С детских лет односельчане знали – Гришка Распутин, могет мысли читать

В Покровском, большой деревне в Западной Сибири, была одна церковь — Покрова Богоматери. Богомольные крестьяне, ставившие ее давным-давно, еще до всякого поселения, надеялись призвать таким образом ее защиту. И Богородица не отвернулась от них.

Небо над деревней ночью 23 января 1871 года осветила падучая звезда — предвестница великого события.

В ту же минуту жена Ефима Алексеевича Распутина — Анна Егоровна — родила второго сына. Его крестили Григорием.

Двор Распутиных ко времени рождения Григория можно было отнести к богатым. Дом на восемь комнат, хозяйство. Как и все в Покровском, Распутины делали обычную крестьянскую работу, занимались извозом и рыболовством.

«Бог помогал»… Так часто говорила бабушка. В этой фразе не было ничего нарочитого. Произносилась она просто, между делом.

Я множество раз перечитывала «Житие опытного странника», написанное отцом, и всякий раз, доходя До фразы «Очень трудно было все это пережить, а делать нужно было, но все-таки Господь помогал…», останавливалась. Однажды поняла: если другим Он помогал, то отца — вел.

Кстати скажу, что «публика» не смогла простить моему отцу, — кроме всего прочего, разумеется, — написания им «Жития опытного странника» и «Мыслей и размышлений». Тут же заговорили о, ловкой подделке, даже о краже рукописи. Предполагая, что многие не сочтут возможным положиться на мое слово, прибегу к ссылке на Владимира Иосифовича Гурко, в своих записках отметившего по этому поводу: «В период молитвенного углубления были им написаны и его духовные размышления, составленные, вопреки распространенному мнению о подделке, им самим, как это установила, по словам А. Ф. Романова, специальная экспертиза».

Отцу было отказано в самой возможности написания им чего-либо возвышенно-духовного, того, что выказывало ум глубокий и оригинальный, только лишь потому, что отец — мужик, из среды чуждой, во многом непонятной. То, что писал отец, было так непохоже на косноязычие прирученных юродивых. Но, как часто повторял отец, «дух Божий витает, где хочет». Эти слова из Писания знали, безусловно, все. Но поверить в них…

Об отце почти никто ничего достоверно не знал. Многие думали, что он из бедной семьи. И этим объясняли его стремление к богатой жизни, странничеству, смешивая его с попрошайничеством. О представлениях отца по этому поводу я еще скажу. Тут же замечу, что мой дед был старостой, а нищего и нерадивого хозяина главным в деревне не поставят.

По моему малолетству, когда отец говорил: «У Бога дорог много», а он часто это повторял, представлялись причудливо переплетавшиеся тропинки. Куда захочешь, туда и пойдешь. Со временем и я поняла — «Дух Божий витает, где хочет».

Что я знаю о детстве отца? Как и многие, — гораздо меньше, чем хотелось бы.

Знаю, что родился он семифунтовым (этим почему-то очень гордилась, представьте, свекровь, а не его мать), но крепким здоровьем не отличался.

Метался в люльке, не желая мириться с пеленками. К шести месяцам уже мог подтянуться и встать, а в восемь начал ходить по избе.

Долго не мог заговорить, а когда все-таки стал разговаривать, то произносил слова нечетко. Хотя косноязычным не был.

Чувствую, что те, кто готовится читать «Четьи-Минеи», думают, что я таким образом готовлю разговор как бы о Моисее (косноязычном пророке). Ничего такого не ждите. Я пишу о человеке. Жития святого Распутина — не было. Распутин был по преимуществу человеком.

Отец никогда не стеснялся себя самого и написал в своем «Житии» то, чего не написали бы о себе другие: «Вся жизнь моя была болезни. Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало, как с маленьким: мочился в постели».

Еще о том, что отец не играл в кого-то и не придумывал себя. Симанович оставил свидетельство, относящееся к петербургской жизни отца: «Распутин не старался перенять манеры и привычки благовоспитанного петербургского общества. Он вел себя в аристократических салонах с невозможным хамством». «С невозможным хамством» — здесь значит «по-мужицки», то есть так, как «невозможно», «нельзя», с точки зрения аристократа, вести себя.

Почти с младенчества его взгляд (глаза были ярко-синими, глубоко посаженными) отличался от мутного, несфокусированного взгляда обычного ребенка. Как сказали бы сейчас — глаза делали лицо.

Читая у бесчисленных мемуаристов описания внешности отца, я всякий раз отмечала, что почти никто из них не мог верно передать их цвет. Чаще всего называли серый, голубой. Иногда серо-стальной. Надо сказать, что в Покровском вся порода такая была — светлоглазые, Даже и брюнеты.

Был костляв и нескладен.

Однажды, еще не оправившись от болезни, отец уверял бабушку, что у его постели сидела красивая городская женщина и успокаивала, пока жар не прошел. Никто ему не поверил. И не обратил внимание на то, что ребенок выздоровел внезапно.

Я бы поверила. Но это потому, что знаю о нем все, что знаю. Я просила бабушку рассказывать мне эту историю, когда мы оставались в Покровском без отца. Мне казалось, что так я могу призвать ту женщину на помощь к нему. Не женщину — Богородицу.

У отца не было в детстве друзей. (Как и позже.) Нуждался ли он в них? Вряд ли. Слишком хорошо все видел. Буквально. Рассказывали, что с детства, если пропадала какая-то вещь, он видел, кто ее украл. Говорили, что он и мысли читает.

Матрена Григорьевна Распутина, «Распутин. Почему»