Что такое экстремизм?

0 1095

Продолжение темы, начатой тут

    Когда Оруэлл сказал: «Во времена всеобщей лжи говорить правду – это экстремизм», слово «экстремизм» ещё не имело такого значения, какое имеет сейчас. Слово «extremus», в переводе от латинского означает «крайний», и в историческом процессе понятие «экстремизм» обычно употреблялось в отношении всех занимающих крайние ультраправые и ультралевые политические позиции.

. Экстремизм говорить правду во времена всеобщей лжи могло означать всего лишь то, что если вся система построена на лжи, то единственный идущий против неё (если удержится) будет зажатым в угол и оттеснённым на самый край. И все его утверждения будут крайне резкими для всех остальных, кто живёт по этой лжи. Понятие «крайний» в отношении человека не то же самое, что в отношении предпринимаемых кем-то мер. Крайние меры в политике означает самые бесцеремонные, самые воинственные, самые экстремальные способы решения вопросов (т.е. применение силы и оружия вместе мирного диалога) И здесь слово «экстремизм» по идее должно означать обвинение в выборе таких мер, причём выборе необоснованном, которому имелись более мирные альтернативы, но были проигнорированы.

Экстремизм обычно определяют, как нежелание идти на компромиссы, соглашения и переговоры, в связи с чем следует уточнить, что как трактовать эти слова. Если террористы захватили заложников, и рассчитывают на переговоры (чтобы выдвинуть властям свои требования) – это не те переговоры, которые делают не-экстремистом. Подразумеваются переговоры, когда кто-то, вместо того, чтобы решать вопрос силой, предлагает решить правдой. Когда говорит: «Подожди. Убери оружие. Давай сначала поговорим. Давай выясним, кто неправ. Давай я выслушаю тебя, а ты меня, и разберём, у кого что есть возразить на чужие доводы. Давай придём к соглашению. Давай найдём компромисс – я и на это готов при необходимости, ты только убери оружие». Так ведёт себя не-экстремист. Но только такие переговоры нужны лишь тем, кому есть, что сказать. А кому свою правоту доказать нечем, они не интересны. И которые знают, что могут взять своё только силой, те не идут на переговоры, и действуют так, чтобы их не было.

На переговоры не идут те, кто знают, что они ничего этим не добьются. А знать, что ничего не добьётся, может либо тот, чей противник ничего не хочет слушать, либо тот, кто сам ничего не хочет слушать и понимает одну только силу. И кто силой берёт своё, компромиссы не уважает, потому, что за такими обычно стоит алчность, а алчность не любит компромиссов. Поэтому тот, кто не является таковым, должен всегда предлагать переговоры: считает ли он, что противник захочет что-то слушать или нет – хотя бы для того, чтобы показать этим со своей стороны, что он не такой. Чтобы только тот, кто такой, своим отказом показал, из-за кого они не состоялись.

И если такой смысл вкладывать в понятие «не идти на переговоры», то такое определение слову экстремизм я бы поддержал: экстремист – это тот, кто не идёт на переговоры, потому что ему нечего отвечать. Было бы полезное слово в борьбе за правду, если его правильно применять, но только не всех такое устроит.

Есть в этом мире силы, которые находят для термина «экстремизм» другое значение. И даже есть те, у кого этимология этого слова своя. Стрим – это у них течение (от англ. «Stream»), а экс – это (если в отношении закона), «из» или «вне», в общем, против течения. Так что экстремист у них – это тот, кто против общей политики, проводимой властями, (короче, оппозиция): кто не согласен с властями, и есть у них экстремист.

Очень удобно для борьбы с оппозицией (с любой), только вопрос возникает: а если допустим, в какой-то стране строится фашизм, и грамотно обработанная масса уже кричит «Хай!», то как применять такую трактовку к данному случаю: не-экстремист, это фашист, а экстремист – это тот, кто против?

И вот применительно к таким ситуациям, фраза Оруэлла может иметь уже другой смысл. Если система построена на лжи (а фашизм без лжи не бывает), то любой несогласный с ложью автоматически будет экстремистом. И будет не в том смысле, что он крайний или что идёт на экстремальные меры, а в том, что он будет таковым просто объявлен. А всё остальное может быть уже не важным, потому, что в некоторых системах главное громкое обвинение, а не правда.

Если повнимательнее приглядеться, можно обнаружить ещё интересные совпадения. Дело в том, что экстремизм обычно определяют, как действия, ведущие к беспорядкам, терроризму, и партизанским войнам. Тут возникает вопрос: а почему только к партизанским? Если одна страна нападёт на другую на основе идеи о своём нацистском превосходстве – это что, не экстремизм что ли? Или это не решение политического вопроса крайними мерами? Ан нет, оказывается, в понятие экстремизм это почему-то не входит. Могут ли меня просветить юристы, в чём причина такого отклонения от общего течения логики?

Может быть, дело в том, что в отношении государства понятие экстремизм не может употребляться, потому, что тогда граждане смогут задаваться вопросами «А не экстремистская ли организация само наше государство и не экстремисты ли соответственно наши власти?», а такие вопросы властям не нравятся? А может, дело в том, что просто политика такая, что власти – это как бы боги, а богов судить нельзя? И боги, что хотят, могут начинать, а простым смертным такое не позволяется, и это выше их ума и совать свой нос в такие дела им не положено? И не должно быть у них права судить богов? Вот тогда это очень удобно сходится с определением «экстремизм – это несогласие с властями»: кто не согласен с богами, не прав уже потому, что с богами спорить нельзя.

Ещё одно уточнение касаемо слова «переговоры». Основной смысл слова переговоры в том, что их ведут между собой воюющие (или предполагающие противостояние) стороны, где каждая могла бы нанести другой какой-то ущерб, но в рамках соображений об взаимной выгоде предполагается о чём-то договориться. И только возможностью сделать другой стороне то, чего бы она хотела избежать, можно мотивировать пойти на какие-то соглашения того, кто по-другому никак не хочет. Это и есть классические переговоры. А кто не имеет возможности так мотивировать такого противника, на переговоры идти не может; он может только молить «Пожалуйста, пощадите, не трогайте, не отбирайте последнее…», а другая сторона может слушать, а может и не слушать.

И если какая-либо система не оставит человеку выбора, кроме как отстаивать своим права-свободы-жизнь-достоинство экстремальными мерами и партизанскими методами, то на переговоры без экстремальных мер он может пойти только в одним путём – перед тем, как приступать к действиям. Но если хозяева системы окажутся понимающими только силу, а законы написанными так, что любая угроза системе сразу тянет за собой обвинение в экстремизме, то ситуация для него окажется безвыходной: если он не хочет считаться экстремистом, он должен решать дело миром, а решить миром с теми, кто без угроз не понимает, не получится, а какая-либо угроза пойти на крайние меры в случае какого-либо несогласия даёт повод назвать его экстремистом уже сразу.

Такая система может сделать бессмысленным переговоры для кого-то из несогласных там, где в ином случае они бы на них пошли. Но зато она может очень хорошо заставить всех не желающих соображать людей считать виноватыми исключительно их, и ни в чём не виноватой саму власть. И если задача власти на самом деле не бороться с экстремизмом, а бороться с несогласными при помощи обвинения в экстремизме, то у неё тогда всё будет в рамках запланированного.

Далее: экстремизм так же определяют, как действия, ведущие к беспорядкам. Тут тоже надо всматриваться в детали. Власти могут установить порядки, служащие их корыстным интересам в ущерб правам и свободам подвластных людей. И порядки могут имитировать возможность что-либо изменить, но в реале такой возможности не предоставляющие. И все законные методы что-либо изменить будут неэффективными, а все эффективные будут незаконными, и сделано это может быть целенаправленно, чтобы у людей не оставалось выхода, кроме как протестовать методами, которые ведут (или якобы ведут) к беспорядкам. И целенаправленно делать так, чтобы организовать протесты без беспорядков у них не получалось – только с максимальными беспорядками и самыми экстремальными конфронтациями. Чтобы под этим предлогом оправдывать их подавление. А на все возмущения отвечать требованием решать вопросы в рамках установленных порядков.

У простых граждан иногда и с переговорами иногда может быть не так всё просто, как им хотелось бы. Зато властям со своей стороны пойти на переговоры всегда проще, только они этого не всегда могут хотеть. Им может быть выгодно не идти на переговоры (но создавать иллюзию, что это не они не хотят переговоров, а оппоненты). Делаться это может по схеме, называющейся «Вождь всегда прав. Если вождь неправ – см. предыдущий пункт». Т.е. власть установила законы – вы обязаны им следовать. Не устраивает – можете обжаловать в таком-то суде, но судья за свои решения перед вами не отчитываются и судей назначает сама власть. Не устраивают решения этого суда – можете обжаловать в более высшем суде. Но судей туда тоже назначает власть. Не устраивает – переизбирайте власть, но только контроль за проведением выборов у власти. И за тем, чьи кандидатуры допустить к выборам – допустим, тоже у неё. И за всеми СМИ тоже у неё. И в её власти организовывать обстоятельства, влияющие на расклад общественного мнения, и подавать информацию так, чтобы управлять им нужным ей образом.

Предоставляет ли поддерживающий её контингент гарантии, что не может идти на поводу её манипуляций – нет. Предусматривает ли он для себя какую-то ответственность за то, что, идя у её манипуляций, помогает ей в установлении режима, нарушающего права других – нет. А какое право тогда система имеет что-то требовать раньше, чем отвечает на эти вопросы? А простое – власть сама решает, на какие вопросы отвечать, а на какие нет. Каких репортёров к себе подпустить, а каких отбортовать, на чьи вопросы ответить, а на чьи не успеть, и где в каждом вопросе оставить последнее слово за собой. Остальное в рамках устанавливаемого ей порядка. Не впишетесь в рамки порядка – сидите тихо, или окажетесь экстремистом.

Допустим, решают власти какого-нибудь очень демократического государства устроить что-то такое, во что многие граждане даже и поверить не могут, но для них самих это в норме вещей. Например, развязать войну где-то в другой стране по инсценированному инциденту, и вести её десятилетиями, отправляя своих солдат воевать за якобы очень важные для страны вещи. Зачем такое делать без серьёзных политических оснований, простодушным патриотам, может, и не представить, а причиной может быть (допустим) всего лишь желание промышленников заработать на «оборонных» заказах, откатами с которых кормятся организаторы войны (ну вот такая сложная схема оказывается – в обществе с демократическими ценностями более простых способов обогащения за счёт народа может и не найтись). А люди будут гибнуть (с обеих сторон – с той, защищая свой порядок, а с этой, в качестве расходного материала при обеспечении процесса и за какие-то «очень важные патриотические ценности», о которых будет неустанно петь пропаганда).

Допустим, не все согласны на согласны с тем, что их жизнь должна быть расходным материалом для тех, кто не уважает её на таком уровне. Кому нравится – пусть идёт, считают они, а им не нравится. Почему они должны идти? Но система не спешит их слышать. Власти просто обязывают призывников являться на пункты сборов. Кто уклоняется – тому наказание. Тогда люди стихийно собираются, и идут на демонстрации протеста. А им предъявляют: «Вы нарушаете порядок!». А люди, допустим, спросят: «Какой порядок? Который нужен для того, чтобы вы могли беспрепятственно превращать нас в расходный материал? Или общественный порядок, который не настолько важен, чтобы вы ради него отказались от своего волюнтаризма?». И вот, допустим, что пока на этот вопрос серьёзного ответа не будет, не моги никого из них на войну забирать. Захочет ли допустить такой порядок решения вопросов власть, которая не собирается отступаться от такой политики? Вот если нет, то тогда и не захочет такого диалога, в котором такой вопрос мог быть задан так, чтобы на него не ответить было нельзя. И не допустит судов, которые бы его захотели серьёзно разбирать. И не выставит полицию, которая бы захотела прислушаться к протестующим. И на переговоры по изменению условий не пойдёт.

Вопрос к юристам: а как называется явление, когда власть не идёт на переговоры (или не идёт вне тех условий, которые диктует сама), потому, что знает, что ничего не докажет? Ну чтобы удобнее было идти на диалог, и иметь слова, посредством которых можно было достучаться до понимания тех, у кого без нужных понятий мысль в соответствующих направлениях сама не идёт? А то какое понятие удобно для борьбы с несогласными, мы уже знаем – экстремизм, а какое понятие предусмотрено для вещей, которые могут творить власти, и если никакое, то почему?

Продолжение тут

Пётр Толстой: нам плевать на Макрона. Убьём…

Французы в шоке, таким жёстким журналисты его ещё не видели. Впрочем, им не привыкать, в том числе и к реакции своих зрителей. Из раза в раз приглашать в эфир ведущего канала BFMTV и бр...

Почему Собчак пропала с радаров
  • pretty
  • Вчера 08:29
  • В топе

КВАДРАТУРА   КРУГАЛистаю ленту новостей и думаю: «Чего-то не хватает, что-то в стране изменилось. А что?». И вдруг понял: нет Собчак. Пропала. Еще буквально пару месяцев назад ее фамилия обя...

Шчо вы к нам прысталы?!

- Какие мы вам братьтя, хто вам это сказал?! Мы сами по себе! А вы лизеты й лизэтэ. Вы понимаете, шо мы не хотымо з вамы жыты?! Мы хотим отдильно, без вас, сами по себе!- Понимаем. И по...