Монтсеррат. Шведы! и те перешли на правую сторону аж в 1964 году, но только не гордый брит. Сегодня у нас двадцать первое столетие. Люди изобрели космос, пластическую хирургию и Ники Минаж. Тем не менее, размеры обуви в Америке и Великобритании по–прежнему рассчитываются в ячменных зернах. Веет от этого каким–то тысячетонным англо–саксонским упрямством.

Я могу понять морские единицы. Большинство из нас сталкивается с морем лишь во время катания на педальном катамаране в городском парке. Флотским людям во все времена было непросто: несколько месяцев, не видя берегов, в компании грязных оборванцев — любой потихоньку тронется рассудком. Как тут не начать измерять длину саженями, а скорость – узлами? У Венички Ерофеева в пьесе «Каменный гость» пациенты психушки меряли время тумбочками и табуретками, например.

Конечно, все эти знания впечатываются в человека годами, превращаясь в инстинкты. Никто в Америке не переводит в уме фунты в граммы, каждый знает, что его норма – три пинты пива, а в банке соды 12 унций. Знаменитый монолог Винса Веги «Royale with cheese» о гамбургере в четверть фунта, веселит публику не только из–за уморительной рожи Сэмюэла Л. Джексона, а потому что они с детства в “МакДональдс”, и отродясь живут в мире половин и четвертей.

Во всем следует искать положительные стороны, как часто говорят психоаналитики в кино. Мне ничего не остается, как смотреть на эту эквилибристику с точки зрения практической пользы: это тренирует мой мозг, отдаляя Альцгеймер. Все остальное – не более, чем предрассудки.

Нам тепло при двадцати градусах, американцам – при семидесяти. Ничего особенного.

Предлагаю взглянуть на культурные различия между Америкой и Европой глазами... Квентина Тарантино. 

P. S. Заглядывайте - Телеграм