Они первыми этого достигли, за ними были чжурчжэни и монголы. Конечно, всё это произошло не на пустом месте, ведь до них были уже многие северные завоеватели/находники на оседлые китайские земли. Но в основном их истории кончались ассимиляцией пришельцев китайской цивилизацией. Кидани были первые, кто, впитав многое от китайской культуры, не ассимилировались, а создали нечто новое.
В предыдущей заметке я кратко сообщил о принципах взаимодействия китайской цивилизации с ее соседями, см. здесь – https://cont.ws/@bohun1/295578... . Тут же напишу более развернуто.
Китай с далекой древности находился в самых тесных контактах с соседними кочевыми народами. Различные китайские царства тогда вели с ними (а также друг с другом) дела основываясь на концепции равенства противостоящих друг другу государств (ди-го), часто имевших родственные отношения. При этом значительный разрыв в уровне развития китайских государств сравнительно с их перифериями формировал и китаецентрическую модель отношений – «Срединное государство – варвары» или «Китай – варварская периферия» (хуа и), когда китайский государь Срединного государства (само это название 中國 Чжунго отражало данную концепцию) считался центральной мироустроительной силой, поддерживающей «правильное» состояние Поднебесной, а окружающие народы умиротворялись ею и принимали над собой верховенство Чжунго.
Естественным выводом из этой концепции было принятие китайскими правителями даннической системы отношений с этими народами: все они подразделялись на два уровня – первые, входившие в культурную зону Китая (такие как Корея, Вьетнам и т.д.), и остальные, то есть народы, не испытавшие указанного культурного воздействия (кочевые народы, в частности); при этом и те, и другие все равно считались данниками китайского государя, составляя периферию Срединного государства.
В III – II вв. до н.э. произошло возобладание конфуцианства, модифицированного идеями легизма, как идеологической основы построения государственности Китая в виде централизованного государства-империи. При этом главной стала китаецентрическая концепция «Китай – варвары», хотя и существовали различные варианты ее воплощения. Эти варианты в основном сводились к двум главным конфуцианским подходам по отношению к «варварам»: 1). варваров невозможно изменить по причине их врожденных отличий от китайцев, делающих невозможным принятие ими культуры Срединного государства, а потому лучше вообще не иметь с ними дел и не вступать с ними ни в какие отношения, кроме чисто военных походов и последующего подавления/уничтожения (военным ли путем, или путем переселения и полной ассимиляции во внутренних китайских землях, когда их потомки станут реестровыми земледельцами); 2). отрицание существования непроходимой границы между китайцами и «варварами», а потому признание возможности «смягчения нравов варваров» и принятия ими если не всей культуры китайцев, то многих ее элементов путем ведения с ними дел – торговых, дипломатических, вовлечения детей «варварских» правителей в культуру Китая (институт сыновей-заложников при дворе китайского императора, выдача в жены варварскому правителю китайской «принцессы» и т.д.) на основе признания теми сюзеренитета Китая и своего даннического положения. Практическая же реализация политики Китая по отношению к кочевой периферии была сочетанием обоих этих подходов, с разным перевесом сторонников той или другой модели в разные периоды истории.
Таким образом, стратегии китайских государств (как времен существования многих китайских царств, так и централизованных империй Китая) по отношению к «варварам» вырабатывались на протяжении как минимум тысячелетия. Уже во времена династии Хань (207 г. до н.э. – 220 г. н.э.) они сложились в довольно стройный комплекс военных, политических, культурных и торгово-экономических мероприятий . Данные мероприятия, с какой бы позиции они не составлялись (признания кочевников «подданными» или в период более-менее равного партнерства с ними), можно разбить на три категории:
1. Военно-дипломатические мероприятия – прямого действия и так называемые «стратегии непрямого действия». К первым, как это очевидно, относятся походы армии в степь и прочие военные мероприятия против кочевников (оборонительные и сигнальные сооружения по границе, размещение гарнизонов и т.д.). К стратегиям непрямого действия надо относить в первую очередь стратегию и и чжи чжи (“руками варваров управлять ими”). Понятно, что к последним надо относить и дипломатию.
2. Политика культурного поглощения. Важнейшей целью этой политики было постепенное внедрение среди «варварских государств» стандартов китайской цивилизации. В первую очередь это касалось таких вещей как принятие ими календаря текущей династии, правившей Срединным государством (собственно это означало, по китайским понятиям, признание его сюзеренитета), титулов и почетных званий от императора, проведение ими ритуалов, предписанных верховными властями Срединного государства. Кроме целей добиться признания сюзеренитета Сына Неба и Срединного государства окружающими «варварами», эта политика по отношению к кочевническим обществам была также направлена на привитие вождям кочевников потребностей в предметах из Китая (в основном от императорского двора) – или для престижного потребления, или для владения ими как средством отличия среди других вождей (различные инсигнии от императора, почетное оружие и т.п.). Главными инструментами такой политики были: институт «заложничества», точнее пребывание при дворе в качестве «почетных гостей», сыновей кочевых вождей; выдача замуж за вождей и их сыновей «принцесс» Срединного государства; обмен дарами (обычно стоимость китайских даров намного превосходила то, что привозили кочевники как "дань императору").
3. Торговая политика. Собственно экономический интерес в торговле с кочевниками для оседлого населения Китая не был особо значимым фактором по причине асимметричности потребностей земледельческой и торговой экономики Китая и потребностей кочевников – первая всегда имела альтернативные возможности поставок тех видов товаров, которые могли дать последние (т.е. степные породы коней, продукты скотоводства и охоты – кожи и меха в первую очередь). В то же время кочевники серьезно зависели от Китая в вопросе поставок крайне им необходимых товаров ремесленного производства, которые им более негде было взять. Этим обстоятельством – неэквивалентностью торговых отношений степи с Китаем, умело пользовались правители Срединного государства. В первую очередь они использовали его для подтверждения и закрепления сюзеренитета (действительного или формального) над кочевыми соседями – владетели кочевых племен периодически являлись с данью или ко двору императора, или в специально отведенные для этого места на границах империи , тем самым ритуально подтверждая свой вассальный статус и сюзеренитет китайского императора над ними. Сама возможность регулировать или запрещать торговлю жизненно необходимыми для кочевников товарами была важнейшим инструментом данной политики. Дополнительным бонусом была возможность получать дешевое конское поголовье с северных границ Китая – монгольские породы лошадей оказывались намного более дешевой альтернативой так называемым «небесным коням» из Ферганской долины и других западных земель (т.е. арабские скакуны, в частности), восполняя извечную нехватку лошадей в районах оседлого земледелия Центральной равнины Китая.
Кидани (исходно кочевая монголоязычная народность) сумели создать сначала типичную кочевую имперскую конфедерацию (после гибели в 840 г. Уйгурского каганата, вассалами которого они были), а потом расширили свою территорию на коренные китайские земли . В итоге образовалась империя Ляо, соединившая под своей властью как кочевые общества, так и территории с оседлым китайским населением. Довольно быстро ее высшие власти перешли на китайские образцы государственного управления, благо они имели значительное количество китайских образованных кадров для этого на территории присоединенных в 936 г. шестнадцати округов бывшей империи Тан, а также восприняли китайский образовательный механизм для обучения и экзаменования будущих членов чиновничьего аппарата империи.
В результате сложилось любопытная ситуация, когда изначально кочевой этнос стал во главе империи, построенной как китайская централизованная империя. Правда, при этом управление киданьскими родами и приравненными к ним кочевыми племенами – в ляосской терминологии они назывались «внутренними», было выделено в отдельную систему и имело собственный отдельный аппарат. Но по отношению к «внешним» кочевым племенам власти Ляо вели политику, сочетавшую как собственные, присущие кочевым обществам, способы управления, так и наработанные китайские стратегии, описанные выше.
Бытовая сценка – подготовка пира у киданей (фрагмент фресок из гробницы киданьского аристократа)
Кроме того, следует отметить, что изучение взаимоотношений империи Ляо с кочевыми народами представляет особый интерес еще в одном аспекте – их модель оказалась очень плодотворной для последующих кочевых империй, захвативших оседлые территории Китая и его соседей. Речь идет в первую очередь о мировой Монгольской империи. Далеко не случайно, что государственный аппарат этой империи формировали для своих монгольских повелителей именно кидани, потомки правящего рода Ляо, например знаменитый Елюй Чуцай. Сравнительный анализ их мероприятий с историей династии Ляо и ее политики по отношению к кочевой и оседлой составляющим этой империи представляется весьма плодотворной темой.
Оценили 4 человека
9 кармы