Государственность, анархизм и цивилизация

В спорах с анархистами государственники часто приводят аргумент, что государственность – основной двигатель прогресса культуры и науки. Однако лично на моей практике стабильно выясняется, что после этого государственник не может дать чёткого определения, что такое государственность. Подразумевает ли это понятие реализацию принципа «не относись к другим так, как не хочешь, чтобы относились к тебе», или «делай в отношении других именно то, чего в отношении тебя ни в коем случае не позволяй»? Является ли она объединением людей с целью защиты от тех, кто занимается убийством, грабежом и насилием, или объединением с целью организованного грабежа и порабощения соседних народов (с неминуемым убийством всех, кто будет сопротивляться), которое сдерживается только угрозой ответного удара? Где проходит грань между теми, кого можно считать защищающимися, и теми, кто только заявляет, что готовится к защите, а сам не прочь напасть и нападёт при первом однозначных случае? На всё это вразумительных, и главное, одинаковых ответов государственники мне дать не могли, и начинали импровизировать, кто во что горазд. Что, однако, не мешает им настаивать на том, что цивилизацию создаёт именно государственность. Поэтому проблемы понятия государственности я более подробно осветил тут, а в данной статье поговорим о том, откуда берутся культура и наука, и кто какое отношение имеет к прогрессу цивилизации.

Начнём с того, что все люди делятся на активных и пассивных, где последним ничего не нужно, кроме удовлетворения инстинктов поесть и размножится, а активным важно чего-то добиться, что говорило бы о том, что они не зря эту жизнь живут. Достичь чего-то, взять какую-то высоту, чего-то кому-то (или себе) доказать, и продвинуться туда, где ещё никто не был. Одним из способов этого является применение способностей, которые даны не каждому, некоторые из которых дают возможности делать открытия и создавать произведения, которых раньше никто ещё не создавал.

Когда человеку даны от природы способности что-то выдающееся созидать, и он их успешно применяет, его потребность в достижениях соответствующим образом удовлетворяется, и ему уже не так нужны какие-то ещё дополнительные вещи, посредством которых можно чем-то выделиться. Но когда человек от природы таких способностей не имеет, а вот сила в достаточном количестве дана, и чувствовать себя выше других очень хочется, вот тогда часто находится пригодным способ подминать всех под себя, доминировать, и за счёт этого доказывать, что твоя порода – высшее звено эволюции.

Следует заметить, что если человеку что-то серьёзное даётся в одной области, то редко бывает, чтобы он был так же одарён и во всём остальном. Обычно даётся в чём-то одном, и либо ты выдающийся учёный, либо выдающийся деятель искусства, либо чемпион каких-нибудь сражений. Поэтому тут имеет место своего рода естественный отбор: люди, которые могут чего-то достигать, не мешая жить другим, уже ничего другого и не ищут, а те, кому этого не дано, ищут себя там, где надо кого-то побеждать и кому-то навязывать свою волю. Поэтому науку и культуру в основном создают те, кто живут по принципу не «нагибай другого так, как ни в коем случае не позволяй нагнуть себя», а «не мешай другому жить так, как не хочешь, чтобы мешали тебе».

Люди, живущие по принципу «не делай другому того, чего не хочешь себе», придумывая, как улучшить свой быт, не могут этого делать за счёт других. А соответственно, у них есть стимул изобретать технику, позволяющую переложить всю самую тяжёлую работу на плечи механизмов. У живущих по принципу «нагибай другого так, как не позволяй нагнуть себя», такого стимула нет: зачем напрягаться, когда есть рабы, способные и так построить всё, что надо – и пирамиды, и коллизеи, и гребля на галерах вполне реализуема живой рабочей силой? Соответственно, технический прогресс им не настолько актуален, и стимула для развития в этом отношении у них меньше.

Единственный прогресс, который может наблюдаться у такой системы – это прогресс вооружения. У развитого и доминирующего общества на смену примитивным лукам придут сложные метательные машины (за счёт этого и доминировать будет в том числе). Это тоже прогресс, но прогресс однобокий. Это как всё равно, что человек стал бы эволюционировать в направлении, что не объём мозга у него увеличивался бы, а челюсть вперёд выдаваться стала бы, расти клыки, шерсть, мышцы, и когти на конечностях. И такая система может сделать атомную бомбу и обрушить её на города противника (и очень гордиться этим), но для этого им нужны учёные, которые продвинут науку на соответствующий уровень. А ведущие из этих учёных будут не те, кому надо кого-то нагибать и что-то этим доказывать. Они будут делать своё дело, не мешая никому жить, и они будут против использования их достижений в таких целях, но хозяева положения присвоят продукты их труда себе, и будут распоряжаться ими по своему усмотрению, а себя будут считать самыми главными людьми во всём прогрессе.

Аналогичный фактор работает и в отношении культуры. Культура – это культивирование определённого образа жизни и соответствующих ему вещей. И создавать основной контент произведений, которыми люди бы восхищались, и захотели бы сохранять их на века, могут в основном люди, посвятившие себя созиданию. А те, кто посвящают себя игре в царя горы, произведений обычно не создают. Их деятельность не особо к тому предрасполагает, у них нет обычно таких способностей, да и времени на это среди борьбы за власть обычно тоже нет. Они могут оказывать покровительство тем, кто умеет заниматься такими вещами. И создавать благоприятные условия для более полноценной реализации тех способностей, которые предоставлены их носителями. А ещё распоряжаться средствами, собранными у подвластного им народа, и отдавать приказы построить какой-нибудь храм или дворец (чаще всего, для ублажения или увековечивания памяти себя любимого или кого-нибудь своих близких) и тогда они зовут тех, кто имеет способность создавать то, что самим им никогда не создать, и власти приказать появиться которой они не имеют (они могут только выбирать авторов из тех, которые есть), и после этого появляется то, что впоследствии объявляется культурным наследием и достоянием всего общества.

В культуре поведения, конечно, они оказываются способными проявить креатива гораздо больше. И, придворного этикета они могут напридумывать столько, что вся знать только и будет занята тем, чтобы его соблюдать во всех деталях. И сколько у аристократа должно быть столовых приборов, чтобы прилично покушать то, обилие чего ему приличествует кушать, и до какого блюда надо каким прибором дотрагиваться (попробуй ошибись), и к какому мероприятию какая одежда нужна, и кому перед кем как реверансы делать, как и куда можно подходить, и как к кому нужно обращаться – всё это и тому подобного будет напридумано в таком избытке, что сил после выполнения этого всего у изнеженного аристократа останется только на отдых. И когда он будет постоянно занят слежением за тем, как не ошибиться, не проиграть и не оказаться в аутсайдерах, после чего на своём положении можно будет поставить крест, он будет настолько во всё это погружен, что ни о какой заботе о простых людях, горбатящихся на всю эту роскошь, его уже просто не хватит.

И такой этикет может быть специально придуман, чтобы отдалить паразитирующих от тех, за счёт кого они паразитируют, чтобы было меньше сострадания к оным и больше презрения, и система чтобы была жёстче и увереннее в своих методах поддержания режима, но вся эта культура завянет и сгинет, как только рухнут их режимы. Потому, что до вещей, которые люди захотят позаимствовать и сохранять, им будет так же далеко, как деревенскому свинопасу до их этикета.

Но когда доминирование сочетается с паразитированием, паразитирующий контингент особо часто любит употреблять слово «государственность», и повторять, что она есть основной очаг развития культуры. Потому, что государственность – это система принуждения к определённым порядкам. А когда порядок паразитический, то чем больше его хозяева будут приписывать себе, тем больше перед ними будут благоговеть, и тем стабильнее будет их положение. И тем больше себе паразитизма они смогут в конечном итоге позволить, не опасаясь серьёзного недовольства и всех вытекающих из него последствий.